ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Двадцать третье сентября, вторник
Мой сосед уже спит: миссионер из Африки, он едет домой в отпуск. Огромный дядька с открытым, добродушным лицом. Невероятный человек: сам родом из Латвии, знает немецкий, в совершенстве владеет английским, но вот уже четыре года говорит на французском. Языковой гений. Слушая его, я задумался о том, что и сам бы не прочь стать пастором. Люба Окулова сказала бы, что наша задача не менее высока и благородна: мы, преподаватели педагогики, закладываем основы нравственности в юных душах... Наивная пятидесятилетняя женщина, прости Господи!
Я решил вчера вести дневник. Не знаю, конечно, хватит ли у меня воли продолжать начатое. Но это мой собеседник: кому иначе я поверю свои мысли, сомнения, страхи? У меня нет даже домашнего зверька, а перед Женечкой открывать душу мне боязно и неприятно. После смерти Андрея людей, с которыми было о чём говорить, почти не осталось. И как фантастически быстро он умер, ведь ещё этой весной мы присутствовали на его открытом занятии. Помню его отрешенный голос, совершенно равнодушный ко всему. Как всегда, Лидия устроила «разбор полетов». Как нелепо человеку, близкому к смерти, говорить о том, что он недостаточно активно использует современные образовательные технологии! Впрочем, с неё станется: век живи, век учись. И эта её изумительная фраза в начале сентября: «Умер, а карточку не оформил! Давайте всё делать вовремя, коллеги!»
Андрей был на месяц старше меня. В этом году на кафедру пришла работать Лена Ольхова, молоденькая девушка, невыразительная и всем покорная, и она не знает покойного, не видела ни разу! Вот так уйдём все мы, и фотографию в черной рамке кто-нибудь из молодых однажды отправит в мусорное ведро...
Из нашего «братства» теперь остались только я да Юра, который схоронил себя в деревне, рядом с музеем-усадьбой Николая Некрасова. Эта поездка в Германию — его подарок мне. Он должен был поехать в Берлин сам, Юра — лучший специалист по Некрасову в нашей области. Юра отговаривался тем, что плохо говорит по-английски, что у него нет денег... Департамент культуры обещал, между прочим, оплатить все расходы задним числом, а я предлагал ему взаймы. Думаю, конечно, основная причина — в Алле. Хваткая и жестокая женщина, она запрягла его, мягкого русского интеллигента, как лошадь: и скаковую, и пахотную разом. Неужели она могла лишиться такого полезного зверя в своём хозяйстве, да хотя бы на две недели?
Разумеется, моя Ольга тоже не была подарком. Она хотела, чтобы я стал завкафедрой (безумная идея, но очень назойливая, с её стороны), хотела управлять мной, хотела шубу... Счастье, что у меня хватило сил довести это до конца, разорвать все, завершить это лицемерие. Не появись тогда Жени, я бы всё равно решился: зачем взаимно мучить друг друга, при взрослых-то уже детях?
Мой доклад не произвёл на немцев особенного впечатления: педагогика Некрасова — да и то не его самого, а его брата Фёдора, построившего школу для сельских ребятишек, — итак, эта педагогика с научной точки зрения малооригинальна, да и сами Некрасовы, как выразился один из немцев, — дилетанты, любители, занимающиеся сложнейшей наукой во время графского досуга. Это отчасти правда, но очень обидно. Немецкое преклонение перед специалистами ведёт к полному отсутствию духовной чуткости. Этак, пожалуй, и Христа можно обвинить в том, что он дилетант, так как не обучался богословию в еврейской семинарии!
Сама Германия меня тоже впечатлила немногим: это прагматичная, сытая, заурядная европейская страна. Самое лучшее и поэтичное в Германии — её высокие холмы, поросшие елями. В них-то, пожалуй, и кроется подлинный, суровый немецкий характер, который в людях почти сошёл на нет.
Юра — буддолог, это не его профессия, а его научная страсть, начавшаяся ещё во времена нашего «братства». Поэтому я не мог не купить ему в Берлине подарок: статуэтку стоящего Будды из тёмного камня, высотой около сорока сантиметров. Я нашёл её за два часа до отхода поезда, на «блошином рынке», стоила она всего двадцать евро. В лице Будды — серьёзность, даже торжественное величие: может быть, этой статуэтке и не два века, но создавалась она как предмет религиозного поклонения, а не как украшение гостиной.
Американская жизнерадостность моего пастора и его бесконечные фотографии в обнимку с неграми меня так утомили, что под конец мне захотелось достать статуэтку и заявить: я буддист и сейчас уйду в медитацию... Посмотрел бы я на его лицо! Впрочем, пастор — милый, добрый человек, и не его вина, что добрые люди часто не замечают своей назойливости. Сейчас он храпит на верхней полке. Купе в польских поездах любопытны, они рассчитаны не более чем на троих, обычно в одном купе едут лишь двое, и это приятно! Думаю, я не вынес бы соседства ещё двух языковых гениев.
Дома я окажусь завтра вечером. Послезавтра утром заседание кафедры. Несчастье!
Поезд летит вперёд, за окном уже нельзя различить пейзажи, польский дождик барабанит по стеклу, а в душу мне пробирается острая печаль. Ужасные вопросы приходят осенней ночью в дороге, вроде тех, что пришли Толстому по пути в Арзамас. Зачем я жил? Как умру? Когда умру? Лет через двадцать? Будет ли рядом Женя к тому времени? Или моим единственным развлечением на пенсии станут старые фильмы, прогулки на природу, музыка, этот дневник?
А если я умру через год, через три месяца, от инфаркта, или от рака горла, как Андрей?
Тогда тем более необходимо писать, каждый день писать, сущностно необходимо.
Двадцать пятое сентября, четвергСегодня я, с опозданием в две недели, приступил к лекциям у историков. Кроме них, в моей нагрузке на этот семестр значатся экономисты и математики, а ещё семинары на инъязе: лекции там уже читает Люба Окулова.Первая лекция по курсу «Педагогика — часть вторая» — это «Сущность, закономерности и принципы воспитания». За столько лет я выучил её почти наизусть. Но я ведь — не начётчик, не пономарь, не машина, которая читает учебник, и сегодня я сделал своё обычное отступление.Я спросил: от какого слова произошло «воспитание»? Ответа, конечно, не было: только одна девушка на первом ряду робко предположила, что в слове есть латинские корни. Нет, ответил я и принялся рассуждать. Воспитание — это ведь «в — ось — питание». Питание оси, то есть стержня человека, главного в нас. Вот и сам русский язык указывает нам, что воспитан
Двадцать шестое сентября, пятницаВ двенадцать у меня было занятие на инъязе, единственное в субботу.Моржухина предлагала мне самые разные группы для курирования, но я категорически отверг идею стать куратором в группе, в которой я же не буду вести занятия. Такой опыт у меня уже был, и наплевательства со стороны студентов по отношению к преподавателю, который им — никто, я тогда нахлебался вдоволь, благодарю покорно! Тогда она, ещё вчера, при мне, связалась с деканом факультета иностранных языков и выбила-таки для меня кураторство на чужом факультете, на четыреста двадцать второй группе, у которой я в первом семестре веду семинары по «Педагогике — часть вторая».Сегодня я видел их в первый раз. Группа невелика: всего девять человек. Двое юношей: Алексей, обаятельный шалопай, и Олег, суровый немногословный парень. Алёна: напористая, крикливая староста. «Суровая девка», сказал бы Жихарев (кстати,
Двадцать восьмое сентября, воскресеньеС самого утра я принялся исполнять данное Юре обещание: вышел в сеть и стал искать адреса ближайших буддийских храмов и монастырей. Задним числом я сообразил, почему Юра допоздна засиживается на работе: там есть интернет, а дома... дома — перебои с горячей водой, электричеством (первый Юрин компьютер сгорел из-за скачка напряжения, теперь у него — дорогой сетевой фильтр) и жена, которая хочет растопить печь редкими научными находками.Ближайший д а ц а н (монастырь) оказался, как ни странно, в Санкт-Петербурге. На сайте дацана Гунзэчойнэй находится и телефон настоятеля: доньед-ламы Б. Б. Бадмаева. Я набрал его номер, мучаясь вопросом: как мне нужно обращаться к духовному лицу? «Ваше святейшество»? Так титулуют, кажется, только далай-ламу и римского папу. «Ваше преподобие»? Звучит слишком по-европейски. «Батюшка»? Ну, это уж просто смешно... Пока я думал,
Тридцатое сентября, вторникУже за полночь, а я всё не сплю: зачитался. Самое время теперь писать дневник.Григорию сегодня (точнее, уже вчера) я после работы назначил консультацию. Он принёс мне статью для научного журнала на корректуру, кроме того, несколько параграфов диссертации. Я ставил править эти параграфы, растолковывал, как нужно писать определённые вещи, и всё боялся посмотреть ему прямо в глаза, спросить о чём-то главном, и думал: как же он ко мне относится? Действительно ли уважает? Или уважает снисходительно, как профессионал — старого ветерана, но при этом неисправимого дилетанта? Наконец, не выдержал, спросил:— Гриша, а вот как вас учили на теологическом факультете...Факультет открыли в нашем вузе не так давно. Рассказывают, что аудитории изнутри сплошь увешаны иконами, от педагогов требуют регулярного посещения церкви, преподаётся преимущественно православие, а основы других религий даются только в кур
Третье октября, пятницаВот и происшествие, да и не одно, а целых два! Не знаю, больше ли радоваться первому или огорчаться второму, или обоим радоваться, или обоим огорчаться.С группой «англичан» я проводил семинар на тему «Функции и направления деятельности классного руководителя». (Приятно, что игнорирует меня только Владлена, впрочем, я сразу предупредил, что каждый пропуск они обязаны будут отработать.) Их домашним заданием было разработать и провести на занятии фрагмент любого воспитательного мероприятия, направленного на развитие художественных способностей.Это задание они выполнили плохо. Юноши не подготовились вообще. Алексей, впрочем, пытался что-то сымпровизировать, подкупая слушателей своим обаянием. Обычная тактика молодых людей, но я быстро прекратил его поток слов. Ольга, спрошенная, начала читать обстоятельный доклад. «Мне нужен не доклад, Ольга, мне нужен фрагмент классного часа». Она
Четвёртое октября, субботаСнова встреча с четыреста двадцать второй группой. Кураторский час.Вначале, как водится, я пояснил смысл кураторства: то, в чём заключается работа наставника группы. Воспитание, организация мероприятий, решение проблем с обучением, помощь в сложных ситуациях. Вы, сказал я, всегда можете рассчитывать на мою помощь, если чувствуете себя ущемлёнными в своих правах со стороны университетского начальства: заступаясь за вас, я пойду к коменданту общежития, в деканат, хоть к самому ректору на приём. Студенты недоверчиво улыбались, опускали глаза. Одна Льен Мин смотрела на меня пристально, доверчиво. Я даже боюсь поглядеть лишний раз в её глаза: кажется, что доверие этой девушки к миру столь безгранично, что мне будет стыдно хоть самую малость обмануть это доверие.На доске я записал номер своего мобильного телефона.— Просьба не звонить ночью.Сдержанный смех.Я попросил каждого представиться
Пятое октября, воскресеньеС утра я вышел в сеть, мучимый сомнениями, и скоро нашёл то, что искал: статьи далай-ламы.Я ожидал и уже внутренне приготовился к тому, что это будут этакие велеречивые, назидательные проповеди. Ничуть не бывало! С юмором и спокойствием, далёким от фанатизма, самолюбования или бесцеремонного менторства, лидер тибетских буддистов рассуждал о добре и зле, о смысле человеческой жизни, о сострадании, о необходимости каждому, словно воин, бороться с врагами, своими низшими качествами, о недопустимости насилия, о единой задаче религий, о благости их различия, подобной различию в пище: ведь у каждого разный желудок. Я готов был рукоплескать каждому его слову. Не потому ли, что этот добрый, милый, скромный, умный человек назвал моё кредо, оправдал его, дал ему право на жизнь, превратив из фантазии одинокого идеалиста в авторитетное мнение духовного вождя?Наряду со статьями, «сеть» принесла мне в качестве ул
Шестое октября, понедельникСегодня, едва закончив работу, я ревностно приступил к выполнению обязанностей куратора. А именно: отправился на кафедру экономики в главном корпусе университета и спросил, где я могу найти Володю Игнацишвили. Секретарша извлекла откуда-то тетрадку с расписанием и сообщила, что искать его нужно на занятиях в Пятом учебном здании.Туда-то я и отправился, причём на своей машине, которую Саша мне вернул-таки в прошлое воскресенье. Я — владелец «Волги», купленной три года назад у прежнего хозяина за сорок тысяч рублей, и пользуюсь ей, в основном, для поездок на дачу или на природу, в остальное время она стоит в «ракушке» неподалёку от дома, в соседнем дворе. После моего возвращения из Германии я ещё не садился за руль.По расписанию Игнацишвили читал лекцию — и правда, его бас разносился на весь второй этаж. Я вернулся в машину и принялся ждать. Вот звонок. Вот, наконец, и его бод
Двадцать четвёртое октября, пятницаКак странно то, что я ещё держу ручку в руках. Чудны дела Твои, Господи.В четверг Женя пришла поздно. Я хоть и не спал ещё, притворился спящим, смежил глаза — и тут же на самом деле провалился в сон.(Бедная Евгения Фёдоровна! Невесело же ей ночевать в пустой квартире со старым и больным мужиком!)Мрачная, долгая ночь с обрывками кошмаров, которые я не помню ни единого. А перед самым пробуждением — сон совершенно фантастический.Итак, мне приснилось, будто я проснулся.Евгения Фёдоровна крепко спала на моём матрасе. Осторожно я встал с постели и пошёл по коридору в сторону гостиной, поражаясь двум жутковатым ощущениям.Первое: предметы выглядели очень реалистично, хотя в любом сне они обычно размыты и не имеют подробностей. Второе: я отчётливо сознавал, что на самом деле я сплю. Такое иногда случается во сне, но обычно сразу после этого осознания приходит пробужде
Двадцать первое октября, вторникВ девять утра я проснулся, как школьник в день выпускного. Так, значит, сегодня доцент Иртенев устроит в своей отдельной квартире «хуже, чем цирк», по выражению его сына? Эх, где моё кимоно, где мои нунчаки…Льен Мин уже поспешно собиралась, я застал её в прихожей.— I can drive you to the university, dear. [Я тебя могу отвезти в университет, моя хорошая.]— Thank you, dashi! But I am not going to go there today. [Спасибо, даши! Но туда сегодня не иду.]— Where, then? [А куда?]— Oh, I’ve a lot of things to do... [Полно дел…] — уклончиво ответила она.— Listen, darling, I want to make the copies myself! [Слушай, дорогуша, я копии сам сделаю!]— Then you will have to go out and you may catch cold! [Выйдешь на улицу и про
Двадцатое октября, понедельникПонедельник — отвратительный день, а я, вдобавок, в поезде простыл, и кашель разрастается. В довершение веселого начала трудовой недели, Льен Мин ушла утром, когда я ещё спал (у них поставили семинар первой парой), решив меня не будить.А снились мне, действительно, почти кошмары. То мне представлялось, что я студент, не подготовивший домашнее задание (в роли преподавателя выступала сначала Моржухина, потом Евгения Фёдоровна), то лама Джампа гремел, как труба: «Вы онанировали в детстве и украли наши иконы! Вы предали родную веру!» То я стою в строю римских легионеров, а Лидия приближается и объявляет мне, что за аморальное поведение и предательство я буду разжалован в рядовые. То на монгольском хурултае Чингисхан с глазами Бушуева объявляет мне, что я должен садиться на коня и резать проклятых урусов. Мои спутники слабо защищают меня: «Он же лама!» «Тогда, — заключает Чингис
Девятнадцатое октября, воскресеньеВ городе шёл мелкий дождик, безрадостное воскресное утро.Моя красавица стояла у ворот вокзала, строгая, неулыбчивая, сжав левую руку в кулак, обхватив её правой и положив обе руки себе на грудь. Постепенно толпа людей на перроне рассеивалась, она всё искала меня глазами — и не видела меня в упор, не видела. А увидев, не бросилась ко мне, а так и застыла, только опустила руки от изумления. Я, не торопясь, подошёл.— Is that you? [Это вы?]— It’s me [я], — я улыбнулся. — How do I look? [Как я выгляжу?]Льен Мин протянула ко мне обе руки и взяла мои ладони в свои.— So you are a monk now? [Так вы теперь монах?]— I am. [Монах.]И тут она светло улыбнулась мне и, глядя прямо мне в глаза, заплакала, спокойно, не таясь. Раньше я видел у неё лишь две-три слезинки.— Did I
Восемнадцатое октября, субботаМеня разбудило поездное радио. «Полдень в столице!» «Какой столице? — подумал я с ужасом. — Ах, да: Петербург — “северная столица”...»Я не мог отказать себе в удовольствии пройтись по Невскому несколько сот метров. Как давно я здесь не был! Зашёл в Казанский собор и сосредоточенно постоял перед образом Николая Чудотворца. Но, однако, пора было и дело делать...Три попытки дозвониться не увенчались успехом: на другом конце провода упорно не желали подходить к телефону. «А вдруг он уедет вечером? — обеспокоился я. — Запросто: позвонит какой-нибудь настырный прихожанин и закажет службу на дому...» Удручённый этой мыслью, я поспешил к метро.В Ленинграде, как и в Москве, линии метро длинные, и за время пути я успел съесть все заботливо припасённые моей девочкой бутерброды. По мере приближения к дацану сердце моё начинало стучать
Шестнадцатое октября, четвергВозмездие (если считать его таковым) не заставляет себя ждать.Сегодня до обеда я читал историкам лекцию о теориях развития личности (это ниша, скорее, психологов, но считается, что именно на теориях развития личности базируются классические концепции воспитания, что вообще-то разумно... но ложно. Великие педагоги, как правило, работали без оглядки на психологов.) Традиционно в курсе разбирается теория Мида, Кули, Колберга, Пиаже, Выготского и Фрейда (без последнего, на мой взгляд, легко можно обойтись, но не я писал учебник).Имя Чарльза Кули всегда вызывает лёгкое оживление, к которому я отношусь терпимо, но сегодня, едва я его назвал, раздались неприкрытые смешки, а на «Камчатке» принялись его усердно переиначивать. Меня три раза спросили, как пишется фамилия: это было уже не смешно, и в окружающей развязности мне почудилось как будто падение уважения ко мне. В конце концов, я с каменным лицом н
Пятнадцатое октября, средаСегодня у меня занятий нет, так сказать, «методический день». Я проснулся с солнцем. Ну, наконец-то распогодилось! Правда, и похолодало заметно.Ещё не завтракая, я вышел из дому и добежал до «ключных дел мастера». Тот выточил ключ прямо при мне, за пять минут (и пятьдесят рублей). Нехорошо, что у Льен Мин до сих пор нет своего ключа: как же она попадёт в квартиру, если закончит учиться раньше меня?А ведь у меня, кажется, ещё оставался запасной ключ! Забыл, куда засунул…На обратном пути я зашёл в салон видеопроката и купил несколько старых классических фильмов. Подумал немного и взял несколько мультфильмов. Мне бы, старому педагогическому маразматику, только и показывать молоденьким девушкам, что «Преступление и наказание», трёхчасовой длительности, в черно-белом варианте, с Иннокентием Смоктуновским! Отличные впечатления о России, ничего не скажешь. И Льен Мин
Четырнадцатое октября, вторникУтром, за завтраком, мы сопоставили наше расписание. По вторникам мы заканчиваем в одно время я — работать, Льен Мин — учиться.— I’ll drive you home today [я вас сегодня заберу на машине].— No! — энергично запротестовала девушка, вложив в один слог целую гамму восходяще-нисходящих интонаций.— Yes!— No!— What is that? Disobeying your spiritual teacher? [Что, неповиновение духовному учителю?]В её глазах мелькнул испуг. Лишь когда я улыбнулся, мы оба рассмеялись.Как быстро, однако, я вошёл в новую роль, как легко и без всякого зазрения совести пользуюсь ей! Эх, «ко всему подлец-человек привыкает», в том числе, и к самому невероятному.Закончив работу, я поспешил к зданию Пятого учебного корпуса, поставил машину недалеко от входа в здание и принялся ждать. Собрался было выкурить тру
ЧАСТЬ ВТОРАЯТринадцатое октября, понедельникВот и началось моё новое существование, и с ним — ворох новых забот и огорчений.Льен Мин была утром очень робка, едва сказав мне несколько слов, избегая смотреть в глаза.Я спросил её: будет ли она есть яичницу? Бутерброды? Овсяную кашу? Что вообще она ест на завтрак?Девушка тихо помотала головой.— It doesn’t matter [неважно], — ответила она и повторила: — It doesn't matter.К завтраку она едва притронулась.Занятия у неё, как и у меня, начинались с десяти часов утра, я предложил отвезти её на машине — она вскинула на меня испуганные глаза, но перечить не решилась.Только в машине Льен Мин заговорила.— Dear teacher! I am very ashamed of having bothered you and ... I’d better not