Часть 1 - Глава 6

Третье октября, пятница

Вот и происшествие, да и не одно, а целых два! Не знаю, больше ли радоваться первому или огорчаться второму, или обоим радоваться, или обоим огорчаться.

С группой «англичан» я проводил семинар на тему «Функции и направления деятельности классного руководителя». (Приятно, что игнорирует меня только Владлена, впрочем, я сразу предупредил, что каждый пропуск они обязаны будут отработать.) Их домашним заданием было разработать и провести на занятии фрагмент любого воспитательного мероприятия, направленного на развитие художественных способностей.

Это задание они выполнили плохо. Юноши не подготовились вообще. Алексей, впрочем, пытался что-то сымпровизировать, подкупая слушателей своим обаянием. Обычная тактика молодых людей, но я быстро прекратил его поток слов. Ольга, спрошенная, начала читать обстоятельный доклад. «Мне нужен не доклад, Ольга, мне нужен фрагмент классного часа». Она села, растерянная. Маша на мой вопрос, как она будет развивать, к примеру, любовь к живописи, предложила прочитать лекцию о Репине, и я засомневался, есть ли у этой девочки вообще мозги. Наудачу я спросил Льен Мин.

Девушка поднялась с робкой улыбкой и стала говорить, коверкая русские слова, впрочем, кажется, что-то дельное. Её соседки с усмешкой переглядывались.

— You may speak English [вы можете говорить по-английски], — предложил я вдруг. Я сам неплохо говорю по-английски, слушаю английские аудиокниги, смотрю фильмы без субтитров. Конечно, мой английский скудеет в отсутствие живой разговорной практики.

— May I [можно]? —  так и просияла она. Группа зароптала.

— В чём дело? — осведомился я, подняв бровь. — Вы разве не изучаете английский? Это разве не ваш основной предмет? Continue, please. [Продолжайте, пожалуйста.]

И Льен Мин стала рассказывать о воспитании любви к музыке и музыкальных способностей. О том, как можно с детства развивать у ребёнка абсолютный слух, давая ему угадывать высоту ноты с помощью семи цветных флажков. Петь, начиная с несложных мотивов в четыре ноты, усложняя их, сначала вместе с голосом учителя, потом повторяя мелодию по памяти. Развивать относительный слух, учить изменять тональность, слышать интервалы. Затем перейти к двуголосию, после импровизировать на заданную тему. Сочинять песенки для разных целей: для марша, для свадебного торжества, для работы в поле. Петь одну и ту же мелодию с разной интонацией. Читать нараспев древние былины. Устроить соревнования певцов. Играть на простых инструментах, начиная с ксилофона и тростниковой флейты, причём смастерить их вместе с детьми. Сопрягать художественное, музыкальное и словесное творчество: рисовать образ музыки, сочинять сказку о мелодии, придумывать слова для неё, придумывать мелодию для слов... — Строго говоря, это не было планом мероприятия, но из предложенных идей можно было сделать два десятка мероприятий, можно было сделать целую программу для музыкальной студии на год. Я не запомнил всего и жалею, что не записывал сразу. Я заслушался её рассказом: говорит она по-английски очень хорошо, хотя и с неизбежным акцентом. — Конечно, начинать это воспитание нужно с детства, с колыбели.  Буйному ребёнку ещё в колыбели нужно петь спокойные, задушевные песни, а вялому, тихому, напротив, нужны быстрые, ритмичные. Согласен ли я?

— Yes, — сказал я почти испуганно и добавил, чтобы только что-то сказать, не быть невежливым.  — I never heard Chinese music, you know. I wonder what it looks like. [Вы знаете, я никогда не слышал китайской музыки. Интересно, на что она похожа.]

Тут она запела, свободно, без стеснения, чудесным, чистым, точным голосом. Очень простая и одновременно необычная, волнующая мелодия. Боюсь, за спиной этой девушки другие крутили пальцем у виска. Когда она закончила, Олег изобразил три издевательских хлопка.

— Василий Александрович! Вы хоть поняли, о чём она?

— Разумеется. — Внутри меня защемило: значит, не понял никто больше. Как же их учат иностранному языку? — Это, между прочим, оскорбительно: спрашивать так в присутствии человека, который отвечал, это — дремучее бескультурье. Очень хороший ответ. A very good answer. Excellent. [Очень хороший ответ. Отлично.] — Льен Мин снова просияла, села на место. Мне показалось, что она на миг сложила руки на груди и еле заметно мне поклонилась. Остальные принялись перешёптываться. — Слушайте, ребята, вам не стыдно? Единственный человек в группе готовит хороший ответ, и это — девушка из Китая!

— Да, — грудным голосом сказала староста. — Нам стыдно, Василий Александрович.

Кое-как я довёл семинар до конца, разбирая одну за другой воспитательные задачи из учебника, чего раньше обычно не делал. Конечно, студенты-звёздочки вспыхивают время от времени, работать с ними — счастье, но они очень редки, и появляются последнее время всё реже. Самое огорчительное то, что все эти звёздочки когда-нибудь уходят, и ты не увидишь их больше. Эта девушка действительно настоящая китайская принцесса, явившаяся из иллюстраций к «Ши-цзин». Неужели другие не замечают этого? Она кажется мне лилией в зарослях репейника (очень непатриотичная мысль, увы). Ох, нелегко ей здесь придётся! И подобрала же мне Моржухина группу! Тут, видимо, и впрямь непочатый край воспитательной работы.

Вечером я ожидал Женю, и она действительно пришла — озорно глянула на меня с порога, поёживаясь.

— У-у-ух! Совсем замёрзла!..

— Правда, на улице морозно... Давай пальто, Женечка, я сейчас чай поставлю... Господи, что это на тебе такое!.. Женя прибыла ко мне в ажурной, почти прозрачной кофточке. — Ты что же, в этом работала сегодня?

— Что вы, Василий Александрович! — расхохоталась она. — Я так только к вам хожу...

— Да уж, да уж, Евгения Фёдоровна...

Мы пили чай, Женя всё задорно, искоса поглядывала на меня, молодая, крепкая, откровенная.

— Милый, а хочешь послушать музыку? Поставь, пожалуйста...

Я поставил музыку: что-то несложное, умиротворяющее, что она мне дала. Мы сели на диване — точнее, я сел, Женечка полулегла, положив мне голову на плечо.

И мою руку она тоже положила себе на плечо. И её же усилиями моя рука оказалась на её боку, её пальцы положили мою ладонь на тёплое, упругое тело. Меня бросило в жар. Сладко это было, страшно, дурманяще, ведь Женя не противилась мне, а сама приглашала к тому, чего между нами ещё не было. И это уже могло бы случиться —

— Стой, Женя, — воскликнул я.  — Стой! — Я встал. Она тоже испуганно выпрямилась, села прямо, как школьница.

— Женечка, милая! Это чудесно, это упоительно, но я ведь... не могу так! Не подумай плохого: я не импотент, я нормальный, здоровый мужчина, но я же... православный человек!

Женя насмешливо подняла бровь. У неё теперь тёмные брови, тёмные волосы, тёмные губы. О, насколько глупо на мягком диване при интимной музыке с молодой красивой женщиной говорить о религии! Каким бестактным идиотом я себя чувствовал!

— Ведь если нас свяжет это и ничто больше, никакой духовности, никакой чуткости, то это худо, худо! Ну что ты, Женечка! Думаешь, сам я не чувствую, какой я болван! Хочешь, я перед тобой на колени встану! Ну, прости меня, старого дурака!

— Василий Александрович! — с чувством произнесла Женя. Редко она меня так называет наедине. — Что вы! Я ведь... (тут она закусила губу, будто боясь улыбнуться) очень, очень уважаю ваши убеждения. За них-то мы вас все и любим. И вы обо мне плохо не думайте...

Инцидент был исчерпан. Женя ушла в обычное время, я проводил её до остановки.

Евгения Фёдоровна живёт вместе с родителями, наверное, ей утомительно после работы ехать в дальний микрорайон в переполненном транспорте. А у меня ведь двухкомнатная квартира, и притом в центре города, на работу я хожу пешком. Но о совместном проживании мы (точнее, я) ещё не говорили. Это — ответственность, это — шаг, после которого сложно будет повернуть назад, это — фактически брак, пусть и гражданский. А хочу ли я этого брака? Всё чаще ловлю себя на мысли о том, что существующее положение меня вполне устраивает.

Женя, Женя! Как искусно ты взялась за дело! А ведь, наверное, и глупо, и бесчестно было бы провожать тебя на автобус после совместной ночи, провожать, а не сказать: живи со мной. Неужели ты этого не понимаешь? Нет, скорее, понимаешь уж слишком хорошо. Стоило мне сегодня оказаться чуть более податливым, и было бы по-твоему. И мне ли тебя осудить за это? Говоря откровенно, дело отнюдь не в моей религиозности. Дело в том, что нас связывает много хороших воспоминаний, но мало общих взглядов. От неё далёк мой «символ веры», от меня — её карьерное рвение. Поэтому искренни мы друг с другом только наполовину, даже только на четверть. Беда не в том, что батюшка не венчал нас, а в том, что ещё сотню раз я подумаю, стоит ли нам венчаться, таким разным. Мой «православный страх» был просто великолепной находкой, отличной полуправдой: не говорить же правду, её просто стыдно говорить, эту правду. Поняла ли она? Если и поняла, то должна взять на себя хоть часть ответственности. Значит, почувствовала, но предпочтёт не понять. Я буду для неё старомодным православным дедушкой, так легче.

О, надо же что-то решать, наконец! Но что решать? Мысль о маленькой и честолюбивой тиранке у себя дома мне отвратительна, здесь и решать нечего. Чтобы нам быть вместе, ей или мне нужно измениться, но человека нельзя переделать под желаемый образ, особенно когда ему двадцать пять лет. И я меняться точно не желаю: не от примитивной косности своей, но ведь не выбрасывают за борт из прихоти самое ценное в душе, её стержень, то, что сложилось всей жизнью! Или я должен поддаться ходу вещей и не приносить страдания окружающим людям? Но так ли уж Женечка будет без меня страдать? Или будет: клянется же она мне в глубокой и нежной привязанности? Проверить это можно, найдя предлог, чтобы приостановить отношения, и наблюдая. Но, убей Бог, я не вижу ни одного предлога. Что ж, время покажет. Отчего-то мне кажется, что моё время медленно ускоряет свой ход.