5
В зимнюю сессию, сдав перед самым Новым годом первый экзамен, мы с Олей шли вместе домой, пешком от здания педагогического факультета. (Я жила в общежитии на улице Чайковского, а её квартира была на улице Володарского, это почти рядом.) О чём-то неважном, пустячном мы мило болтали… И вдруг Оля замолчала, а затем безо всякого перехода, изменившись в лице, стала буквально умолять, умолять меня помочь ей, чуть ли не спасти!
Чем помочь? Оказывается, уже целый месяц она ассистирует Ярославу в его репетициях. Предстоящее выступление – не «учебное», а настоящее, пройдёт оно в филармонии. Каждый год училище выдвигает лучших студентов-выпускников, которые исполняют с оркестром свой фрагмент в качестве солиста. Ярослав, например, в паре с другим студентом играет Концерт для двух гобоев, струнных и чембало ре-минор Вивальди. Весь Концерт длится не больше десяти минут, но это же десять минут на сцене областной филармонии! Вместе с Ярославским государственным академическим губернаторским симфоническим…
– Ну надо же, – заметила я с уважением.
Да, именно так. И, конечно, готовиться тоже лучше с оркестром (мечтать не вредно!). На худой конец – с сопровождением инструмента. Ярослав, помимо партитуры, раздобыл клавир [переложение симфонического произведения для фортепьяно, а также ноты такого переложения]. Репетируют они больше месяца, у него дома. У Листьевых есть фортепьяно. Этот поразительный юноша, оказывается, мультиинструменталист… Третьего января она пойдёт к нему снова. И вот, Ярослав шутливо намекнул ей: родителей в этот день и на следующее утро дома не будет, оттого можно ей задержаться подольше…
– Так в чём же дело? – не поняла я.
– Как в чём?! Лиза, ты что, не понимаешь, к чему это клонится?
– Отлично понимаю… Оленька, прости, что спрашиваю: неужели у вас э т о г о ещё не было?
– Нет! – воскликнула моя фарфоровая подруга, хлопая выразительными ресницами.
– Ни с кем?
– Ни с кем!
– Значит, будет…
– Но я не хочу!
– Да почему? – поразилась я. – Олюша, ведь тебе почти двадцать! Или уже двадцать? Пора…
– Я боюсь… – шепнула она.
– Какая ерунда…
– Лиз! Ты не понимаешь! Остановись! – она сама встала, так что и мне пришлось. – Посмотри, посмотри на меня! Я ведь не пара ему!
– С чего ты взяла, Олечка?! – возмутилась я. – Как это не пара? Да с тебя картины писать можно!
Она упрямо помотала головой, сжав губы.
– Он умный, талантливый, обаятельный, к нему все льнут, все! – продолжала она с болью. – А я дурёха… Я простая девушка, глупая, Лиза, честное слово! Что он только нашёл во мне, откуда хоть он взялся на мою голову! Сначала-то, конечно, как я радовалась, идиотка! А теперь-то… Мне ведь даже музыка неинтересна! Тебе интересна, например, а я на музобразование пошла, потому что музыкальную школу закончила! И ещё потому, что никуда не поступила больше! Я на юридический хотела, а ума не хватило… Я на дискотеки хожу… Ты разве ходишь? Он же виртуоз – ты слышала, Лизка? – слышала ведь! А я так спотыкаюсь в клавире этом несчастном, что себя рядом с ним полной засранкой чувствую! Вот сладкая парочка: Юрий Башмет и девчонка с MTV [телеканал низкопробной развлекательной музыки]! Незабываемый дуэт, спешите видеть! Он не говорит мне ничего, конечно. Лучше бы уж говорил! Я не удержу его! Понимаешь? Как только э т о случится, как получит он от меня, что хотел, так сразу я ему разонравлюсь, сразу он себе найдёт такую же фифочку, как я, ещё и лучше, десять таких, сто штук…
– Так расстаньтесь, – сказала я тихо, осторожно.
– Нет! – вскрикнула она испуганно, неразумно. – Господи! – вырвалось у неё. – Чем же я виновата, что так… что влюбилась в него, как кошка!
– Сванехалась, у нас говорили…
– Что?
– Ничего, прости.
– Я его фотографию в сумке ношу, Лиза! Совсем, совсем сдурела девчонка. Славик… – Голос её прервался, губы задрожали.
– Ну-ну… – Я обняла её. – Не надо плакать, миленькая. И зря ты наговариваешь на себя! Совсем ты не дура… А не хочешь ты э т о г о, тебя ведь никто не заставит. Ярослав – порядочный, не насильник, не детдомовский…
– Нет, нет! Знаю я, что не насильник, но я сама растаю! Меня, Лизка, когда он рядом, лепить можно, как тесто! Кого хочешь лепи! Хочешь – зайчика, хочешь – белочку…
Оля просила меня, чтобы третьего января я пошла к Ярославу вместе с ней. В десять часов вечера, если мы не уйдём раньше, я спохвачусь: общежитие, мол, через час закроется! Оля вызовется меня проводить: дескать, ходить по вечерним улицам девушке одной небезопасно. Одну меня она категорически не отпустит! Так и удастся ей ускользнуть, а там когда ещё его родители уедут…
Я поморщилась. Мне совсем не хотелось смотреть на кислое лицо Ярослава, который рассчитывал остаться наедине со своей девушкой, а та вдруг привела непрошенную и абсолютно лишнюю гостью.
– Я пойду, если он сам скажет, что не против меня видеть, – подумав, согласилась я.
– Он не будет против! – крикнула мне Оля счастливо. – Не будет!
6Ярослав открыл дверь. Я слегка покраснела под его пристальным взглядом и уже собиралась сообщить, что я, мол, только проводила подругу…– Я очень рад вас видеть, – сказал он просто, задушевно, будто прочитав мои мысли, и улыбнулся. – Обеих. Честное слово! Заходите, пожалуйста…Мы выпили чаю. Ярослав, со своим обычным юмором и остроумием, рассказывал нам какие-то случаи из жизни музыкального училища. Я улыбалась, смеялась, сама что-то говорила, ловя себя на мысли о том, как легко и хорошо чувствую себя рядом с ним. А Оля – та молчала почти всё время нашего чаепития, только глядя на него нежно, влюблённо.Затем приступили к репетиции, я – в качестве слушательницы и, так сказать, стороннего компетентного оценщика.Бедная Оленька в тот день играла клавир, к сожалению, из рук вон плохо, хуже, чем обычно могла. Передо мной она смущалась, что ли? Или перед ним? Или нас обоих стыдилась? Ярослав по
7Начался новый семестр, Оля появилась на занятиях. Она изменилась, улыбка её исчезла.Я помню, как шла невыразительная лекция по педагогике, а она сидела, не записывая ничего, не слушая, низко опустив голову. Внезапно встала и вышла из аудитории.Я извинилась перед преподавателем, попросила разрешения тоже выйти и в коридоре догнала её.– Олюша! Остановись. Что с тобой такое? Сядь! В ногах правды нет…Мы сели на скамейку.– Он другим стал, – невнятно проговорила Оля, не поднимая головы.– Он? – притворно не поняла я. – Ах, да, твой Ярослав. Каким другим?– Другим! – воскликнула она. – Он… смеётся надо мной, что ли. Раньше никогда не смеялся. Вчера сказала ему по глупости, что хотела бы детей, трёх. А он мне так, знаешь, насмешливо: ну, конечно, непорочным зачатием. От святого духа этой… американской мечты. Трёх симпатичных длинноногих барб
8Наступил выпуск, и вместе с ним – полная свобода нищего человека, который скоро окажется на улице. Я дала взятку коменданту студенческого общежития, и та разрешила мне жить до конца августа. А что потóм? Ах, да, мне ведь полагается от государства отдельное жильё…Надежда Степанова, которой я позвонила, разбранила меня за то, что я поздно спохватилась, и обещала, что совершит все нужные усилия, что жильё у меня обязательно будет, пусть и не сразу.В середине августа – звонок из Центра социального обеспечения по Ярославскому району Ярославской области. Вежливый, ласковый и снисходительный голос спросил меня, могу ли я подойти завтра к «ним», в кабинет № 8, к двенадцати часам, для того, чтобы решить вопрос с жильём для меня. Я весело согласилась.В кабинете меня ждала за своим столом высокая, дородная, красивая чиновница, обладательница того самого ласково-снисходительного голоса. Звали её, кажется, Екате
9Село Лучинское, на самом деле, очень невелико, но рядом с ним, почти сливаясь с ним, лежит большое Щедрино. Все Щедринские дети учатся в Лучинской школе, ведь в Щедрино своей школы нет. Оттого Лучинская школа, по сельским меркам, большая: без параллелей, но в каждом классе – до двадцати ребят. Ребятишки, да уж. Цветы жизни…Мой первый урок стоял в девятом классе, самом старшем из тех, где изучается музыка. Едва войдя, я ощутила на себе взгляд девятнадцати пар глаз, равнодушных, насмешливых, потенциально-жестоких. И лица, что за лица! Почти такие же, как в детском доме: волчата. Резко выдохнув, я раз навсегда решила для себя, что буду какой угодно, но такой, как Елена Андреевна, точно не буду.Я записала своё имя и отчество на доске, подождала несколько секунд смеха и перешёптываний – и неожиданно для них хлопнула ладонью по столу так громко, как могла.– Послушайте меня, все, – объявила я звенящим голос
10Начались будни сельской учительницы.Центрального отопления в моей избе не было, и уже в октябре похолодало. Рано утром я вставала, стуча зубами от холода. Пришлось мне вместо пижамы надевать на ночь специальный, «пижамный» свитер и тёплые «пижамные» трико. Я топила печь дровами, два раза в день: после возвращения из школы и перед сном. Тем не менее, к утру изба выстывала… Топить утром не имело никакого смысла, я ведь уходила на несколько часов! Только войдя в класс, я немного согревалась…Готовила я не на печи, а на газовой плите. Газ был баллонным, привозным, баллон с газом стоил 630 рублей. Непустячная трата для сельского педагога! Правда, хватало баллона на полгода. Зато, когда дрова закончились, мне пришлось покупать и дрова…«Удобства» – снаружи, в виде деревянной будки. Мылась я, разогрев на плите ведро воды, в большой бадье, окатывая себя сверху из ковшика. Стирала оде
11Наконец, и осень закончилась, не календарная, а настоящая, погодная. В ноябре выпал первый снег. Он быстро стаял, но скоро всё снова замело чистым снежным покровом. Лучинское и Щедрино завалило сугробами в метр высотой, среди которых люди протаптывали узкие тропы.Двенадцатого ноября, первый день после первой большой метели (все даты я определила после, по календарю), итак, двенадцатого ноября я шла по такой тропе утром, торопясь к первому уроку. А передо мною неспешно брела какая-то бабушка, в долгой юбке, в меховой шапочке. И никак мне было не обогнать эту тихоходку!– Бабушка, милая, – не вытерпела я, наконец, – давайте уж как-нибудь мы разойдёмся! Я в школу спешу…– Пожалуйте… – отозвался мне несильный старческий голос.Фигура стала боком, отступив с тропинки в сугроб.– Ой, Господи! – выдохнула я, густо краснея. – Простите меня, пожалуйста! Не думала…
12Если бы отец Кассиан в е л е л мне посещать службы, не пришла бы я ни за что на свете! Но так как он подчеркнул, что ни принуждает меня, ни даже не уговаривает, то отчего ж и не зайти?И в субботу, тринадцатого ноября, я действительно пошла в храм.Приход в тот день оказался немноголюден: один старичок и шестеро пожилых женщин, перешепнувшихся при моём появлении. Я тихо встала почти у самого выхода.Отец Кассиан совершал службу без дьякона, только на клиросе подтягивали ему двое разнокалиберных певчих: старуха и совсем молодой парнишка, в котором я с удивлением признала Алёшу, десятиклассника. Пели оба одинаково высокими голосами, причём бабушка явно терялась, тянулась за юным певчим, а на сложных поворотах мелодии вообще испуганно замолкала.Да и у батюшки голос был высоковатый, надтреснутый, и сам он, небольшой, опрятный, с узкими продолговатыми ладошками, с ровно стриженной бородой, с худым, почти иконописным лицом,
13В понедельник, возвращаясь домой, я издали заприметила отца Кассиана, отчётливую чёрную фигурку на белом снегу. И он, наверное, увидел меня, потому что остановился как раз на том месте, где тропа от церкви соединяется с тропой от школы.– Здравствуйте, батюшка.– Здравствуйте, Елизавета Юрьевна.– Тогда уж и вы мне скажите ваше отчество! А то странно выходит…– Михайлович. С радостью увидел вас в субботу во храме Божьем, хотя как бы и некоторое борение на лице вашем наблюдал. А отчего на литургию не пожаловали?Я опустила глаза.– Мне сложно вам сказать.– Сложно? – удивился он. – Или против совести вашей участие в богослужении? Атеистических взглядов придерживаетесь?– Нет… Что я, с ума сошла? Нет, я… не могу так! – Мимо нас с визгом пронеслись двое школьников, едва не задев. – Не говорят такие вещи у всех на виду, на