Часть 2 - Глава 6

6

Ярослав открыл дверь. Я слегка покраснела под его пристальным взглядом и уже собиралась сообщить, что я, мол, только проводила подругу…

– Я очень рад вас видеть, – сказал он просто, задушевно, будто прочитав мои мысли, и улыбнулся. – Обеих. Честное слово! Заходите, пожалуйста…

Мы выпили чаю. Ярослав, со своим обычным юмором и остроумием, рассказывал нам какие-то случаи из жизни музыкального училища. Я улыбалась, смеялась, сама что-то говорила, ловя себя на мысли о том, как легко и хорошо чувствую себя рядом с ним. А Оля – та молчала почти всё время нашего чаепития, только глядя на него нежно, влюблённо.

Затем приступили к репетиции, я – в качестве слушательницы и, так сказать, стороннего компетентного оценщика.

Бедная Оленька в тот день играла клавир, к сожалению, из рук вон плохо, хуже, чем обычно могла. Передо мной она смущалась, что ли? Или перед ним? Или нас обоих стыдилась? Ярослав подчёркнуто терпеливо останавливался и ждал, пока его милая героически переберётся через перевал очередного заковыристого такта. На одном сложном месте Оля застряла окончательно – и обратила ко мне умоляющий взгляд.

– Лиза! Может быть, ты?..

Я поёжилась. С момента объяснения с Гришей Анисьевым я нашла-таки время прочесть «Крейцерову сонату» Льва Толстого. Музыка, действительно, очень сближает людей, совместное музицирование – вещь почти интимная.

– Ты уверена, Оля, что… мне стоит? – усомнилась я вслух. – И что Ярослав не против?

– Я не против, – отозвался Ярослав глуховато и, тряхнув головой, откинул назад свои роскошные волосы. Что-то блеснуло в его глазах.

– Конечно, стоит, конечно! – подтвердила Оля, явно не понимая, о чём я беспокоюсь. – Пожалуйста…

Я села за фортепьяно и, сначала в одиночку пробежав наиболее сложные места, сыграла всю первую часть, аккомпанируя солисту, da capo al fine. Меня никакое волнение не сбивало с толку, я нигде не ошиблась. Оля захлопала в ладоши, счастливая.

– Ну, вот видите! – воскликнула она. – Видите, как хорошо! Славик, прости меня, пожалуйста, что я такая неумеха! Тебе нужно с Лизой готовиться…

– Нет-нет, это исключено, – поспешно сказала я. – И вообще, у меня, честно говоря, дела…

Оля умоляюще воззрилась на меня, будто прося: не оставляй меня с ним одну! Я вздохнула.

– Куда спешить? – поразился Ярослав. – Какие дела третьего января в восемь вечера? Над adagio можно бы ещё поработать… Давайте пока перекурим, а?

Мы перешли на кухню, чтобы «перекурить», весело поболтать о том и о сём. Оленька, к счастью, включилась в разговор: тяжкая обязанность была исполнена, она дышала свободней, что-то говорила, даже шутила, я любовалась ей. Про время мы и в самом деле забыли… Мой испуг, когда я случайно уронила взгляд на часы, был не притворным, а настоящим.

– Боже мой, начало одиннадцатого! Общежитие закроется через пятьдесят минут… Спасибо вам за хлеб-соль, гости дорогие…

– Я тоже пойду! – немедленно заявила моя подруга.

– Зачем? Куда? – беспомощно, грустно поразился Ярослав.

– Славик! – выдохнула Оля. – Ты… с ума сошёл? Неужели ты хочешь, чтобы девушка в десять вечера возвращалась домой одна?

– Ну, хорошо, – миролюбиво предложил он. – Давай проводим Лизу вместе и вернёмся…

– Я не могу, Славочка! – почти простонала Оля. – Что я маме скажу? Я… – она в самом деле таяла под его взглядом. – Если ты очень хочешь, конечно…

– Я думаю, девушку никогда не стоит принуждать, – вмешалась я, выполняя свой долг хорошей подруги. Ярослав весело развёл руками.

– Да разве я кого-то принуждаю? Я вас обеих провожу…

Мы немного замешкались и вышли в двадцать минут одиннадцатого, только-только чтобы поспеть к закрытию общежития (Ярослав жил у главного железнодорожного вокзала).

У подъезда своего дома, уже попрощавшись, уже взявшись за ручку двери, Оля отпустила её и снова поспешила к нам.

– Славик! Я хотела сказать тебе… Пожалуйста, не сердись! Ты не сердишься? – она пытливо заглядывала ему в глаза. – Я сегодня не осталась, но это совсем не значит, что… Ты мне очень дорог! Правда! Ты хороший, замечательный! Просто мне кажется, что нам не нужно торопиться…

Я кашлянула, напоминая о том, что если им и не нужно торопиться, то мне поспешить совсем не мешает.

– Я бы дошла одна, здесь недалеко, – предложила я вполголоса.

– Нет, нет, Лизочка, пожалуйста! Я сейчас… – пробормотала Оля и вдруг расплакалась. Ярославу пришлось успокаивать её. Ещё минут пять они прощались. Дверь подъезда за Олей закрылась, наконец…

– Скорей, – обронил Ярослав, поглядывая на часы, и поспешно зашагал впереди меня. Меня тоже не нужно было подгонять: без семи минут одиннадцать. – Вот ведь нашла время выяснять отношения… – буркнул он себе под нос.

– Оля ни в чём не виновата! – немедленно вступилась я в защиту подруги.

– Хорошо, а разве я в чём-то виноват? А ты уж точно ни в чём…

Мы шли быстрым шагом. Я побежала бы, но боялась показаться смешной. Да и куда теперь спешить! Уже три минуты двенадцатого…

Дверь общежития, как и следовало ожидать, оказалась запертой.

– Может быть, позвонить? – неуверенно предложил Ярослав.

– Не пустят из принципа, в воспитательных целях.

– А если через окно?

– Третий этаж, – ответила я иронично.

– О чёрт, как неловко, как неловко ужасно… Я… не знаю, что делать! – признался он. – Разве только предложить тебе пойти ко мне домой… Я тебе могу постелить в комнате родителей, – немедленно добавил он.

– Надеюсь, у них комната запирается изнутри, – пробормотала я. Ярослав рассмеялся.

– Что, неужели я такой страшный?

– Нет, ты не страшный, ты очень даже симпатичный. Но держаться надо со всеми начеку. Мужчине сложно сопротивляться природе, знаешь ли…

– Да, там есть замóк… Но ты плохо обо мне думаешь, ей-Богу! Неужели я совсем подлец, по-твоему? Так что?

– Мне больше ничего не остаётся! – воскликнула я, еле удерживаясь от смеха. – Не спать же на улице, как собачка! Норы рыть я тоже не умею…

На обратном пути я, повинуясь внезапной мысли, достала свой сотовый телефон (самый простенький, подержанный) и набрала номер соседки по комнате.

– Юлечка? Большая просьба к тебе! Я переночую у знакомых. Но если Оля Асеева тебе вдруг позвонит, скажи ей, пожалуйста, что я вернулась! Хорошо? Чтобы не беспокоилась она. Другим тоже передай. Вернулась и… вышла. Потом объясню… Всё, целую! – Я скосила глаза на Ярослава. Он еле приметно улыбался.

– Что ты улыбаешься! – возмутилась я. – Я в самом деле о ней беспокоюсь, а не интриги здесь плету!

– Я разве тебя в чём-то упрекаю? – невинно удивился он. – Что ты, Лиза, Господь с тобой! Всё хорошо…

Мы вдвоём поднялись в пустую квартиру и, как все русские люди, не сговариваясь, с мороза прошли в кухню греться и пить чай. Чайник закипал на плите, Ярослав сидел напротив меня и смотрел мне в глаза. И я не отводила взгляда, чувствуя, как замедляется моё дыхание, а сердцебиение ускоряется.

– Почему ты на меня так смотришь? – тихо спросила я.

– Почему бы мне не смотреть на тебя, – отозвался он так же. – Ты ведь очень на меня похожа. Ты замечала?

– Сразу заметила. И что с того?

– И я сразу. Нет, ничего… Спасибо тебе за репетицию. Ты хорошая пианистка.

– Ты меня переоцениваешь… И не надо относиться к Оле пренебрежительно!

– Да кто же к ней так относится! А другие инструменты ты не пробовала? Скрипку, например? Или духовые?

– Ни разу.

– Хочешь попробовать?

Я прыснула.

– Ярослав, что ты! Полночь, все соседи спят!

– Мы на улицу выйдем,  – невозмутимо предложил он.

– Хочу! – призналась я. В самом деле хотела! И потом, на улице – оно всё же как-то безопасней, чем здесь, с ним одной…

Мы отошли несколько десятков метров от подъезда. Ярослав показал мне, как держать инструмент, как зажимать клапаны, пояснил, как нужно дуть, чтобы извлекать звук. Я не без робости взяла мундштук в рот и породила несколько смешных, визгливых высоких нот, похожих на лисье тявканье. Только ценой огромного напряжения, такого, что даже вены на лбу вздулись, мне удалось, наконец, выдавить из гобоя мало-мальски приличный звук нижнего регистра, подняться и спуститься по октаве.

– Очень хорошо для первого раза, – похвалил он меня. – Видишь, аппликатура простая, ты сразу поняла…

– Нет, это выше моих сил! – призналась я, переводя дух, возвращая ему инструмент, который Ярослав немедленно убрал в чехол. – Ты, наверное, хотел, чтобы я надулась, как воздушный шарик, и лопнула. Ужас! И руки тоже замёрзли страшно…

И снова сердце у меня застучало, кровь прилила к вискам: он взял мои ладони в свои.

– Какой ты дерзкий, с ума сойти, – только и прошептала я.

– Что же ты не вырываешь рýки, если я дерзкий?

– Тепло мне потому что и приятно. Летом бы не стала этого терпеть, уж будь уверен…

– Летом бы и я что-нибудь другое придумал… – улыбнулся он. – Пошли домой, а то ты совсем замёрзнешь.

Мы прошли в его комнату. Я села в кресло, Ярослав – на стул у письменного стола. И вновь он не сводил с меня глаз.

– Нет, так нельзя! – воскликнула я, не выдержав.

– Нельзя, конечно, – откликнулся он, как эхо. – Нельзя так долго притворяться… У нас даже фамилии начинаются одинаково.

– И что, Ярослав? Что с этого, снова тебя спрашиваю?

– И снова я тебе отвечаю, Лиза, что ничего, а только ты мне нравишься, безумно нравишься, меня к тебе тянет, знала бы ты, как!

Я опустила глаза, наконец.

– А тебя ко мне? – спросил он еле слышно.

Я закрыла вовсе свои несчастные глаза. Еле заметно кивнула.

Ярослав встал, чтобы подойти.

– Стой, где стоишь, подлая душа! – вскрикнула я, ещё с закрытыми глазами угадав его движение. – Про Олю ты думаешь иногда?

– А что Оля? – удивился он, улыбаясь углом рта. – Оля – барби. Большая и красивая. Не нужно её огорчать…

– Оля – в первую очередь живой человек, если ты забыл!

– Хорошо…

Он опустился на свой стул. Закинул ногу на ногу.

– Хорошо, – повторил Ярослав безо всякой улыбки. – Давай огорчим Олю, если ты так хочешь. Скажем ей всё. Я готов.

– И так я тоже не могу…

– Ли-за, – проникновенным, низким голосом проговорил он. – Люди не виноваты в том, что их неудержимо влечёт друг к другу…

– Но люди ответственны за ту боль, которую причиняют другим.

– Да, да, – улыбнулся он, сверкнув белыми зубами. – «Мы в ответе за тех, кого приручили», знаю, бессмертная классика. Кстати, ты помнишь, какой персонаж говорит эти слова? Забавно…

– Не знаю, о чём ты, не читала.

– Но если мы, как ответственные люди, оба промолчим, она не узнает никогда, и не будет никакой боли.

– Лгать я тоже не хочу!

– Но приходится, Лиза! В жизни приходится лгать!

– Ничего подобного!

– Хорошо, выслушай меня. Ты не хочешь лгать ни в чём. Хочешь быть абсолютно правдивой. Так? – Я кивнула. – Но ведь тогда Оле придётся рассказывать всё. Про то, что ты не успела в общежитие. Про то, что в моих руках тебе тепло и приятно. Про этот разговор тоже… Что вы обе мне нравитесь, но она – как красивый манекен, а ты – как чудесный, дивный зверь, от которого сердце заходится. Это ведь тоже правда, чистая правда! Пусть ничего между нами не будет – какая разница? Но ты думаешь, не больно слышать такую правду? Не построит эта боль стену между нами? Выбирай, Лиза! Выбирай мудрое молчание или бестактную жестокость наивной комсомолки!

Я даже рот раскрыла от изумления. Вот ведь иезуит!

– Ах, ты! – воскликнула я, наконец, не пряча улыбки. – Хитрый лис!

– И ты тоже лисица.

– Но ты хитрей! Как это ты меня обманул? Когда сплёл эту сеть из слов, в которую я теперь попалась?

– И тебе неприятно попасться?

Я закрыла лицо руками, густо краснея от стыда. Приятно. И разве есть изъян в его рассуждениях? Никакого, увы мне, бедной…

– Послушай, Ярослав, – глухо произнесла я. – Пообещай мне! Поклянись! Поклянись всем святым, что от тебя Оля не узнает ничего, никогда, ни полсловечка!

– Клянусь. – Он уже касался своими губами моих. – Клянусь. Ты помнишь, как Ромео даёт обет Джульетте? Вот именно так…

Жутко, сладко, упоительно. Я словно падала вниз с головокружительной высоты. Я тоже таяла под его губами, его руками, тянулась им навстречу…

Но когда эти руки расстегнули мою первую пуговицу, я поняла: не надо.

– Нет, – произнесла я вслух. – Нет, Ярослав. Ты слышишь?

Мы помолчали.

– Почему? – спросил он сорвавшимся голосом.

– Не знаю, почему. Нет, знаю! Потому, что не могу я лечь в постель с человеком, которому не могу довериться, всю себя доверить. Не могу, хоть ты убей меня!

– А почему ты не можешь мне довериться?

– Как почему? – изумилась я. – Ты же меня обхитрил! Меня обхитрил, Олю обманул, так ведь и я окажусь на её месте, рано или поздно… В конце концов, ты лис, я лиса. Что из этого может выйти хорошего?

– Прекрасная пара!

– Нет, скверная пара, поверь мне! Скверная…

Я встала, подошла к окну, прижалась лбом к стеклу.

– Боже мой, Лиза! – заговорил Ярослав серьёзно, взволнованно. – Ну, пусть я хитрец, пусть! Хитрость – не подлость. Заранее я ничего не планировал, ей-ей. И хитрость не перечёркивает моей огромной тяги к тебе! Кого ты ждёшь? Принца на белом коне?

– На коне? – переспросила я, вздрогнув. – Да… На коне, это точно. Пусть даже он называет лошадь «скамейкой», голову – «колганом», а глаза – «зенками». Это ничего не значит! Ох, Тима, дорогой мой… Или не на коне, это тоже ерунда. Но пусть в нём не будет изъяна! Точнее, такого изъяна, который делает человека непрочным. А всё остальное пусть будет, хоть смертные грехи. Я перенесу, я терпеливая…

– А ты думаешь, принцу нужна лиса? – жестоко спросил Ярослав.

– Не знаю. Но лисе принц – обязательно… Конечно, нужна! Когда всю себя отдают – это никому не лишнее. Прости меня, Славик! Видит Бог, я не хотела тебя огорчать, я тоже не думала… Говори что угодно бедной Оленьке. Боже, – содрогнулась я. – Позор-то какой…

– Ничего я ей не скажу! – буркнул Ярослав. – Какой смысл? И потом, я слово дал…

Я уставилась на него, а затем расхохоталась.

– Вон как! Выходит, это всё же я тебя перехитрила! Ну, не обессудь. Ох, Славик! Спокойной ночи тебе. И, ради меня, ради солидарности с нашей породой: не бросай её, пожалуйста! Нужно ведь – как ты это сказал? Нужно же отвечать за тех, кого к себе привязываешь…

Я ушла от него в комнату родителей, заперлась на внутренний замок и спокойно заснула.