20
Четверг, тридцатое декабря, был последним рабочим днём 2004 года. Шёл мой последний урок в шестом классе. Передо мной на столе лежала стопка дневников. Я приступила к объявлению отметок за вторую четверть и пояснению того, за что выставлена та или иная отметка. Была я в самом начале списка, как дверь кабинета открылась. Алёша.
– Что такое? – испугалась я. Юноша был не по-мальчишески бледен.
– Ли… завета Юрьевна, там… к батюшке приехали…
– Кто приехал?!
– Митрополит…
Ох, Боже мой! Этой напасти ещё не хватало!
Я встала с места.
– Спасибо, Алёша… Ребята, разберите дневники сами. Урок окончен.
Я выбежала из школы, не думая, получу или нет головомойку от директора за срыв урока, и со всех ног бросилась к дому отца Кассиана.
Чёрный «Мерседес» у калитки, за рулём дремлет молодой монах или иподьякон. Увидев дорогое авто, я немедленно прониклась к владыке безотчётной неприязнью. Что же евангельскую простоту телесно и вещественно не являет архипастырь душ наших?! Глупое, несправедливое чувство, знаю хорошо, но ведь мы, женщины, так мало властны в своих глупых чувствах!
За собой митрополит не запер. Я взошла в сени, из них неслышно переступила в прихожую и замерла.
Дверь в комнату не была прикрыта плотно, да и будь она закрыта, я бы расслышала каждое слово.
– …И как э т о вас угораздило, э т о, отец Кассиан? – вопрошал грозный голос. – Этакую дуру атеистическую на клирос ставить?!
– Да кто вам сказал про атеизм, владыко?
– Не сказали, а сообщают в бумаге!
– В анонимном доносе, владыко, которому Вы верите, видимо, больше, чем рукоположенному иерею.
– А вы ваши фокусы бросьте, отец Кассиан!! Бросьте! И отвечайте мне, как на духу! Крещена эта мадам или нет? Знаете вы об этом или нет?
– Я Вам отвечать, владыко, на Ваш вопрос не хочу…
– Не хотите?! Сдурели вы совсем, ваше преподобие, в вашем Мухосранске сидючи?!
– Одно Вам отвечу, Ваше высокопреосвященство: что если она не крещена, то и апостолы Христовы пребыли некрещёными.
Я прижала руки к зардевшимся щекам.
– Не богохульствуйте, отец Кассиан! Не знаете, что ли, что апостолы нисхождением Духа Святаго крестились при чуде Пятидесятницы?
– Ведаю прекрасно. А до того крещены не были?
Молчание.
– Не были? – повторил Касьян Михайлович вопрос. – Молчание Ваше, владыко, понимаю как согласие. И выходит по-Вашему, владыко, что до дня Пятидесятницы нехристи именем Христовым бесей изгоняли, проповедовали, с самим Христом на Тайной вечере возлежали и первого причастия Богу Живому удостоились – так?
– Тьфу!! Экие мерзости вы проповедуете, господин Струмин! Еретические мерзости! Побойтесь Бо-ога, отец Кассиан! Не покушайтесь на то, до чего умом не доросли! Уж про то, что в плотском грехе с этой бабой живёте, и вовсе я молчу, так побойтесь хотя бы Бо-ога…
– Это тоже в анонимном доносе, владыко, про плотский грех? Видите Вы теперь сами цену этому доносу?
– Не дерзите мне, отец Кассиан! Не дерзите, а отрицайтесь!
– Отрицаться?! Опровергать я это должен?! Не собираюсь, владыко. Считаю ниже своего достоинства.
– Это у вас-то достоинство?! У в а с?! Передо м н о й?! Это вы мне в лицо заявляете о своём достоинстве?!
– Ну, хватит! – воскликнула я и, открыв дверь, выступила перед тучным, невысоким священноначальником всей нашей епархии. Невысоким, но что рост? Бывают люди – центры власти, страх внушают они любому, стоящему рядом.
– Вы, владыко, честнейшего, лучшего человека вините в том, в чём бы и враг его не обвинил! – начала я пронзительным, неродственным мне самой голосом. Отчаянно колотилось моё сердечко, как у лисицы, которая тявкает на огромного медведя, желающего раскопать нору с лисятами. Но ведь находит где-то отвагу маленький зверёк… – Как в голову вам взошла такая мысль? Отчего вы других людей меряете по своей мерке? Отчего другим приписываете то, чего сами бы не постеснялись? А вы не постеснялись бы! Женщина чувствует, где скрытое желание! Где грубость, где высокомерие, там и желание!
И не метайте грозные взгляды, не боюсь я их! – Боялась я, скажем прямо, страшно. – Вы меня спросите, какое право я вам имею дерзить? Вам, облечённому священновластием? А я вас спрошу: кто вам дал эту власть? Не признаю я вашу власть, владыко! Господь ли Христос явился с неба и вам в руки посох вложил, и сказал, что вы лучше, и чище, и святей прочих христиан, что имеете право судить прочих? Или честолюбивые люди вас выбрали? Отвечайте! Да что вы ответите? Вы ведь и сами чиновник, а не иерей! Все повадки ваши – чиновничьи, склонность к хамству ваша – чиновничья! Где ваша кротость, где прощение Христово? Где благость, от вас исходящая? Где мудрость? Вы даже не поняли, что вам сказали о крещении, о том, что оно в духе творится! Вы ересью свои собственные слова назвали!
Архиерей сильно стукнул посохом об пол, так что сердце моё ушло в пятки – да оно и до того трепетало птицей, это сердце.
– Вот! – возопил митрополит. – Полюбуйтесь, отец Кассиан, какое древо мерзости произрастили пречудно! Ноги моей у вас больше не будет!
Он прошествовал к выходу, сопровождаемый молодым иподьяконом, и на выходе обернулся.
– И в а ш е й ноги в храме не будет! Попомните, уважаемый! И в гимназии не будет! Выкорчуем бесово семя под корень!
Архипастырь шумно вышел из дому, хлопая всеми дверями, которые попадались ему на пути.
Я опустилась на стул.
– Холодно, – прошептала я. – Отчего-то так зябко стало… Господи, что же я наделала, дура, дура? Батюшка, не удержалась. Побейте меня! Я заслужила…
Отец Кассиан вышел в соседнюю комнату, вернулся и положил мне на плечи плед. Сел напротив.
– Вы видите теперь, какая я идиотка? – спросила я. – Стыдитесь меня?
– Нет, не вижу. Я… – голос его дрогнул. – Не я вас, конечно, произрастил, вы сами такая вышли. Ох, Лиза! Если бы все христиане были, как вы, то рухнула бы наша церковь…
Я закрыла лицо руками от стыда.
– …И из обломков её новая, пречудная церковь восстала, Христу любимый дом, а не жалкое обиталище, – продолжил он тихо и значительно. – Лиза! Не стыдиться вами, а гордиться вами должен. Пойдёмте!
– Куда? – испугалась я.
– В храм – куда ещё? Пока я от служения не отстранён. А после кто крестит вас? – он улыбнулся. – Особенно если узнает, как вы владыке надерзили? Кажется, остались у меня с воскресенья просвирки...
– Просвирки?
– Ну, просфоры. Что вы какая смешная, не понимаете простых русских слов!
Мы прошли через всё Щедрино и Лучинское. Люди останавливались, видя нас вместе, и глядели на нас во все глаза. Вошли в храм, и отец Кассиан запер за нами дверь.
– Может быть, не стоит? – усомнилась я. – Не боитесь вы, батюшка, что скажут что-нибудь об этом?
– Отбоялся! – весело крикнул он.
В тот же час в пустом храме Кассиан Михайлович совершил обряд крещения, а после него – литургию, и причастил меня. Снова, последний раз я была певчей. Чувств своих и ощущений описывать не могу.
– Ну всё, службы днесь совершены. Горите вы очень, Лиза!
– Горю?
– Да. Горите так, что страшно становится. Вам, пока в обитель невестой Христовой не взойдёте – если не взойдёте, – не стоит в храме быть чаще раза в месяц. А с образом ангельским не поспешайте! С этим поспешать не надо…
– А вы, батюшка?
– А мне уже можно.
– Вы постриг примете?
– Ну конечно, Лизонька! Как будто у меня выбор велик…
– А где?
– Под Гаврилов-Ямом есть мужской монастырь, Свято-Никольский.
– Вы после праздников отправитесь, наверное, батюшка? Автобусы в праздники ходить не будут…
– Не знаю про автобусы, а выйду завтра. Лиза! До Гаврилов-Яма отсюда три часа на велосипеде всего. Это только шесть или семь часов пешком. А там уже рукой подать…
– Вы … мне напишете, когда устроитесь?
– Напишу обязательно. Или просто пришлю открытку. Если придёт пустая открытка, знайте, что всё хорошо. Свои вещи я, наверное, распродам и пожертвую в монастырь, после. Вы ничего не хотите взять из моих вещей?
– Нет. У меня есть ваша флейта…
Не сказав ни слова, мы вернулись к двери его дома.
Отец Кассиан поднял руку для благословения.
– Подождите! – попросила я, ведь это благословение означало прощание. – Подождите…
И тихо прибавила.
– Я простая сельская учительница, и я ума не приложу, чем вам заняться, если вы останетесь. Но моё предложение ещё в силе. Давешнее…
Отец Кассиан улыбнулся и отрицательно помотал головой.
Вознёс правую руку, сложил пальцы буквами ICXC и медленно, широко перекрестил меня.
Без слов он закрыл за собой дверь.
Ещё верную минуту я стояла у стеклянной стены, дверь в которой пока не замкнулась навсегда. Или уже тогда она исчезла? Кто нам скажет, когда закрывается и исчезает навеки эта дверца?
21Тридцать первого декабря, в девять часов вечера, мне позвонил Вадим.– Что вы делаете, госпожа учительница? С кем будете встречать Новый год?– Ровным счётом ничего, господин охранник. Одна.– Одна? – поразился он. – Совсем одна? То есть с мышами и тараканами? В деревянной избе?– Тараканов я вывела.– Да, это, конечно, сразу всё меняет… Хотите, я к вам приеду?Я замерла.– Разве у вас нет никаких планов?– Ну как же нет планов: вот, собираюсь с коллективом нарезаться в доску… Я всё брошу. Они только рады будут, что начальник свалил.– И вы, правда, готовы бросить всё и перед самым Новым годом ехать к чёрту на кулички, в какое-то Щедрино, в избу, где нет центрального отопления и удобства на улице?– Готов, – весело подтвердил он.– Поверить не могу… – Я задумалась. И решилась: &nd
22Четвёртое января. Снова внедорожник. Чёрный, к счастью…– Вадим!Я открыла дверь автомобиля и села рядом, на пассажирское сиденье.– Хорошо, что вы!– А что? – улыбнулся он. – Кто-то другой мог быть? За вами часто «Патриоты» заезжают?– Вчера здесь стояла в точности такая машина. Только синяя, и с красной полосой.– Ни хе… По чью душу приканали зубарики?– Не надо по фене. Вы ведь не «фраер»? Поэтому вам не идёт… По мою, я убила человека. – Я покосилась на него. – Да, я! Не сама, меня и не обвиняют, просто из-за меня он пошёл в монастырь пешком и замёрз по дороге.– Священник? Надо же… – отозвался Вадим. – Не ожидал…– А чего вы ждали? Вы разве ждали чего-то?– Нет… В смысле, от вас не ожидал. Сочувствую…– В
23Пятого января мы с Вадимом подписали трудовой договор. Через две недели зачем-то потребовалось подписать его ещё раз, в присутствии нотариуса, который поинтересовался, знакома ли я с условиями и удовлетворена ли размером вознаграждения. Да, вполне. Я сама попросила о том, чтобы жалование было небольшим: мне ведь предоставлялись стол и квартира. Это в договоре указывалось, перечислялись и мои обязанности. Я не могла не улыбнуться названию моей должности. Действительно, «экономка»!Вадим жил в трёхкомнатной квартире на седьмом этаже нового дома почти в центре города. Одна из комнат служила ему спальней и «местом отдыха»: там стоял роскошный телевизор, стереосистема, бар. Другая – кабинетом: рабочий стол был загромождён компьютером, сканером, цветным принтером, факсом. Там же, в кабинете, находилось два сейфа: один – для денег и документов, другой – для ружья. (Вообще, у Вадима было много оружия: почти ка
24В конце января мы с Вадимом гуляли по городу. Я остановилась напротив витрины с манекенами.– Нравится? – спросил Вадим, улыбаясь. – Хотите шубу?– Шубу? – поразилась я. – Нет, не хочу! Что: стыдно ходить со мной рядом?– Первый раз вижу женщину, которая не хочет шубу… А шапку хотите? Меховую?– Меховую шапку? – со сомнением повторила я.– Ну да. Лисью, например…Я повернулась к нему, не сразу осознав. А потом вознегодовала, конечно, в шутку, но вполне искренне:– Лисью?! Ах, ты, бандит! Я тебе сейчас покажу лисью шапку!Я отскочила на несколько шагов и запустила в него снежком. Он ответил тем же. Я подбежала и попыталась повалить его в снег, подставив подножку. Но здоровый тридцатилетний мужик – это вам не старшеклассник! Вадим увернулся, сам же поймал меня, сжав мои запястья.– А ну, пусти, убийца животны
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. МАЛЕНЬКИЙ ПРИНЦ1Удивительно, но в тот же день, когда я проснулась с Вадимом в одной постели, мне позвонила Фейга Вольфовна Кралле! Каждый год я не забывала поздравлять её с праздниками и Днём рождения, у неё был номер моего телефона.Фейга Вольфовна уезжала в Израиль, навсегда. Дочь её давно хлопотала об этом, теперь она, наконец, решилась. Я сдержанно поздравила своего педагога.– Ай, девочка, ты глупа! – темпераментно воскликнула Кралле. – Я тебе звоню не затем, чтобы слушать твои поздравления! Ты будешь работать за меня или нет?– Работать за вас? – поразилась я.– За деньги! Не думай о старой еврейке хуже, чем она есть! Я тебе предлагаю моё место.– А меня возьмут? – засомневалась я. – Я только институт закончила… И я не выдающийся пианист…– Девочка,
2Четыре урока в среду, два – в четверг, два – в пятницу. Первым в среду – Саша Беловзоров, второй – Валя Снежко. Следующей должна была быть Аня.В перемену я открыла окно и села у окна на стул, следуя старым воспоминаниям о своих занятиях. Кралле тоже делала так в любое время года. Правда, она курила… Ну, а я дышала вольным воздухом. В дверь постучали. Эх, несчастье! Закрыть окошко и улыбаться, улыбаться этой несчастной Ане.– Войдите! – отозвалась я. – Присаживайтесь. Меня зовут Елизавета Юрьевна. Вы можете начать с того, что готовили с Фейгой Вольфовной. Пожалуйста!Ребёнок спокойно сел за инструмент. Я слегка вздрогнула от первого аккорда, мощного, совсем не женского.Можно было восхититься игрой! Я не отмечала ошибки, я заслушалась – да и ошибок я не слышала: прекрасное исполнение. Что-то волнующее, глубокое, сильное, печальное. Знакомое. Шопен? Да, похоже на Шопена. Наверное
3Пользуясь компьютером Вадима и его отсутствием, я нашла во всемирной сети ту самую Большую фугу из Тринадцатого струнного квартета. Записала её на пустой диск и слушала на своём магнитофоне, через наушники.Пронзительные, острые звуки, будто десяток ножей, со свистом режущих воздух! Да не воздух – человека. Сложно, мучительно, хотя не лишено захватывающей красоты. Что он там сказал? «Она мне нравится, я её тогда слушал». На меня накатила острая жалость. Господи! Лучше бы ему Бритни Спирс нравилась, чем эта несчастная фуга! Это насколько одиноким нужно быть, чтобы ходить в музыкальную школу только для разговоров со старой еврейкой! Ведь педагог ему, фактически, не нужен, а аттестат он получит с прочерками, такому не обрадуются в Музыкальном училище. Интересно ли ему будет со мной разговаривать? А с ней было интересно? Несчастный парнишка! Снова это дурацкое слово, которое ему подходит меньше, чем артисту – ватник. А какое слово? Ю
4– Ну что, как поживает ваш Рахманинов? – приветствовала я Артура девятого февраля, в среду (в пятницу он не пришёл, как и предупреждал меня).– Мой Рахманинов?– Ну, а чей же?– Ничей.– Вы всегда такой серьёзный, Артур?– Нет, Елизавета Юрьевна. Просто в мире и без меня слишком много веселья. От него тошнит.– Вон что… А от меня вас не тошнит, случаем?– Нет.– И на том спасибо. Вы… вы меня, пожалуйста, простите, если я вас ненароком обижу, – попросила я другим тоном. – Это не со зла. Я просто не люблю, когда люди смотрят на других свысока, и особенно когда ради своего удовольствия причиняют другим боль. Но вы не такой, кажется... Или я ошибаюсь?– Нет, – откликнулся он. – Я не думаю про себя, что лучше других, если им весело. А если честно, не знаю…– И я не знаю. Про себя я
39Здание Внешторгбанка действительно находилось в паре сотен метров от Дома Змея. Я положила перед операционисткой чек.– Скажите, пожалуйста, эта бумага – настоящая?Девушка со строгой причёской изучала чек очень долго, что-то искала в компьютерной базе.– Да, – ответила она, наконец. – Желаете получить деньги?– Спасибо, не сейчас. А какая сумма?– Здесь же написано!Я прочитала. Сумма равнялась стоимости дорогого автомобиля.– Благодарю вас…Я вышла на улицу – ветер всколыхнул мои волосы. Я разорвала чек на мелкие кусочки и пустила их по ветру.40Зовут меня Лиза и фамилия моя Лисицына. Не я выбирала свои имя и фамилию. Случайны ли имена? Лиса – не название рода, не одно определение характера, не тотем: больше. Профессия? Зов? Служение ли? Судьба.Лиса умна, красива,
38Собрав последние силы, как в полусне я вышла из Дома Змея – и только на улице открыла письмо. На секунду мне показалось, что я держу в руках чистый лист бумаги. И не показалось, а поклясться готова я, что так оно и было! Миг – и на этом листе проступили буквы.Уважаемая Елизавета Юрьевна!Особая сила Вашей преданной любви к Артуру поставила Вас перед выбором. Перед Вами прямо сейчас открываются два пути.Если Вы решите следовать первому, примите, пожалуйста, в качестве скромного вознаграждения за помощь нашему братству чек, который я прикладываю к этому письму и который отнюдь не выражает всю меру нашей благодарности. Получить деньги по этому чеку Вы можете в любом российском отделении Внешторгбанка. Ближайшее – в пяти минутах пешего пути отсюда.Кстати, мы уходили так поспешно, что Артур забыл Вам вернуть пять тысяч рублей. Это от него. Вам они окажутся явно н
37Дверь раскрылась снова, снова вошёл Нагарджуна.– Не подумайте, что я подслушивал, но мне показалось, что вы уже решили.– Вам и подслушивать не нужно, если вы мысли на расстоянии читаете, – проговорила я со смешанным чувством горечи и восхищения. – Кстати, как вы в вагоне оказались? Материализовались в тамбуре?Наг рассмеялся.– Вот ещё! Слишком хлопотно каждый раз материализовываться. Сел на ближайшей станции.– А на станцию как попали?– Приехал на лошади, и даже не спрашивайте, откуда. – Он чуть нахмурился, давая понять, что время беззаботной беседы кончилось. –Думаю, что мы с Артуром не можем задерживаться. Сегодня вечером мы летим в Пекин, из Пекина – в Катманду или Тхимпху, как получится, а оттуда будем добираться до нашего главного центра своими средствами.– Да, – согласилась я с печалью. – А я своими средствами буду возвраща
36Целую минуту никто из нас двоих не мог произнести ни слова.– Что же, – начала я прохладно, горько. – Я за вас рада, ваше высочество. Вы победили. Вы, в итоге, оказались кандидатом в боги, а я – недалёкой бабой-мещанкой.– Не надо так говорить, – очень тихо отозвался он. – Скажите лучше, чего вы хотите?– Я?Снова меня как обдало варом.– Артур, милый, – прошептала я. – Очень я не хочу, чтобы ты уходил. А чтобы остался только из-за меня, не хочу ещё больше.– Почему?– Как почему, дурачок ты этакий? Не каждому предлагают стать бессмертным.– Нет. Почему не хотите, чтобы я уходил? Скажите, и я останусь.Я встала и подошла к окну. Слова сами поднялись из моей глубины – и что я тогда сказала, я, видит Бог, только тогда, только тогда сама для себя и поняла.– Как же ты ничего не видишь? У
35Змей сел рядом со мной на деревянной скамье.– Выслушайте меня, Елизавета Юрьевна, и не удивляйтесь, что я знаю Ваше отчество.Я принадлежу к древнему, многотысячелетнему братству нагов, что в переводе с санскрита означает именно «змея». У нас на Востоке образ змеи не связан с дурными значениями.Говорят, что сам Благословенный Победитель Мары, Учитель богов и людей, Будда открыл столь великие истины, что передать их сразу людям Он не нашёл возможным. Эти истины Он возвестил нам, нагам, и уже мы после научили людей. Чему-то научили, а иное и сокрыли до времени. Главная задача нашего братства – сохранение мудрости в мире. Иногда, правда, нечасто, мы также вмешиваемся в ход мировой истории, подталкивая к совершению великие события, вдохновляя гениев искусства к созданию шедевров, важных для всего человечества, а также наставляя и умудряя людей особо праведной жизни, вне зависимости
34Юноша сидел на стуле, положив руки на колени, и, что меня поразило, тяжело дышал.– Что такое, хороший мой?(«Не стоило бы мне его называть ласковыми словами, в связи с новыми открытиями», – тут же подумала я, но не имела никаких сил удержаться!)– Змея, – прошептал Артур одними губами.– Где змея?!Я в ужасе оглядела комнату. Нет, ничего.– Где змея?!– Не знаю. Где-то совсем близко. Я чувствую.Что-то столь застывшее и восторженное было в его глазах, что я перепугалась до смерти и, как утопающий хватается за соломинку, набрала телефон нашего нового покровителя.– Что такое, Лиза? – заговорил тот первым, приветливо.– Мне кажется, Артуру совсем плохо! Вы в клинике?– Да.– Пожалуйста, спуститесь поскорее!– Уже иду.Мужчина без лишних слов положил трубку. Я запоздало сообра
33В троллейбусе я на Артура не глядела: так неловко мне теперь было находиться рядом с ним. Угораздило же! Как стыдно, как стыдно. Стыдно, и тревожно, и… радостно. Вот ещё! Только этого не хватало!Следуя начерченному на бумаге плану, мы точно вышли к «красно-кирпичному двухэтажному зданию» с забавными узкими окошками. К единственной двери вели несколько ступеней. Где же, собственно, вывеска?Вывеску я скоро нашла, лаконичную до полной невразумительности:ДРЮЛ КХАНГКроме этих двух слов, ничего больше не было. Очень любопытно. Это так на местном говоре клиника называется, что ли? Ну-ну. А троллейбус – шайтан-арба? Изумительно. Рукоплещу. Что же, спрашивается, русскими буквами? – тяжело ведь, бедненькие! Писали бы сразу иероглифами, не утруждали бы себя! Почему бы этим сибирякам не отделиться от нас? И жили бы себе припеваючи. Ах, да, у них же нефть
32Свершилось, наконец. Артур встал, встрёпанный.– Какой сейчас день?– Седьмое марта, – буркнула я. – Можете завтра, так и быть, воздержаться от цветов и прочих знаков внимания.– А где же?..– И я тоже себя спрашиваю.– Удивительно, почему она не пришла, – пролепетал он, и сразу показался мне маленьким мальчиком. – Ведь сама назначила…– Вот такие мы, женщины, ненадёжные, – иронично заметила я и сухо прибавила: – Артур! Нам нужно в клинику.– В клинику? К… психиатру?Я внезапно устыдилась.– Нет, зачем же сразу так… Пока ты спал, я познакомилась с одним врачом, и он предложил нам пожить пару дней в клинике.– Что-то не верится.– Не верь, если хочешь. Можешь ночевать на улице.– Лиза! Скажите честно…– …Елизавета Юрьевна, с твоег
ДЕНЬ ВОСЬМОЙ31Артур, полусонный, вышел из электрички, добрёл со мной до вокзала и, увидев пустое место в зале ожидания, приземлился на стул, чтобы тут же заснуть снова. Я, невыспавшаяся и злая, присела рядом, чтобы дождаться, пока их высочество соизволит открыть свои монаршьи очи.Глянув на экран телефона, чтобы узнать, сколько ещё до утра, я обнаружила, что мне, ещё раньше, намедни, пришло голосовое сообщение – от Вадима.Бог мой, Вадим! Как давно ты был! Будто письмо из прошлого века…Всё же я прижала телефон к уху, чтобы прослушать письмо, и, чем яснее понимала его, тем больше полнилась горечью, отвращением, тоской.Лизок, давай-ка жить дружно. Забудем этот твой вояж. Взбрыкнула, с кем не бывает: молодая. Всё равно рано или поздно ты вернёшься, когда парнишке надоесть страдать дурью. Что-то мне кажется, что ты от него уже успела устать. Или нет, ошибся?