ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. МАЛЕНЬКИЙ ПРИНЦ
1
Удивительно, но в тот же день, когда я проснулась с Вадимом в одной постели, мне позвонила Фейга Вольфовна Кралле! Каждый год я не забывала поздравлять её с праздниками и Днём рождения, у неё был номер моего телефона.
Фейга Вольфовна уезжала в Израиль, навсегда. Дочь её давно хлопотала об этом, теперь она, наконец, решилась. Я сдержанно поздравила своего педагога.
– Ай, девочка, ты глупа! – темпераментно воскликнула Кралле. – Я тебе звоню не затем, чтобы слушать твои поздравления! Ты будешь работать за меня или нет?
– Работать за вас? – поразилась я.
– За деньги! Не думай о старой еврейке хуже, чем она есть! Я тебе предлагаю моё место.
– А меня возьмут? – засомневалась я. – Я только институт закончила… И я не выдающийся пианист…
– Девочка, умоляю тебя! Я тоже не Артур Рубинштейн! Ты хочешь или нет?
– Я хочу, Фейга Вольфовна, очень хочу!
Вечером я сообщила Вадиму, что собираюсь пойти работать в Первую музыкальную школу. Вадим откинулся на стуле, сделал «П-фф!».
– А смысл? – спросил он. – Мы, что, обнищаем без этих копеек?
– Вадим, миленький, мне нужна работа!
– Для чего?
– Чтобы не чувствовать себя мещанкой, которая сидит у мужа на шее! Девочкой, которая кутается в шубы и ходит по магазинам!
– Два дня назад ты не чувствовала себя мещанкой.
– Два дня назад у меня была работа.
Он прищурился.
– Только это? Или ты себе готовишь – как её – почву для отступления? Укрепляешь тылы?
Я прикусила губу.
– Честно отвечать тебе?
– Нет, соврать надо! – возмутился он.
– Тогда да.
– И как это понимать? – спросил он сухо, почти гневно.
– Вадим, хороший мой, я просто не хочу обманывать тебя! Можно строить самые прекрасные планы, но иногда эти планы рассыпаются просто потому, что люди оказываются друг другу противны! Я ни от чего не отказываюсь, но нам нужно подождать месяц…
– Ещё месяц?!
– Не ещё, а новый месяц! Если ты забыл: прошлый месяц мы спали по разным комнатам. Через месяц ты меня можешь возненавидеть – не боишься этого?
– Какой бред, Лизка!
– И слава Богу, если бред! И слава Богу, миленький! Не ругай меня, пожалуйста! Выйти замуж – это не стакан воды выпить. Это на всю жизнь…
Он покачал головой.
– Ты из меня вьёшь верёвки, мадам. Я-то вчера думал, дело уже замётано. Смотри, не перемудри…
– Так ты не против, если я буду работать в музыкальной школе?
Вадим пожал плечами.
– С чего это против? Кто же, кроме тебя, промоет мозги пацанятам на тему Чайкофьева? Ты упрямая, себе дороже спорить…
– Ой, миленький! Дай тебя расцелую…
Мой новый директор, как и директор Лучинской школы, носила имя Светлана, только отчество у неё было другое – Константиновна. Женщина лет сорока, миловидная, спокойная, очень приятная. Светлана Константиновна с первого взгляда производила впечатление руководителя, который понимает чужие слабости, легко извиняет их, не усложняет жизни сотрудникам и сам отнюдь не является фанатиком своей работы, но при этом зорко примечает бесхозяйственность во вверенном ему доме и крепко держит в своих руках вожжи управленца. (Вадим, между прочим, совсем не казался таким, мне и вообще сложно было представить, какой он со своими подчинёнными.)
Я получала 0,5 ставки, так как нагрузку Фейги Вольфовны по теоретическим предметам успели отдать другому педагогу. Всего восемь астрономических часов в неделю (занятия по специальности в Первой школе традиционно длятся 60 минут). Сказка, а не работа!
– У вас будут четыре ученика: два мальчика и две девочки. Саша Беловзоров, Валя Снежко, Аня Цивилёва, Артур Болеславич. Девочкам по тринадцать лет, Саше четырнадцать, Артуру пятнадцать. Саша – это трудяга, очень амбициозный паренёк. Он у нас уже участвовал в конкурсах, в одном занял четвёртое место, замечательный результат, но страшно огорчился, что не призовое. Его нужно нагружать побольше, он этому только рад. Мальчик сделает, наверное, музыкальную карьеру. Валя – просто хорошая девочка, звёзд с неба не хватает. Обычно старательная, но иногда ленится. Ей нужно ставить чёткие рамки и не требовать от неё невозможного. С Аней будьте осторожнее. Она неуравновешенная, у неё бывают нервные срывы, прямо на уроке заливается слезами в три ручья, как царевна несмеяна, хоть кол ей на голове теши. В смысле инструмента ничего выдающегося. С ней ласково и мягко, но с лёгким нажимом. Да, так…
– А Артур?
Директор пожала плечами.
– Артур? Я даже не знаю, что вам сказать. Ничего откровенно плохого не вспомню. А хорошего – м-м-м… Артур учится очень неровно. Иногда блеск, а иногда пустое место. Хотя способности у него есть, это очевидно. А вот амбиций никаких! Ноль амбиций! Для музыканта это плохо. От одного конкурса отказался, точнее, не то чтобы отказался, но проявил такой же интерес, какой у меня к, э-э-э… вьетнамской народной живописи. У вас, Елизавета Юрьевна, есть интерес ко вьетнамской народной живописи? Вот и у меня нет. Я не стала принуждать: глупо. Кстати! Специальность он стабильно прогуливает, кажется, по средам, а на уроки музыкальной литературы, сольфеджио и хора вообще не ходит…
– Как это? – удивилась я.
– А так вот! Полгода назад явился его отец, очень такой представительный господин, галстук ценой в моё платье, и сообщил, что его сын будет посещать только занятия по специальности.
– Ага, значит, сынок богатых родителей, – пробормотала я.
– Да, – согласилась директор. – Отсюда, видимо, и такое отношение… Правда, отец оказал нам спонсорскую помощь. Можете осуждать меня, Елизавета Юрьевна, но я приняла. Считаю, что с дурной овцы хоть шерсти клок. Всё равно ребёнок не станет музыкантом. А мог бы…
– Какое же вы ему дадите свидетельство?
– Такое и дадим: поставим прочерки напротив большинства предметов. Знаете, я думаю, что педагоги только рады! Я вам рассказывала, какую штуку он со мной отмочил? Фейга Вольфовна болела, я заменяла её на сольфеджио. Ну и вот, по её просьбе дала задание седьмому классу: написать фугу. Маленькую, тактов на двадцать! Фейга Вольфовна любит сложности, вы ведь знаете. Сами, наверное, писали в своё время.
– Писала. Троечку получила…
– А он «неуд». Сдал какую-то огромную и совершенно безобразную, дикую фугу, я ничего в ней не могла понять. Одни диссонансы, какофония, а не музыка… Своей рукой «два» поставила.
– А в чём же штука, Светлана Константиновна?
– А в том, что через неделю выходит она с больничного. Показываю: полюбуйтесь, мол, какой ваш любимец опус накалякал! А она смеётся. Это, говорит, не мой любимец. Это Бетховен, «Большая фуга» из Тринадцатого струнного квартета…
Я не выдержала – тоже рассмеялась.
– Вам смешно – а меня он кем выставил? Невежественной идиоткой. Поздний Бетховен – это, кстати, очень на любителя... Фейгу Вольфовну тоже однажды вывел из себя, а уж она человек крепкой закалки. Явилась ко мне вся в чувствах, сообщила, что отказывается от ученика. На следующий день, правда, сказала, что погорячилась и не откажется… Не боитесь, Елизавета Юрьевна?
– Не боюсь! – весело ответила я. – Давайте мне сюда вашего богатенького Буратино! Я ему устрою рабоче-крестьянское воспитание!
– Только вы уж, пожалуйста, не выбрасывайте его сразу из окошка.
– Да что вы, Светлана Константиновна! – улыбнулась я. – Я вообще люблю детей!
(«Слышала бы она мой разговор с одиннадцатиклассниками! – пришло мне на ум. – Как это я тогда выразилась? Дыхало захлопни и канай отседова. Души не чаю в детках, это правда».)
2Четыре урока в среду, два – в четверг, два – в пятницу. Первым в среду – Саша Беловзоров, второй – Валя Снежко. Следующей должна была быть Аня.В перемену я открыла окно и села у окна на стул, следуя старым воспоминаниям о своих занятиях. Кралле тоже делала так в любое время года. Правда, она курила… Ну, а я дышала вольным воздухом. В дверь постучали. Эх, несчастье! Закрыть окошко и улыбаться, улыбаться этой несчастной Ане.– Войдите! – отозвалась я. – Присаживайтесь. Меня зовут Елизавета Юрьевна. Вы можете начать с того, что готовили с Фейгой Вольфовной. Пожалуйста!Ребёнок спокойно сел за инструмент. Я слегка вздрогнула от первого аккорда, мощного, совсем не женского.Можно было восхититься игрой! Я не отмечала ошибки, я заслушалась – да и ошибок я не слышала: прекрасное исполнение. Что-то волнующее, глубокое, сильное, печальное. Знакомое. Шопен? Да, похоже на Шопена. Наверное
3Пользуясь компьютером Вадима и его отсутствием, я нашла во всемирной сети ту самую Большую фугу из Тринадцатого струнного квартета. Записала её на пустой диск и слушала на своём магнитофоне, через наушники.Пронзительные, острые звуки, будто десяток ножей, со свистом режущих воздух! Да не воздух – человека. Сложно, мучительно, хотя не лишено захватывающей красоты. Что он там сказал? «Она мне нравится, я её тогда слушал». На меня накатила острая жалость. Господи! Лучше бы ему Бритни Спирс нравилась, чем эта несчастная фуга! Это насколько одиноким нужно быть, чтобы ходить в музыкальную школу только для разговоров со старой еврейкой! Ведь педагог ему, фактически, не нужен, а аттестат он получит с прочерками, такому не обрадуются в Музыкальном училище. Интересно ли ему будет со мной разговаривать? А с ней было интересно? Несчастный парнишка! Снова это дурацкое слово, которое ему подходит меньше, чем артисту – ватник. А какое слово? Ю
4– Ну что, как поживает ваш Рахманинов? – приветствовала я Артура девятого февраля, в среду (в пятницу он не пришёл, как и предупреждал меня).– Мой Рахманинов?– Ну, а чей же?– Ничей.– Вы всегда такой серьёзный, Артур?– Нет, Елизавета Юрьевна. Просто в мире и без меня слишком много веселья. От него тошнит.– Вон что… А от меня вас не тошнит, случаем?– Нет.– И на том спасибо. Вы… вы меня, пожалуйста, простите, если я вас ненароком обижу, – попросила я другим тоном. – Это не со зла. Я просто не люблю, когда люди смотрят на других свысока, и особенно когда ради своего удовольствия причиняют другим боль. Но вы не такой, кажется... Или я ошибаюсь?– Нет, – откликнулся он. – Я не думаю про себя, что лучше других, если им весело. А если честно, не знаю…– И я не знаю. Про себя я
5Почему я так рассердилась? Да как же вы не понимаете, почему?! Как можно не понимать такие простые вещи?! Ужасно он мне был симпатичен! Конечно, не как мужчина – какой из пятнадцатилетнего ребёнка мужчина? Хотя ведь Тиме было шестнадцать… И ужасно я этого стыдилась! Себя я стыдилась, на себя злилась!Не солгал ли он мне? – продолжала я думать весь тот день. – Уж больно невероятна история про любовницу отца. Что, если всё сочинил и сам поверил в свою фантазию? Что, если у него… психическое расстройство? И вот, убедив себя в том, что мне смертно необходимо знать, не обманута ли я в таком важном для меня вопросе, как личная жизнь моего ученика, в четверг, сделав все дела по дому, я направилась прямиком в Первую гимназию, где Артур учился.Я хотела поговорить с классным руководителем, но того мог указать только директор. Директорский кабинет был заперт. Уже я со вздохом направилась к выходу, как заметила на первом этаж
6Про любовницу отца я так и не спросила – постыдилась. Вообще, всего я теперь стыдилась, а себя больше всего. Я разделилась пополам. Одна – в музыкальной школе, с Вадимом – другая. Две разных Лизы Лисицыны. Вторая половина мне не нравилась! Тем хотя бы, что была больше первой. Тут не о половине шла речь, а о девяти десятых.Тринадцатого февраля, в воскресенье, мы отмечали День рождения Вадима. Я купила торт и сделала салаты. Торт и салаты остались нетронутыми: вместе с его друзьями мы пошли в кафе. Веселье, шум, вино и водка. Не пить за здоровье любимого казалось мне скверным, некрасивым, жеманным, и я тоже пила. Я пьянею быстро. Нет, ничего безобразного не случилось: я просто хохотала громче всех и говорила глупости. Несколько угарная ночь. (Ведь странно самому близкому человеку в день его рожденья отказать в близости, правда?)Я проснулась в шесть утра, неслышно встала, прошла из спальни в коридор, накинула на плечи пальто и че
7Шестнадцатое февраля.– Что вы подготовили из Шопена?– Три ноктюрна. Два я разбирал раньше, если честно.– Не беда. Пожалуйста!Если я только не запамятовала, это было Lento op. 62 № 2 и два последних ноктюрна Шопена, op. post 72, Andante и Lento con gran espressione. Я сидела рядом и переворачивала страницы. Пару раз я бросила взгляд на него. Артур играл с закрытыми глазами, с совершенно чистым и бесстрастным лицом. Может быть, ему хватало одного взгляда, чтобы вспомнить страницу, но создавалось впечатление, что вспоминает он свою музыку. Последняя нота.– Превосходное rubato, – пробормотала я. – Ритм как живой пульсирует. Ерунду какую-то говорю… То, что вы не хотите быть музыкантом – это преступление. Знаете вы это?– Спасибо. Приятно, что вы говорите… добрые слова. Елизавета Юрьевна, нельзя всю жизнь играть одного Шопена. И я не «не хочу&raqu
8В пятницу, восемнадцатого февраля, Артур в самом деле не пришёл. Пришла его мама.Занятие с ним у меня стояло последним и, всякий раз, подождав ради приличия десять минут, я уходила. А в ту пятницу, не успела я отпустить Аню Цивилёву, в дверь кабинета постучали.– Здравствуйте! Елизавета Юрьевна? Очень приятно!Элегантная сорокалетняя дама, по виду, действительно, не совсем русская. Дама назвалась: Анна Вячеславовна Болеславич. Подтянутая фигура молодой женщины, во всём облике – что-то от актрисы. Лицо увядающее, но ухоженное. Большие глаза, тонкий нос, большой рот с тонкими губами. Артур похож на мать, отметила я, только рот у него изящней...Я встала, чтобы уступить свой стул.– Нет-нет, благодарю вас, я вот здесь присяду... – дама опустилась на вертящийся ученический табурет.– Скажите, Артур вас не беспокоит? – начала она.– Беспокоит?– Не огорчает? Не
9Двадцать третье февраля.– Стойте!Окна моего кабинета выходили на юго-запад, и, когда Артур открыл дверь, прямоугольник солнечного света осветил его, сделав из волос подобие ореола.– Стойте, не шевелитесь, – повторила я. – Я пытаюсь понять, на кого вы похожи.– Только не на ангела. Это ужасно пошло.– Нет-нет! На… маленького принца.Он широко, ясно улыбнулся.– На Маленького принца? Спасибо. Вы читали эту сказку?– Чью?– Сент-Экзюпери.– Нет. Я, Артур, немного вышла из возраста…– Она не для детей. Вообще, очень мало сказок для детей… Вы даже не знаете, насколько вы угадали! Со Змеёй.– С какой змеёй? – встревожилась я.– Так… А вы кем хотите быть в этой сказке?– А какие есть роли? – я не удержалась от улыбки. Насколько ещё много в нём де
39Здание Внешторгбанка действительно находилось в паре сотен метров от Дома Змея. Я положила перед операционисткой чек.– Скажите, пожалуйста, эта бумага – настоящая?Девушка со строгой причёской изучала чек очень долго, что-то искала в компьютерной базе.– Да, – ответила она, наконец. – Желаете получить деньги?– Спасибо, не сейчас. А какая сумма?– Здесь же написано!Я прочитала. Сумма равнялась стоимости дорогого автомобиля.– Благодарю вас…Я вышла на улицу – ветер всколыхнул мои волосы. Я разорвала чек на мелкие кусочки и пустила их по ветру.40Зовут меня Лиза и фамилия моя Лисицына. Не я выбирала свои имя и фамилию. Случайны ли имена? Лиса – не название рода, не одно определение характера, не тотем: больше. Профессия? Зов? Служение ли? Судьба.Лиса умна, красива,
38Собрав последние силы, как в полусне я вышла из Дома Змея – и только на улице открыла письмо. На секунду мне показалось, что я держу в руках чистый лист бумаги. И не показалось, а поклясться готова я, что так оно и было! Миг – и на этом листе проступили буквы.Уважаемая Елизавета Юрьевна!Особая сила Вашей преданной любви к Артуру поставила Вас перед выбором. Перед Вами прямо сейчас открываются два пути.Если Вы решите следовать первому, примите, пожалуйста, в качестве скромного вознаграждения за помощь нашему братству чек, который я прикладываю к этому письму и который отнюдь не выражает всю меру нашей благодарности. Получить деньги по этому чеку Вы можете в любом российском отделении Внешторгбанка. Ближайшее – в пяти минутах пешего пути отсюда.Кстати, мы уходили так поспешно, что Артур забыл Вам вернуть пять тысяч рублей. Это от него. Вам они окажутся явно н
37Дверь раскрылась снова, снова вошёл Нагарджуна.– Не подумайте, что я подслушивал, но мне показалось, что вы уже решили.– Вам и подслушивать не нужно, если вы мысли на расстоянии читаете, – проговорила я со смешанным чувством горечи и восхищения. – Кстати, как вы в вагоне оказались? Материализовались в тамбуре?Наг рассмеялся.– Вот ещё! Слишком хлопотно каждый раз материализовываться. Сел на ближайшей станции.– А на станцию как попали?– Приехал на лошади, и даже не спрашивайте, откуда. – Он чуть нахмурился, давая понять, что время беззаботной беседы кончилось. –Думаю, что мы с Артуром не можем задерживаться. Сегодня вечером мы летим в Пекин, из Пекина – в Катманду или Тхимпху, как получится, а оттуда будем добираться до нашего главного центра своими средствами.– Да, – согласилась я с печалью. – А я своими средствами буду возвраща
36Целую минуту никто из нас двоих не мог произнести ни слова.– Что же, – начала я прохладно, горько. – Я за вас рада, ваше высочество. Вы победили. Вы, в итоге, оказались кандидатом в боги, а я – недалёкой бабой-мещанкой.– Не надо так говорить, – очень тихо отозвался он. – Скажите лучше, чего вы хотите?– Я?Снова меня как обдало варом.– Артур, милый, – прошептала я. – Очень я не хочу, чтобы ты уходил. А чтобы остался только из-за меня, не хочу ещё больше.– Почему?– Как почему, дурачок ты этакий? Не каждому предлагают стать бессмертным.– Нет. Почему не хотите, чтобы я уходил? Скажите, и я останусь.Я встала и подошла к окну. Слова сами поднялись из моей глубины – и что я тогда сказала, я, видит Бог, только тогда, только тогда сама для себя и поняла.– Как же ты ничего не видишь? У
35Змей сел рядом со мной на деревянной скамье.– Выслушайте меня, Елизавета Юрьевна, и не удивляйтесь, что я знаю Ваше отчество.Я принадлежу к древнему, многотысячелетнему братству нагов, что в переводе с санскрита означает именно «змея». У нас на Востоке образ змеи не связан с дурными значениями.Говорят, что сам Благословенный Победитель Мары, Учитель богов и людей, Будда открыл столь великие истины, что передать их сразу людям Он не нашёл возможным. Эти истины Он возвестил нам, нагам, и уже мы после научили людей. Чему-то научили, а иное и сокрыли до времени. Главная задача нашего братства – сохранение мудрости в мире. Иногда, правда, нечасто, мы также вмешиваемся в ход мировой истории, подталкивая к совершению великие события, вдохновляя гениев искусства к созданию шедевров, важных для всего человечества, а также наставляя и умудряя людей особо праведной жизни, вне зависимости
34Юноша сидел на стуле, положив руки на колени, и, что меня поразило, тяжело дышал.– Что такое, хороший мой?(«Не стоило бы мне его называть ласковыми словами, в связи с новыми открытиями», – тут же подумала я, но не имела никаких сил удержаться!)– Змея, – прошептал Артур одними губами.– Где змея?!Я в ужасе оглядела комнату. Нет, ничего.– Где змея?!– Не знаю. Где-то совсем близко. Я чувствую.Что-то столь застывшее и восторженное было в его глазах, что я перепугалась до смерти и, как утопающий хватается за соломинку, набрала телефон нашего нового покровителя.– Что такое, Лиза? – заговорил тот первым, приветливо.– Мне кажется, Артуру совсем плохо! Вы в клинике?– Да.– Пожалуйста, спуститесь поскорее!– Уже иду.Мужчина без лишних слов положил трубку. Я запоздало сообра
33В троллейбусе я на Артура не глядела: так неловко мне теперь было находиться рядом с ним. Угораздило же! Как стыдно, как стыдно. Стыдно, и тревожно, и… радостно. Вот ещё! Только этого не хватало!Следуя начерченному на бумаге плану, мы точно вышли к «красно-кирпичному двухэтажному зданию» с забавными узкими окошками. К единственной двери вели несколько ступеней. Где же, собственно, вывеска?Вывеску я скоро нашла, лаконичную до полной невразумительности:ДРЮЛ КХАНГКроме этих двух слов, ничего больше не было. Очень любопытно. Это так на местном говоре клиника называется, что ли? Ну-ну. А троллейбус – шайтан-арба? Изумительно. Рукоплещу. Что же, спрашивается, русскими буквами? – тяжело ведь, бедненькие! Писали бы сразу иероглифами, не утруждали бы себя! Почему бы этим сибирякам не отделиться от нас? И жили бы себе припеваючи. Ах, да, у них же нефть
32Свершилось, наконец. Артур встал, встрёпанный.– Какой сейчас день?– Седьмое марта, – буркнула я. – Можете завтра, так и быть, воздержаться от цветов и прочих знаков внимания.– А где же?..– И я тоже себя спрашиваю.– Удивительно, почему она не пришла, – пролепетал он, и сразу показался мне маленьким мальчиком. – Ведь сама назначила…– Вот такие мы, женщины, ненадёжные, – иронично заметила я и сухо прибавила: – Артур! Нам нужно в клинику.– В клинику? К… психиатру?Я внезапно устыдилась.– Нет, зачем же сразу так… Пока ты спал, я познакомилась с одним врачом, и он предложил нам пожить пару дней в клинике.– Что-то не верится.– Не верь, если хочешь. Можешь ночевать на улице.– Лиза! Скажите честно…– …Елизавета Юрьевна, с твоег
ДЕНЬ ВОСЬМОЙ31Артур, полусонный, вышел из электрички, добрёл со мной до вокзала и, увидев пустое место в зале ожидания, приземлился на стул, чтобы тут же заснуть снова. Я, невыспавшаяся и злая, присела рядом, чтобы дождаться, пока их высочество соизволит открыть свои монаршьи очи.Глянув на экран телефона, чтобы узнать, сколько ещё до утра, я обнаружила, что мне, ещё раньше, намедни, пришло голосовое сообщение – от Вадима.Бог мой, Вадим! Как давно ты был! Будто письмо из прошлого века…Всё же я прижала телефон к уху, чтобы прослушать письмо, и, чем яснее понимала его, тем больше полнилась горечью, отвращением, тоской.Лизок, давай-ка жить дружно. Забудем этот твой вояж. Взбрыкнула, с кем не бывает: молодая. Всё равно рано или поздно ты вернёшься, когда парнишке надоесть страдать дурью. Что-то мне кажется, что ты от него уже успела устать. Или нет, ошибся?