22
Четвёртое января. Снова внедорожник. Чёрный, к счастью…
– Вадим!
Я открыла дверь автомобиля и села рядом, на пассажирское сиденье.
– Хорошо, что вы!
– А что? – улыбнулся он. – Кто-то другой мог быть? За вами часто «Патриоты» заезжают?
– Вчера здесь стояла в точности такая машина. Только синяя, и с красной полосой.
– Ни хе… По чью душу приканали зубарики?
– Не надо по фене. Вы ведь не «фраер»? Поэтому вам не идёт… По мою, я убила человека. – Я покосилась на него. – Да, я! Не сама, меня и не обвиняют, просто из-за меня он пошёл в монастырь пешком и замёрз по дороге.
– Священник? Надо же… – отозвался Вадим. – Не ожидал…
– А чего вы ждали? Вы разве ждали чего-то?
– Нет… В смысле, от вас не ожидал. Сочувствую…
– Вадим, ради Бога, ни слова больше об этом! Ни слова, если не хотите, чтобы я сейчас ушла!
– Без проблем. Я и не горю желанием о нём говорить…
Мы посидели молча.
– Я не знаю, что мне делать дальше! – призналась я.
– Вы не хотите теперь работать в школе?
– Не очень, с сомнительной славой развратницы и убийцы.
– Понимаю… А что, жильё-то у вас казённое? И, кроме него, ничего нет?
– Комната в общежитии…
– Ваша собственная? Документы на неё есть? – Я кивнула. – Смотрите, храните их! Такие вещи надо беречь…
– Вадим, я не могу питаться воздухом!
– Не поспоришь… Хотите жить со мной?
Я откинулась на спинку сиденья.
– Что? – оскорбился он. – Что вы на меня так смотрите, будто я вас покупаю?
– Почти. То есть не то, что вы покупаете, а то, что я сама продаюсь. Вы простите, Вадим, но одно дело – жить с кем-то по своей воле, и совсем другое – потому что нечего есть. Это не значит, что вы мне неприятны! Даже наоборот. Просто из симпатии не всегда рождается любовь, и подгонять её бесполезно. Цветку ведь не говорят: давай, раскрывайся, шевелись, что ты копаешься! Не помогает. Если сейчас к вам перееду, то я буду чувствовать себя содержанкой…
– Ну, посмотри ты! – воскликнул он. – Слова-то какие! «Содержанкой»… Я и не знаю таких слов! Я ничего от вас не потребую, Лиза. Честно.
– Нет! – поразилась я. – Так не бывает… Это очень великодушно, Вадим, но так не бывает. Я не хочу пользоваться вами и ничего не отдавать взамен! Я стану отдавать, из благодарности. Не надо подменять любовь благодарностью – понимаете вы? Поэтому вообще не нужно. Мне просто нужна работа…
Вадим помолчал.
– Вы кино про Шерлока Холмса смотрели? – вдруг спросил он. – Помните миссис Хадсон?
– Помню… Как это ко мне относится?
– Хотите быть экономкой?
– Кому нужны «экономки», как вы это называете?
– Мне. Я вечно в кафе жру, скоро гастрит заработаю, дома бардак, носков найти нельзя…
– Домработницей, значит!
– Нет, не домработницей, а экономкой. Домработница приходит и уходит, она чужой человек в доме, а экономка распоряжается по-хозяйски. Она же и на себя стряпает, она в этом доме живёт, спит…
– …С хозяином.
– Нет, конечно, что это вам в голову взбрело!
– Вадим, вам просто нужна жена, вот как это называется!
– Ничего подобного! Не нужна мне грымза, которая мне всю плешь проест! Холмсу тоже вон не была нужна. Понимаю мужика…
– Поэтому вы хотите платить домработнице.
– Экономке, мадам.
– Хорошо, а что входит в обязанности «экономки»? Держать дом в чистоте, готовить еду?
– Ещё покупать продукты и отвечать на телефонные звонки.
– И всё?
– Всё.
– Ерунда какая-то… Разве это работа?
– Нормальная работа!
– И вы хотите сказать, что заключите со мной трудовой договор, как директор предприятия?
– Ага. И в трудовую книжку запись сделаю…
– Воображаю себе эту запись… Вы серьёзно всё это? Не шутите?
– Ни капли. Я на шутника похож? Ну, так что?
– Не торопите меня…
Я крепко задумалась. Вот уж не думала, что после преподавания в школе пойду в домработницы! Но, с другой стороны, это несложно. И не стыдно: честная рабочая профессия. Золушка была домработницей, и миссис Хадсон тоже вот в литературу вошла… А есть и ещё один довод в пользу такого решения: нигде человек так не раскрывается, как дома. Или по-другому: невозможно, живя рядом с кем-то, долго притворяться перед этим кем-то. Вадим, пожалуй, симпатичен мне. Но станет ли что-то из этой симпатии? Я его почти не знаю. Сколько продлится моё незнание, если я останусь работать в сельской школе и буду видеть его раз в неделю? А так мне не потребуется и месяца, чтобы изучить человека. Человек этот может оказаться подлецом или просто заурядным мужланом, который перед привлекательной девушкой поёт соловьём, а перед невзрачной, подчинённой ему полотёркой обернётся самодовольным барином. Ну что ж, прекрасная проверка! Не хуже, чем месяц супружеской жизни. Ещё и лучше: пробного супружества не бывает. Обнаружив барина, я соберу вещи и уйду. От работодателя уйти не страшно. Страшновато, правда, открывать новую страницу… А не страшно остаться в селе, где и стар, и млад показывают на тебя пальцем?
– Хорошо, – ответила я. – Но при том категорическом условии, Вадим, что на меня вы будете смотреть именно как на сотрудницу! И я вашей свободы тоже не ограничу. Встречайтесь, с кем хотите, хоть девушек домой приводите…
– А если я не хочу ни с кем встречаться, кроме вас?
– Ваше право.
– Что: и ухаживать за вами будет нельзя?
– Ухаживать? – немного растерялась я. – Ухаживать – пожалуйста! Если только захочется… А вот приставать ко мне даже не пробуйте! В суд вас потащу – понятно?
– Да, я уж понял, что вы зубастая, как прокурор…
– Кстати, зубарики – это работники прокуратуры? Я не знала…
– Возьмите на заметку, мадам.
В тот же день я собрала вещи и забрала из школы трудовую книжку. Работник обязан предупредить работодателя об увольнении за две недели, но Светлана Сергеевна пошла мне навстречу. Скривившись, она объявила: если уж мне так не терпится, я могу датировать своё заявление об уходе двадцатым декабря прошлого года. Видимо, и ей, директору, не очень хотелось держать у себя такую «скандалистку»…
Мою нагрузку, сообщила она, разделят между собой учителя английского языка и рисования. Я улыбнулась: что ж, логично. Рисование похоже на музыку хотя бы тем, что оно – тоже искусство, так какая разница?
23Пятого января мы с Вадимом подписали трудовой договор. Через две недели зачем-то потребовалось подписать его ещё раз, в присутствии нотариуса, который поинтересовался, знакома ли я с условиями и удовлетворена ли размером вознаграждения. Да, вполне. Я сама попросила о том, чтобы жалование было небольшим: мне ведь предоставлялись стол и квартира. Это в договоре указывалось, перечислялись и мои обязанности. Я не могла не улыбнуться названию моей должности. Действительно, «экономка»!Вадим жил в трёхкомнатной квартире на седьмом этаже нового дома почти в центре города. Одна из комнат служила ему спальней и «местом отдыха»: там стоял роскошный телевизор, стереосистема, бар. Другая – кабинетом: рабочий стол был загромождён компьютером, сканером, цветным принтером, факсом. Там же, в кабинете, находилось два сейфа: один – для денег и документов, другой – для ружья. (Вообще, у Вадима было много оружия: почти ка
24В конце января мы с Вадимом гуляли по городу. Я остановилась напротив витрины с манекенами.– Нравится? – спросил Вадим, улыбаясь. – Хотите шубу?– Шубу? – поразилась я. – Нет, не хочу! Что: стыдно ходить со мной рядом?– Первый раз вижу женщину, которая не хочет шубу… А шапку хотите? Меховую?– Меховую шапку? – со сомнением повторила я.– Ну да. Лисью, например…Я повернулась к нему, не сразу осознав. А потом вознегодовала, конечно, в шутку, но вполне искренне:– Лисью?! Ах, ты, бандит! Я тебе сейчас покажу лисью шапку!Я отскочила на несколько шагов и запустила в него снежком. Он ответил тем же. Я подбежала и попыталась повалить его в снег, подставив подножку. Но здоровый тридцатилетний мужик – это вам не старшеклассник! Вадим увернулся, сам же поймал меня, сжав мои запястья.– А ну, пусти, убийца животны
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. МАЛЕНЬКИЙ ПРИНЦ1Удивительно, но в тот же день, когда я проснулась с Вадимом в одной постели, мне позвонила Фейга Вольфовна Кралле! Каждый год я не забывала поздравлять её с праздниками и Днём рождения, у неё был номер моего телефона.Фейга Вольфовна уезжала в Израиль, навсегда. Дочь её давно хлопотала об этом, теперь она, наконец, решилась. Я сдержанно поздравила своего педагога.– Ай, девочка, ты глупа! – темпераментно воскликнула Кралле. – Я тебе звоню не затем, чтобы слушать твои поздравления! Ты будешь работать за меня или нет?– Работать за вас? – поразилась я.– За деньги! Не думай о старой еврейке хуже, чем она есть! Я тебе предлагаю моё место.– А меня возьмут? – засомневалась я. – Я только институт закончила… И я не выдающийся пианист…– Девочка,
2Четыре урока в среду, два – в четверг, два – в пятницу. Первым в среду – Саша Беловзоров, второй – Валя Снежко. Следующей должна была быть Аня.В перемену я открыла окно и села у окна на стул, следуя старым воспоминаниям о своих занятиях. Кралле тоже делала так в любое время года. Правда, она курила… Ну, а я дышала вольным воздухом. В дверь постучали. Эх, несчастье! Закрыть окошко и улыбаться, улыбаться этой несчастной Ане.– Войдите! – отозвалась я. – Присаживайтесь. Меня зовут Елизавета Юрьевна. Вы можете начать с того, что готовили с Фейгой Вольфовной. Пожалуйста!Ребёнок спокойно сел за инструмент. Я слегка вздрогнула от первого аккорда, мощного, совсем не женского.Можно было восхититься игрой! Я не отмечала ошибки, я заслушалась – да и ошибок я не слышала: прекрасное исполнение. Что-то волнующее, глубокое, сильное, печальное. Знакомое. Шопен? Да, похоже на Шопена. Наверное
3Пользуясь компьютером Вадима и его отсутствием, я нашла во всемирной сети ту самую Большую фугу из Тринадцатого струнного квартета. Записала её на пустой диск и слушала на своём магнитофоне, через наушники.Пронзительные, острые звуки, будто десяток ножей, со свистом режущих воздух! Да не воздух – человека. Сложно, мучительно, хотя не лишено захватывающей красоты. Что он там сказал? «Она мне нравится, я её тогда слушал». На меня накатила острая жалость. Господи! Лучше бы ему Бритни Спирс нравилась, чем эта несчастная фуга! Это насколько одиноким нужно быть, чтобы ходить в музыкальную школу только для разговоров со старой еврейкой! Ведь педагог ему, фактически, не нужен, а аттестат он получит с прочерками, такому не обрадуются в Музыкальном училище. Интересно ли ему будет со мной разговаривать? А с ней было интересно? Несчастный парнишка! Снова это дурацкое слово, которое ему подходит меньше, чем артисту – ватник. А какое слово? Ю
4– Ну что, как поживает ваш Рахманинов? – приветствовала я Артура девятого февраля, в среду (в пятницу он не пришёл, как и предупреждал меня).– Мой Рахманинов?– Ну, а чей же?– Ничей.– Вы всегда такой серьёзный, Артур?– Нет, Елизавета Юрьевна. Просто в мире и без меня слишком много веселья. От него тошнит.– Вон что… А от меня вас не тошнит, случаем?– Нет.– И на том спасибо. Вы… вы меня, пожалуйста, простите, если я вас ненароком обижу, – попросила я другим тоном. – Это не со зла. Я просто не люблю, когда люди смотрят на других свысока, и особенно когда ради своего удовольствия причиняют другим боль. Но вы не такой, кажется... Или я ошибаюсь?– Нет, – откликнулся он. – Я не думаю про себя, что лучше других, если им весело. А если честно, не знаю…– И я не знаю. Про себя я
5Почему я так рассердилась? Да как же вы не понимаете, почему?! Как можно не понимать такие простые вещи?! Ужасно он мне был симпатичен! Конечно, не как мужчина – какой из пятнадцатилетнего ребёнка мужчина? Хотя ведь Тиме было шестнадцать… И ужасно я этого стыдилась! Себя я стыдилась, на себя злилась!Не солгал ли он мне? – продолжала я думать весь тот день. – Уж больно невероятна история про любовницу отца. Что, если всё сочинил и сам поверил в свою фантазию? Что, если у него… психическое расстройство? И вот, убедив себя в том, что мне смертно необходимо знать, не обманута ли я в таком важном для меня вопросе, как личная жизнь моего ученика, в четверг, сделав все дела по дому, я направилась прямиком в Первую гимназию, где Артур учился.Я хотела поговорить с классным руководителем, но того мог указать только директор. Директорский кабинет был заперт. Уже я со вздохом направилась к выходу, как заметила на первом этаж
6Про любовницу отца я так и не спросила – постыдилась. Вообще, всего я теперь стыдилась, а себя больше всего. Я разделилась пополам. Одна – в музыкальной школе, с Вадимом – другая. Две разных Лизы Лисицыны. Вторая половина мне не нравилась! Тем хотя бы, что была больше первой. Тут не о половине шла речь, а о девяти десятых.Тринадцатого февраля, в воскресенье, мы отмечали День рождения Вадима. Я купила торт и сделала салаты. Торт и салаты остались нетронутыми: вместе с его друзьями мы пошли в кафе. Веселье, шум, вино и водка. Не пить за здоровье любимого казалось мне скверным, некрасивым, жеманным, и я тоже пила. Я пьянею быстро. Нет, ничего безобразного не случилось: я просто хохотала громче всех и говорила глупости. Несколько угарная ночь. (Ведь странно самому близкому человеку в день его рожденья отказать в близости, правда?)Я проснулась в шесть утра, неслышно встала, прошла из спальни в коридор, накинула на плечи пальто и че