IX
Так что пусть Оля отворачивает от меня свою симпатичную мордашку, пусть! До неё ли мне было!
Оказавшись дома, я отправился в ванную комнату и открыл краны, чтобы наполнить ванную горячей водой. «Протекает стояк, верно, — отметилось в уме. — Надо мастерам звонить…»
Мысли мои, конечно, были не вокруг стояка.
Я выключил свет в ванной комнате, выключил телефон и, погрузившись в воду, некоторое время привыкал к этому безмолвному тёплому покою. Затем мысленно произнёс:
«Ты здесь?»
«Да», — отозвалась моя собеседница.
«Кто Ты, всё же, и как мне называть Тебя?»
«Я — Утренняя Заря Твоей жизни».
«В смысле идеалов юности? Кажется, была апсара по имени Утренняя Заря…»
«Кажется».
«Может быть, мне называть Тебя Авророй?»
«Если хочешь… Это условное имя не хуже любого другого».
«А какое Твоё собственное имя?»
«Какое же у меня может быть имя, если я так недавно проснулась? Скажи: римское имя Тебе нравится оттого, что напоминает об Августе, да?»
«Я не думал об этом!»
«Ты ведь очень любил её?»
«Не знаю, любил ли вообще…»
«Так ли?»
«Ты права: любил, очень. Пусть будет римское имя. Кто Ты по национальности, Аврора?»
«Не знаю! Но если национальность определяется воплощением, то русская, наверное…»
«Воплощением? Так это была не шутка — то, что Ты живёшь в моём уме?»
«Боюсь, что и в теле тоже… Прости меня, пожалуйста, за то, что так бесцеремонно воспользовалась Твоей рукой. Мне её вполне достаточно».
«Тебя не смущает, что это тело мужское?» — спросил я с долей иронии.
«Смущает. Но что же делать! Я… должна сказать “спасибо” Тебе. Ты взял на себя заботу об этом вместилище, мне не пришлось сталкиваться с тяготами жизни. Я от всего надёжно защищена. Жизнь здесь, на Земле, тяжела. Боюсь, я бы её не вынесла, воплотившись в отдельном теле. Поэтому, пожалуйста, прости меня, если я Тебя ненароком чем-то обидела».
«Чем Ты можешь меня обидеть!»
«Тем, что собираюсь сказать про Твоих невест. Зачем они нужны Тебе? Отчего Ты меня, моего пробуждения не мог дождаться?»
«Прости, пожалуйста, но у Тебя разве есть какая-то возможность явиться мне кем-то, кроме голоса в моей голове?»
«Нет, наверное, никакой. Хотя я спрошу при случае…».
«И Ты разве не осуждаешь меня за то, что этих девушек — две?»
«Осуждаю. Но не мне в Тебя бросать камень».
«Понимаю: сложно бросить камень в того, с кем делишь одно и то же тело».
«Нет: в того, кого любишь».
«Чего Ты хочешь от меня, Аврора?» — спросил я.
«Совсем немногого! Позволь мне, пожалуйста, хотя бы иногда, воплощаться полностью».
«Полностью — как тогда, в автобусе?»
«Да, но тот раз был не единственный. Я Тебя, кажется, снова огорчила?»
«Кто мне может поручиться, что я не болен?»
«А разве я похожа на болезнь? Или разве у Тебя что-то болит?»
«А кто мне поручится, что я попросту не разговариваю сам с собой?»
«Никто. И, веришь ли, я бы даже не хотела. Тебе спокойней будет считать так…»
— Если долго лежать в воде, станешь лягушкой, — произнёс я вслух. — Позеленеешь и квакать начнёшь. Так что извини, Аврора.
XПогода была отличной, до вечера — ещё далеко, так что я решил прогуляться. Заодно пройтись по магазинам, присмотреть новые перчатки, а то старые уж совсем худые.Я весело шёл, когда Аврора обратилась ко мне:«Прости, что напоминаю… Можно мне иногда воплощаться полностью?»«Полностью — владея телом?»«Да! Когда Тебя никто не видит… Как сейчас, например…»«Попробуй», — улыбнулся я.И едва я успел мысленно произнести это «Попробуй», как центр моего внимания переместился: вот основным «я» уже была Аврора, а «я» обычный оказался простым наблюдателем. Этот наблюдатель с изумлением отметил, что у меня изменилась походка. Даже посадка головы стала чуть иной. Я был молодой девушкой, идущей по городу. Девушке было жарко в меховой шапке, она сняла её. Поглядела, прищурившись, на солнце, улыб
XIВо второй день нового года я сделал единственную прагматически полезную вещь, а именно позвонил в некую сантехническую фирму с незатейливым названием «Регион-Сервис» и договорился о замене стояка в ванной комнате. Всё остальное время я беседовал с Авророй. Меня отчасти забавляло это; впрочем, «забавляло» — не вполне точное слово. Мне было приятно то, что моё одиночество нарушилось, что я обнаружил такого внимательного, чуткого, расположенного ко мне собеседника. (Странно говорить про одиночество, если есть «невесты», но, во-первых, и появились они недавно, во-вторых, попробуй ещё поговори с ними!) Случай с Андреем меня не столько напугал, сколько позабавил: сердиться на Аврору я уже перестал, да и вначале не так уж рассердился. Мне пришло в голову вести дневник и записывать эти диалоги, но моя собеседница взмолилась о том, чтобы я этого не делал.«Почему?» — спросил я.«Как Ты
XIIС Арнольдом я познакомился на втором курсе аспирантуры, во время научной конференции, организованной нашим вузом. Тоже в ту пору аспирант (государственного университета, факультета психологии), он должен был со своим докладом выступать на другой секции, на которой, однако, элементарно не хватило для него места. Тем более просто оказалось ему перебраться на секцию отечественной истории, что и тема его выступления была пограничной, на стыке истории и психологии. Речь шла, кажется, о взглядах Фрейда в контексте современной ему культуры. Мы полагаем, что фрейдизм выскочил как чёртик из табакерки, рассуждал Арнольд, а между тем почти в любом значительном современнике Фрейда, от Достоевского до Ницше, можно обнаружить черты «протофрейдизма». Да и вообще: основная беда психоанализа в том, что мы все одновременно преувеличиваем и преуменьшаем его значение. Преувеличиваем — так как некоторые наивные люди, зачарованные образом психоаналитика в массов
XIIIЯ не находил. Я вернулся домой крайне подавленным. Я вовсе не ждал такого серьёзного диагноза, верней, целых двух диагнозов, из которых непонятно какой был хуже. Вот ведь дёрнул меня чёрт обратиться к Арнольду! На что мне сдалась эта сомнительная научная истина? Сделает ли она меня счастливым? И с худшими проблемами живут люди…Но если он прав? Кто знает, чего ждать в дальнейшем?Аврора молчала — но поздним вечером неожиданно спросила:«Ты хочешь избавиться от меня?»«Я хочу навести порядок со своей жизнью, милая моя», — честно ответил я.«“Милая…” Спасибо, конечно, только ведь для Тебя это просто присловье. Так Ты не веришь тому, что я — самостоятельное существо, а не…»«…Не часть моего ума? Я элементарно боюсь. Разве нет у меня права бояться? Я не мистик и не аскет, а человечек маленький, тёмный&he
XIVНачать терапию мы договорились с Арнольдом утром субботы: он в этот день был свободен и принимал у себя дома. По дороге я убеждал себя, что процедура пусть и неприятная, но необходимая. Лечить зубы вон тоже неприятно, а всё-таки разумные люди посещение стоматолога не откладывают.— С чего начнём, доктор? — весело спросил я, плюхнувшись в уже знакомое мне кресло.— Я не доктор, а кандидат, — недовольно поправил меня Арнольд. — Не падай в кресло так, оно не железное. Начнём мы с анамнеза. Я буду задавать тебе вопросы, а ты постарайся мне на них отвечать максимально добросовестно. Я не могу проверить, правду ты говоришь или нет, но, как ты понимаешь, ложь или сознательная попытка мистифицировать тебе не принесут никакой пользы. Приступим?Пошли вопросы. Меня неприятно поразило то, что добрая их четверть прямо или косвенно была нацелена на выяснение того, не стал ли я в детстве жертвой семейного насилия, включая
XVЯ не вижу смысла дальше воспроизводить нашу беседу, а лучше в этой короткой ретроспекции перейду к обычному повествованию.Старшие классы школы, в которой я учился, оказались профильными, попасть в них можно было лишь с хорошими отметками в аттестате. Много ребят после девятого класса ушло в школы попроще, зато пришли новые: победители олимпиад, отличники и просто очень умные парни. Я тоже себя вовсе не считал дурачком. Сама собой сложилась наша «компания», тяготевшая к интеллектуальным спорам, которые, по точному замечанию Достоевского, так любят русские мальчики. Чем-то мы напоминали тех студентов теологического факультета — однокурсников Адриана Леверкюна (центрального героя «Доктора Фаустуса» Томаса Манна, если кто запамятовал), которые где-нибудь на сельском хуторе ночь напролёт без остановки толковали об атрибутах Божества и судьбах мира. Вот и мы о том же толковали. Много в этом было, как водится, наивного, но проск
XVIВыговорив это последнее, я какое-то время не смог говорить. Я словно девица закрыл лицо руками.— Катарсическое переживание, — с холодным удовлетворением отметил Арнольд. — Очень хорошо. Похоже, мы на правильном пути. Итак, чувство вины. Психогенная амнезия, в смысле, вытеснение. Допустим, ощущая вину за её гибель, ты решаешь продолжить её жизнь посредством альтернативной женской личности. Так твою барышню в голове зовут Лина?— Нет!— Нет? Ну, это ещё ничего не значит! Желание наказать себя? Твой голос тебе адресует упрёки?— Нет, нет!— Тебе не нужно слишком сопротивляться, знаешь ли! Требуется воля к выздоровлению, Genesungswille[1], только при ней возможно сотрудничество. Пока я понимаю, что есть отчётливая связь между этим переживанием, последующим псевдомонашеством…— Тут не нужно быть семи пядей во лбу, — усмехнулся я. — Только я бы не использо
XVIIЭта вторая беседа с Арнольдом меня опустошила. Опустошила физически: я еле мог вести автомобиль. Я открыл сокровенное — а меня безжалостно препарировали, вывернули наизнанку, распотрошили и к каждому потроху прицепили ярлык с латинским названием. Что значит «не было Лины»? Или я, по его мнению, вовсе из ума выжил?! Может быть, и Арнольда тогда нет? Может быть, окружающего мира тоже нет, а я подобно Браме нахожусь в безвоздушном пустом пространстве?Но что мне делать, если действительно не было Лины? Что если я действительно потерял способность отличать реальность от фантазии? Профессионалам нужно доверять…«Ни в коем случае ему не нужно доверять! — взволнованно произнесла Аврора. — Арнольд — материалист, и видит только вещественное, а поэтому правды он никогда не увидит!» «Почему бы и мне не видеть только вещественное? — откликнулся я. — Чем так