Часть 2 - Глава 13

XIII

Я не находил. Я вернулся домой крайне подавленным. Я вовсе не ждал такого серьёзного диагноза, верней, целых двух диагнозов, из которых непонятно какой был хуже. Вот ведь дёрнул меня чёрт обратиться к Арнольду! На что мне сдалась эта сомнительная научная истина? Сделает ли она меня счастливым? И с худшими проблемами живут люди…

Но если он прав? Кто знает, чего ждать в дальнейшем?

Аврора молчала — но поздним вечером неожиданно спросила:

«Ты хочешь избавиться от меня?»

«Я хочу навести порядок со своей жизнью, милая моя», — честно ответил я.

«“Милая…” Спасибо, конечно, только ведь для Тебя это просто присловье. Так Ты не веришь тому, что я — самостоятельное существо, а не…»

«…Не часть моего ума? Я элементарно боюсь. Разве нет у меня права бояться? Я не мистик и не аскет, а человечек маленький, тёмный…»

«Зачем Ты лукавишь? Или не Ты почти шесть лет прожил в аскезе?»

«Но вынужденной, заметь! Или, по крайней мере, наполовину вынужденной. Хочу ли я от Тебя избавиться, спрашиваешь Ты, но разве Тебе есть чего бояться, если всё именно так, как Ты говоришь?»

«Кто знает! Остановить Тебя я не могу и не хочу. Твой друг зря этого опасается».

Я усмехнулся:

«Ты его совершенно очаровала».

«Нет, не я! Не я, а собственная картинка, которую он считает реальностью».

«Вот так дела! — улыбнулся я. — Так это Арнольд нездоров, по-Твоему?»

«Что есть здоровье и что болезнь? — философски отозвалась Аврора. — Я не говорю о том, что он болен. У каждого — тот образ реальности, который он хочет видеть».

Утром пятницы, третьего января, меня разбудили сантехники из «Регион-Сервиса». Они пришли по моей заявке заменить ржавый стояк в ванной комнате. Сантехников было двое, выглядели они дюже угрюмо. На доску объявлений в подъезде, оказывается, уже успели ранним утром прилепить записку об отключении воды с девяти до двенадцати. Такая оперативность, ещё и в праздничные дни, меня немало изумила: позвонил-то я им только намедни. Впрочем, за деньги в России теперь что угодно можно получить, даже проворную работу…

Насчёт проворной работы я, однако, ошибался: возились они и после полудня, а мне, извините за эти подробности, уже очень хотелось в туалет. Терпел я долго, но, в конце концов, не нашёл иного выхода, как выбежать во двор и пристроиться в незаметном для посторонних глаз проходе между стеной больницы и сараем. (Этот сарай здесь поставили ещё в сталинские времена для жителей окрестных домов, стоит он по сей день. У него больше десятка дверей по обеим сторонам, каждая дверь ведёт в узкую отъединённую от других кладовку. Думаю, не снесли сарай до сих пор лишь потому, что в своё время не поскупились, возвели его из кирпича, оттого сносить было бы дороже, чем оставить всё как есть.)

Облегчившись, я обнаружил в стене психиатрической больницы железную дверь, запертую не на замок, а всего лишь на ржавый болт с гайкой, продетый в металлические проушины с внешней стороны. Придумать практическое применение этому открытию мой ум не успел: телефон зазвонил. Оля.

— Ты ведь с мастерами договаривался за шесть четыреста? — деловито осведомилась она вместо приветствия.

— Ты просто телепат какой-то! — восхитился я. — Да, если считать с материалами.

— Прости, пожалуйста, за вопрос: а деньги у тебя где лежат?

— В комнате в верхнем ящике стола есть такая жестяная коробочка… Ты у меня дома? — догадался я. — Как ты вошла?

— Как я вошла! Через дверь, которую ты не запер!

И верно: дверь квартиры я в самом деле не запер, думая о том, что водопроводчикам может потребоваться выбежать по срочной надобности (вот хоть по той же, что у меня случилась).

Когда я вернулся домой, мастера уже ушли. Оля хозяйничала на кухне.

— Извини, что я так распорядилась, — смущённо улыбнулась она. — Просто они беспокоились, куда, мол, хозяин исчез…

— И ты им сказала, что сама — хозяйка, — догадался я.

— Ну да. Работу приняла, акт подписала. Сдача на столе. Хорошо сделали, ровненько! Давно было пора! Хочешь поглядеть?

«Твоя Оля ведёт себя очень бесцеремонно, — с неудовольствием заметила Аврора. — Тебе не кажется?»

— Кажется, кажется… — пробормотал я вслух.

— Что, прости? — не поняла моя невеста.

— Я так, о своём. Кажется, я с ценой не ошибся.

— Ну уж, извини! — приобиделась она. — Ты сказал «шесть четыреста» — я столько и отдала. Если бы знала, что ты вернёшься через пять минут, конечно, дождалась бы…

Оля была очень хороша: что-то такое соблазнительное она в тот раз надела. Мужской глаз радовался, останавливаясь на её фигурке, так что я готов был простить ей её беспардонность. Да и почему, собственно, беспардонность? Не чужой ведь мне человек… Или чужой? У нас с ней, кажется, на этот вопрос несколько расходятся взгляды. В том-то и беда, размышлял я, что Оля предпочитает на вопрос о том, близкий она мне человек или нет, отвечать сама, меня не спрашивая. Но меня никто ведь не неволит, никто мою шею под ярмо не гнёт: она всего лишь пользуется моим безмолвным согласием. А если я не согласен, нужно наконец решиться да объявить об этом. Что ж я всё определиться не могу, всё тяну кота за хвост? Пора бы уж реальной жизнью жить, а не неземными красавицами из собственной головы, которые доведут до полноценной шизофрении! Пока я так размышлял, Оля перехватила мой взгляд, которым я скользнул по её аппетитной фигурке.

— Нравится? — весело спросила она, имея в виду свою откровенную блузку.

— Нравится.

— Это я в Modus’е купила, там распродажа… Правда, немного нескромно, на учёбу в ней не пойдёшь, ну, так я для тебя надела… А хочешь, сниму?

Я открыл рот, чтобы что-то сказать, но возражений как-то не находилось, да и искать не очень хотелось. Оля, посчитав в который раз, что молчание — знак согласия, решительно шагнула ко мне, на ходу стягивая блузку…

Я очень надеюсь, что пытался на этих страницах избегать не только всяческой похабщины, но и бульварных подробностей, потому, разумеется, не приведу их и сейчас. Лавры Казановы меня отнюдь не соблазняют. Смущает меня сам факт упоминания, верней, молчаливого указания на то, что превосходно могло бы остаться за скобками и воспоминание о чём не составляет для меня никакой особой гордости. Тискать молодое да здоровое тело, как об этом сказал Робер Мерль, кому ума недоставало, но если в молодости всё это извиняется силой чувств и малоопытностью самой молодости, то в зрелости бóльшая сознательность требуется по отношению к таким забавам, которые никогда просто забавами не оказываются, а оказываются частью нашей психики, в любом случае, оставляют в ней следы. Меня извиняет, пожалуй, лишь то, что все эти события — часть моей истории и что сокрытие их создаст в этой истории лакуны.

Уже спустя пять минут после близости Оля что-то рассказывала мне, одевалась, расхаживала по комнате. Экая ведь суетливая девица…

— Занавески здесь можно поменять, ты согласен? — щебетала она. — И кресла здесь совсем не смотрятся. И вот эта «стенка» тоже страшненькая. Я понимаю, для восьмидесятых годов это был последний писк моды, но ведь тридцать лет прошло. Как думаешь? Хотя секционная мебель дорогая… Ладно, пусть пока стои́т. Если с новыми обоями… Сейчас, кстати, многие не клеят обои, а стены красят в разные цвета, ты знаешь? Правда, непонятно, безопасно ли это в пожарном отношении… Смотри, сантехники ключ оставили. Тебе нужен? Или у тебя уже есть такой? Есть, да? А какой лучше: твой или этот?

Я улыбнулся:

— Ты, Оля, уж не обижайся, мне напоминаешь Наташу Прозорову.

Девушка стремительно обернулась:

— Кто такая Наташа Прозорова?! Бывшая твоя?! Или ты и сейчас с ней встречаешься?!

Я рассмеялся в голос:

— Это жена Прозорова из «Трёх сестёр» Чехова!

— И нечего смеяться надо мной! «Три сестры» в школьную программу не входят, и вообще, Чехов — это на любителя. Я не обязана любить Чехова! Никто не обязан! Уровень культуры человека не измеряется тем, любит он Чехова или нет! Нам в школе проповедуют, что эти классики такие уж великие, и за народ-то они страдали — не спали ночей, а они, может быть, по девкам ходили! Не смейся, я читала! Читала, что Чехов в японский бордель поехал на свой Сахалин, а не жизнь каторжников улучшать! Он сам в своём дневнике писал, свидетельства есть!

— Вот этим всем тоже ты её напоминаешь…

— Да кто уже такая эта Наташа Прозорова, можешь ты мне объяснить или нет?! — взвилась моя невеста.

— Женщина, Оля. Женщина просто.

— Понимаю, что просто женщина! Тебя она этим не устраивает, да? Тем, что «духовности» мало? Тебя и я этим не устраиваю?

— Смотря с какой стороны, — дипломатично откликнулся я.

— То есть для постели у нас будет Оля тире Наташа, а для души — тургеневская девочка какая-нибудь? Как её там, Ася? Или Леночка твоя? Она-то тебя в душевном смысле устраивает? Она, наверное, не «просто женщина»?

— Она, Оля, не женщина, а девушка, прошу прощения за подробности. Была, то есть…

— Что-о?!

Оля замерла посреди комнаты. Держала бы она что-нибудь в руках — бросила бы на пол обязательно.

— Так у вас было? И когда? И ты мне не сказал?

— Я не успел: ты меня своим предложением снять блузку совсем обезоружила.

— Скотина! Ах, какая же ты скотина!

— Прекрасные слова выговаривает моя невеста…

— Других слов ты не заслуживаешь, дрянь!

Оля вышла из комнаты и скрылась в ванной. Включила воду. Я, впрочем, не боялся, что она над собой что-нибудь учинит. И вправду: через пять минут она вышла, умывшаяся, посвежевшая. Подошла ко мне решительными  шагами, села на край постели. Взяла мою руку в свою.

— Но ты раскаиваешься хотя бы? — спросила она. — Я понимаю, всё может случиться… в минуту слабости, у мужчин особенно, и я тебе ещё это вспомню, но ты, по крайней мере, раскаиваешься?

— Так странно: ты меня спрашиваешь, раскаиваюсь ли я, будто совсем её не боишься.

— Чего мне её бояться, этой фитюльки! — пренебрежительно отозвалась Оля. — Но только, конечно, я бы тебя просила в будущем… Уволить её можно, как ты думаешь?

— А какие у меня основания увольнять Елену Алексеевну? Она — хороший работник.

— Я у тебя — основание! Мне спокойно будет знать, что вы работаете вместе, как тебе кажется?

— Очень круто ты поворачиваешь штурвал, Оля!

— Если тебе не нравится, то я и уйти могу! Могу и никогда не вернуться!

— Может быть, ты дашь мне хотя бы сколько-то времени подумать? — спросил я без тени улыбки. — Я, конечно, виноват, что до сих пор…

— Что?! Ты… Ты всерьёз это? Володя, Владимир Николаевич, ты случайно не заболел? На всю голову? Уже три месяца встречаемся, и это после всего — тебе ещё надо подумать?!

— Заболел? — Я усмехнулся: — Видишь ли, моя хорошая, может быть, и заболел. И именно что на голову. Подожди-ка…

Кряхтя, я сел на постели, достал из кармана джинсов, брошенных на пол, визитку «Арнольда Шёнграбена, врача-психотерапевта высшей категории» и протянул ей:

— Держи.

— Так! — холодно произнесла Оля, прочитав. — И что тебе сказал врач?

— Ну-у, он мне два альтернативных диагноза поставил.

— Я слушаю!

— Или диссоциативное расстройство личности, или шизофрения. Сомневаешься? Ты ему позвони, уточни…

Оля отступила на шаг назад, на лице её нарисовался настоящий ужас. Я наблюдал этот ужас с удовольствием.

Не говоря ни слова, она проворно прошла в прихожую, быстро оделась и вышла вон.

А я повалился на кровать навзничь и захохотал во всё горло.

— Как я теперь весело живу, а? — проговорил я, смеясь. — Нет, есть всё же от психотерапевтов какая-то польза!