Share

Часть 3 - Глава 1

Часть третья. Заря

I

Адрес в сообщении указывал на здание на Первомайском бульваре в трёх минутах ходьбы от государственного академического театра имени Фёдора Волкова и в двух шагах от Казанского женского монастыря, так что я грешным делом подумал, будто обитель Mediatores в православном монастыре и размещается. Я ошибался: это оказался четырёхэтажный дом, но не современный, не «хрушёвка», даже не сталинского времени, а чистокровный «петербургский» дом прямиком из первой половины девятнадцатого века с высокими потолками, частыми узкими окнами, прямоугольными пилястрами между ними. «Дом — образец раннего классицизма», — гласила табличка на его углу. Почти весь первый этаж арендовал некий медицинский центр.

Выражение «код калитки» означало, видимо, код, который следовало набрать на домофоне двери в железной решётке, чтобы та открылась. Подъездов в здании обнаружилось целых три, но второй код, указанный в сообщении, сразу подошёл к первой двери, и я решил не пробовать больше.

Внутри подъезда меня поразило очень слабое освещение, а также крутая лестница на второй этаж: от этой лестницы уже сразу становилось не по себе.

На площадку второго этажа выходило целых шесть дверей. В старину строили масштабно: гостиная, столовая, комната для каждого члена семьи, комната для прислуги… В советское время все эти многокомнатные квартиры уплотнили, отдав «излишки жилплощади» рабочему классу. Похоже, затем в каждую комнату сделали отдельный вход, но кухня и санузел могли остаться общими.

Богатые металлические двери на третьем этаже, числом только две, указывали на то, что жильё здесь купили состоятельные люди. Звонить в любую из этих квартир, чтобы спросить, не здесь ли находится таинственная обитель, было, пожалуй, излишним.

Я поднялся на четвёртый этаж, пройдя на площадке между третьим и четвёртым металлическую решётку, также с кодовым замком (к ней подошёл третий код, указанный в сообщении, это укрепило меня в мысли, что я на правильном пути, конечно, в чисто географическом смысле слова).

Лестничную клетку четвёртого этажа освещала единственная тусклая лампочка, которая, однако, позволила увидеть, что на всей площадке имеется одна-единственная дверь.

Ничего не было ни на этой двери, ни рядом с нею: ни таблички, ни номера квартиры, ни кнопки звонка — только нарисованный углём крест причудливой формы, края горизонтальной перекладины которого загибались кверху, образуя подобие чаши или греческой буквы Ψ. Ах, да: имелось в двери ещё и маленькое, десять на десять сантиметров, смотровое окошко.

Это как же понимать: обители принадлежит почти целый этаж старого дома в, почитай, самом центре города, где квадратные метры просто золотые?

Я постучал в дверь. Спустя полминуты окошко откинулось: на меня уставилась пара любопытных глаз существа неопределённого возраста и пола.

— Что Вам угодно?

— Мне назначено… — промямлил я.

— Одну минуту… Вы — Фёдоров?

— Да.

С шумом провернулись несколько замков. Дверь открылась.

Я не без страха вступил в неосвещённую прихожую и почти сразу, как только дверь затворили, оказался в совершенной темноте. Привратник (привратница?) легко коснулся (коснулась) рукой моего рукава.

— Пожалуйста, снимите обувь и оставьте здесь, — вполголоса, почти шёпотом проговорило существо. — И, пожалуйста, не шумите: сейчас время вечерних медитаций. По этой же причине мы не зажигаем свет. Дайте мне Вашу куртку.

Я протянул куртку куда-то вперёд, в кромешную темень, и её тут же подхватила пара услужливых рук. Через минуту холодная рука легко коснулась моей левой ладони.

— Пожалуйста, следуйте за мной, — велели мне.

Мы прошли каким-то длинным коридором, несколько раз повернув, и внезапно, шагнув из тёмного пространства, очутились в тускло освещённой комнате средних размеров, почти квадратной. Меня поразило то, что в комнате не было окна. Современные строители, конечно, способны учудить любое головотяпство, но неужели полтора века назад в жилой комнате не предусмотрели окошка? Лишь потом я сообразил, что окно могло быть наглухо замуровано. Удивила меня и тишина, невероятная для многоквартирного дома: не проникал сюда ни уличный шум, ни звуки от соседей снизу.

Стены комнаты были выкрашены невыразительной серой краской. Пол был покрыт керамическими плитками простого рисунка, исключая всякий уют и как бы обозначая посетителю, что он — не дома и не в гостях у друзей. Одну из стен во всю длину и высоту заняли шкафы с бумагами. На стене напротив висели два портрета: фотография римского папы (современная) и портрет Фёдора Волкова, очень стилизованный, так что его можно было принять за икону. Узкий, в католическом стиле, кружок нимба вокруг головы основателя первого русского театра только убеждал в этом. Прямо напротив входа находилось большое распятие всё той же странной формы, с выгнутой вниз горизонтальной линией. Из мебели в комнате имелись деревянный стол и четыре стула, лакированные, жёлтого цвета, по виду очень древние: так, пожалуй, могла бы выглядеть казённая мебель в кабинете Порфирия Петровича или любого другого судебного пристава полтора века назад. Свет шёл от пяти свечей в бронзовом подсвечнике (самых простых, парафиновых, которые можно купить в магазине хозяйственных товаров по восемь рублей за штуку). Подсвечник стоял на столе. Больше ничего в комнате не было.

Настоятельница, сидевшая за столом, жестом пригласила меня садиться и ещё некоторое время занималась своими бумагами, давая мне возможность разглядеть её внимательней. Женщина лет сорока, с узким носом, острым подбородком, головой без единого волоска: с такой кинематографической внешностью она могла бы играть злодеек в американских фильмах для детей, если бы не выражение насмешливого добродушия на её лице. Одета игуменья была в серую рясу с капюшоном, но капюшон она сняла, возможно, из-за духоты в комнате; на груди она носила небольшой серебряный крестик уже знакомой мне характерной формы, единственный знак служения. Я не торопил матушку, но она наконец и сама отложила документы.

— Не люблю электрический свет: так-то лучше, правда? — были её первые слова. — Здравствуйте, Владимир Николаевич.

— Здравствуйте, — ответил я. — Простите, не знаю, как Вас называть…

— Ваше преподобие. Или Вы про имя? Это лишнее, поверьте. Мне кратко рассказали о том, зачем Вы пришли. Прежде чем мы перейдём к исполнению Вашей просьбы, я должна прояснить кое-что. Мы были бы рады сосредоточиться только на молитвенном труде и на нём одном! Но обитель должна выживать в наше жестокое время, которое знает миллион способ зарабатывания денег, кроме способа святого Франциска, а именно нищенства во имя Божие. Мы вынуждены поэтому идти навстречу просьбам наших посетителей, конечно, за определённое пожертвование. Я слышала, Вы усомнились, нет ли в исполнении некоторых таких просьб известного медиумизма или иного потворства человеческому пороку. Поверьте, мы решаемся на incarnatio temporaria только в том случае, когда абсолютно убеждены, что оно послужит добродетели или хотя бы не увеличит меру зла. Про Ваш случай, в частности, мы сомневались и убедились в возможности, лишь узнав, что это может способствовать исцелению Вашего… недуга, по крайней мере, не ухудшит положения. Вам понятно это?

Я кивнул.

— Прекрасно. Теперь о размере пожертвования. За час служения любого брата или сестры Mediatores мы рекомендуем пожертвование в размере тысячи.

— Рублей? — глупо уточнил я.

— Господь с Вами, Владимир Николаевич! — игуменья улыбнулась моей наивности. — Фунтов стерлингов.

— Тысяча фунтов стерлингов! — вскричал я. Фунт стерлингов в то время стоил около пятидесяти пяти рублей, а у меня в банке лежали только сто тридцать пять тысяч. Уж не фунтов стерлингов, разумеется.

— Тише, тише! — недовольно осадила меня настоятельница. — Идут вечерние медитации… Среди наших посетителей — публичные люди, настолько публичные, что Вы каждый день видите иных по телевизору, причём, само собой, не по городскому каналу. Иные ради услуг нашей обители приезжают в город специально. Количество роскошных гостиниц в городе — Вы его только с туристами связываете? Так неужели тысяча рублей для исключительно сложного духовного усилия, почти невозможного, непосильного для обычного человека, а также очень востребованного сильными мира сего — это достаточное пожертвование?

— Простите, я хотел узнать: слово «рекомендуем»…

— …Не должно Вас вводить в заблуждение. Вы имеете полное право не жертвовать ничего. Но тогда и мы оставляем за собой право отказать Вам в помощи. Кстати, учтите: в любом случае мы не берём на себя никаких обязательств или гарантий.

Я хмуро уставился в пол. Никто не торопил меня: игуменья продолжала листать бумаги, будто и не было предыдущего разговора. Спустя несколько минут я произнёс несколько грубей, чем хотел:

— Хорошо, пусть. Правда, столько налички с собой у меня нет.

— Не требуется, — невозмутимо ответила матушка. — Вы совершите перевод на вот этот карточный счёт из любого отделения Вашего банка, — она протянула мне листок с реквизитами. — Завтра как раз начало рабочей недели, банки должны уже открыться после новогодних праздников. Подпишите, кстати, вот этот лист: это договор пожертвования, в котором Вы отказываетесь от всяческих претензий.

Проглядев печатный текст и скривившись, я поставил подпись.

— Сколько часов incarnatio Вам требуется? — спросила настоятельница

— Один.

— Я так и думала. К которому часу и куда должна прийти наша сестра, которая совершит воплощение?

— Часа в три. Ко мне домой, куда же ещё! Хотя нет, постойте… — Я вспомнил о своих «невестах»: что я должен буду сказать любой из них, если, явившись без предупреждения, она меня обнаружит дома с незнакомой девушкой? И без того с ними проблем не оберёшься… — Лучше в гостиницу, если, конечно, можно. Только, чёрт побери, я не знаю, в какую…

— Не поминайте имя нечистого! Можно и в гостиницу, почему бы нельзя? Отсюда в двух шагах — Isis, прекрасная гостиница. Было бы за моей спиной окно, Вы бы её сейчас видели в окно.

«Конечно, можно, — угрюмо подумал я. — За такие деньжищи, небось, всё что угодно позволят». Будто прочитав мои мысли, игуменья предостерегающе подняла указательный палец вверх:

— То, что совершается во время incarnatio, остаётся тайной посетителя, но я обязана Вам напомнить, что Вы имеете дело со святыми сёстрами, давшими обет целомудрия! К сожалению, я вынуждена полагаться лишь на Вашу порядочность, потому что установить произошедшее между mediatrix, то есть посредницей, и тем, кто просит об incarnatio, нет после никакой возможности… — Она вздохнула, искренне или притворно.

— Я понял Вас. Я могу идти?

Игуменья негромко рассмеялась:

— Вы положительно с ума сошли: куда идти? Сейчас я приглашу сестру, которая Вас выслушает. Как ей иначе трудиться: читая Ваши мысли на расстоянии? Извините, мы этого не умеем. Мы не кудесники и не чародеи, а только смиренные овцы Христовы. Опишите в двух словах воплощаемую сущность, spiritus incarnatus.

— Это молодая девушка, наверное, не старше двадцати, думаю, немного субтильная…

— Достаточно. Думаю, сестра Иоанна подойдёт в самый раз. Я приглашу её сюда. Расскажите ей все подробности, опишите ей spiritus так полно, как возможно. Спрашивать она Вас ни о чём не сможет: в повседневной жизни сёстрам не советуется использовать речь. Это нужно для достижения глубокой внутренней тишины и полного бесстрастия. Поэтому вся надежда на Ваше красноречие. Как только Вы закончите, сестра Иоанна Вас оставит и брат Тимофей Вас проводит к выходу. Вам всё ясно?

Я кивнул.

Не проронив больше ни одного лишнего слова, не тратя время на мирские формулы вежливости, матушка кивнула в ответ, встала и вышла из комнаты. Выходя, она передвинула один из пустых стульев, поставив его точно напротив моего, но на достаточном от меня расстоянии.

Related chapter

Latest chapter

DMCA.com Protection Status