IV
В Isis (странное название с претензией на египетский эзотеризм) на стойке администратора я попросил сообщить мой номер девушке, которая спросит мою фамилию. Портье ухмыльнулся, но пожелание записал невозмутимо. Может быть, сюда частенько заходят девицы определённого рода?
Или — удивительно подумать — сюда нередко заходят сёстры и братья Mediatores?
В номере я, не раздеваясь, прилёг на кровать и сам не приметил, как уснул. (Я плохо спал предыдущей ночью.)
Проснулся я, когда почувствовал, что в комнате есть ещё кто-то. Как я мог ощутить это, непонятно: не слышал я ни хлопка двери, ни звука шагов. Есть ощущения, в которых мы обычно не отдаём себе отчёта, для которых даже не имеем названий, но которые иногда обостряются — моё чувство присутствия другого и было одним из них.
Я открыл глаза.
На пороге стояла Аврора.
Кто же ещё это мог быть, кто ещё мог глядеть на меня с этой внимательностью и сочувствием?<
VОставшиеся два дня январских каникул я провёл с внешней точки зрения совершенно непродуктивно. Не вставая с постели, я читал, но не сетевые статьи про украинское безумие, а бумажные книги, далёкие от злобы дня. С юности у меня на полке стоял купленный по случаю четырёхтомник Тагора, изданный «Художественной литературой» за год до моего рождения, в котором я раньше ценил только стихи: крупная проза Тагора мне в юности казалась очень вязкой и очень «индийской»: какой-то отчётливый привкус Болливуда мне чувствовался в ней. Теперь я не без удовольствия пробегал глазами по строчкам «Песчинки», когда закончил «Песчинку», перешёл к «Крушению», после — к «Дому и миру». Впрочем, это было не самое сложное усилие, необходимое больше для того, чтобы чем-то отвлечь ум, подобное тому, как лузгают подсолнечные семечки, для того чтобы заесть голод или, при беспокойстве, чтобы хоть чем занять руки.
VIВ первый рабочий день нового 2014 года, как это часто случается, на меня свалилась масса дел, из которых каждое в отдельности было несложным, даже тривиальным, но в совокупности их оказалось для первого дня многовато.Началось с самого утра: я ещё ехал в школу, когда мне позвонила замдиректора по учебной работе. С утра не вышла учительница истории: у неё случился приступ мочекаменной болезни.— Ну, посадите восьмой класс вместе с девятым, — предложил я. — Что у них в девятом по расписанию?— Я им лучше контрольную дам!— Вот видите: Вы ведь сами уже нашли решение!— Я просто чтобы согласовать, Владимир Николаевич!— Понимаю, и спасибо.— Владимир Николаевич, стесняюсь спросить… а может быть, Вы их сейчас подхватите?— Нет-нет, увольте! — запротестовал я. — Я когда ещё буду! Я в пробке!Вот, правда, только этого не хватало: ко
VIIСмотровое оконце в двери обители в этот раз не открывалось очень долго — его отворили лишь после пяти минут моего неутомимого стука.— Кто Вы такой и что Вам угодно? — недружелюбно спросили меня. Голос, кажется, принадлежал не служке, а самой настоятельнице.— Я уже был у Вас! Моя фамилия Фёдоров…— Вы пришли очень, очень не вовремя! — вылетело из окошка. — У нас сейчас вечернее богослужение!— Я готов ждать сколько потребуется!— Кто Вам сказал, что Вас вообще примут?— Но я не уйду отсюда! — крикнул я на весь подъезд. — Я не сдвинусь с места!— Хорошо, хорошо, подождите, я посмотрю, можно ли что-то сделать… Только не вопите так, ради Христа!Ещё через добрых четыре минуты дверь открылась. Я хотел войти — но игуменья сама вышла на лестничную площадку и закрыла за собой дверь, которую тут же кто-то запер.
VIIIТа неделя до новой встречи, назначенной в обители, оказалась совсем заурядной и была последней неделей, в которой не произошло ничего сверхординарного. Я работал, решая текущие вопросы жизни школы. Все они были похожи на те мелкие проблемы, с которыми я столкнулся в первый рабочий день нового года, если не по названию, то по сути, поэтому описывать их я не буду.«Невесты» меня не беспокоили. Правда, в субботу на мой телефон пришло сообщение от Оли:«Сто лет тебя не видела… Нам нужно поговорить».«Поговорить — это значит поставить мне какие-то условия, да?» — отправил я ответ.«Ты всё сводишь к грубости! Да, и это тоже».«Ты можешь поставить их сейчас, — ответил я. — Очень много работаю, минуты нет свободной».«И в субботу тоже? Я думала, школы не работают по субботам!»Я отмолчался в ответ на эту обиженно-са
IXВ третий раз я поднялся по крутой лестнице старого дома. Дверь обители с начертанным на ней крестом странной формы была распахнута.— Что за чертовщина? — пробормотал я и, посомневавшись, вошёл внутрь, окликая:— Досточтимые братья и сестры! Есть здесь кто-нибудь?Не было не только досточтимых братьев, но и вообще, похоже, никого.Я обошёл всю эту огромную, пол-этажа занимавшую квартиру, ныне вовсе пустую от мебели и вещей. Впрочем, нет: кой-где на полу попадались и вещи: бросовые, никчёмные, а то и откровенный мусор. Ничего, что бы намекало на пребывание здесь ещё недавно целого монастыря.В дальней комнате я наконец наткнулся на двух рабочих-таджиков, которые, похоже, здесь штукатурили стены, а сейчас, сидя на деревянных козлах, перекусывали кефиром и белым батоном. Как они могут есть в комнате, полной строительной пыли? Бедняги!— Где Ваш начальник? — спросил я.Рабочие залопота
XДорогой Владимир,прости мне это формальное обращение, но мы никогда не были особенно дружны. Ты никогда и не пытался узнать, почему, списывая моё отстранение на особенности моего характера, на высокомерие учёного-интеллектуала и, так сказать, на «леверкюновский демонизм». Если с первым я и готов согласиться, то последним ты мне делаешь слишком много чести. Никакого демонизма во мне нет: я просто верен своей семье. Это звучит не очень правдоподобно, но я не забочусь о правдоподобности. Должен ведь я тебе что-то написать: ты хотя бы это заслужил.Августа Шёнграбен была не моей родной сестрой, а только двоюродной. (Да, наверное, сбивать тебя с толку, уверяя в её фиктивности, погрешило против врачебной этики. Другого сожаления для тебя у меня нет, извини.) Я должен сказать, что на семью вся та давняя история произвела очень тягостное впечатление. Тебя продолжают винить в гибели Августы, если не в фо
XIЗакончив чтение, я ещё несколько минут сидел не шевелясь, без единой мысли. Вот стали наконец появляться и мысли. Что ж, справедливо. То есть нет: чудовищно несправедливо, безобразно, дико! Но ожидаемо? Все эти годы я не ожидал ли возмездия? Заслужено ли это возмездие, я не спрашивал себя, да и то: «возмездие» было слишком большим словом. Надо мной просто посмеялись, а ещё под шумок увели у меня некоторую сумму денег. Жаловаться — невозможно, невероятно, абсурдно: что бы я написал в исковом заявлении, даже захоти я его подать? (Я не хотел.) Историю про то, как меня ограбили сёстры Mediatores? С копией такого искового заявления на руках у Арнольда полный повод появится упрятать меня в своё заведение, поближе к «сестре Иоанне»…Как-то мелочно это всё, господа Шёнграбены, для нравственного суда! Мелочно и позорно, но не мне вас упрекать: если вы считаете, что «сквитались» теперь со мной, то и наслаждайтесь
XIIРанним утром пятницы я прибыл на совещание директоров, которое департамент образования города проводил в восемнадцатой школе. Совещание это было посвящено вопросу внедрения в практику новых федеральных государственных образовательных стандартов, будь они неладны, и заявлено по времени на целых три часа. Где три часа — там и день потерян, оттого ещё накануне я сообщил сотрудникам, что в пятницу меня не будет, и, само собой, приказ о назначении временно исполняющего обязанности директора на этот день тоже написал.Регистрацию участников, как всегда, проводили муниципальные служащие, для которых перед входом в актовый зал выставили две парты. Я расписался в листе регистрации напротив номера моего учреждения. В самом же актовом зале яблоку негде было упасть. Я немного побродил, ища свободного места. Нет, не отыскивалось мне свободного места… Я вышел из зала и бросил регистраторшам на ходу:— Пойду поищу стул в пустом классе.