Часть 2 - Глава 16

XVI

Выговорив это последнее, я какое-то время не смог говорить. Я словно девица закрыл лицо руками.

— Катарсическое переживание, — с холодным удовлетворением отметил Арнольд. — Очень хорошо. Похоже, мы на правильном пути. Итак, чувство вины. Психогенная амнезия, в смысле, вытеснение. Допустим, ощущая вину за её гибель, ты решаешь продолжить её жизнь посредством альтернативной женской личности. Так твою барышню в голове зовут Лина?

— Нет!

— Нет? Ну, это ещё ничего не значит! Желание наказать себя? Твой голос тебе адресует упрёки?

— Нет, нет!

— Тебе не нужно слишком сопротивляться, знаешь ли! Требуется воля к выздоровлению, Genesungswille[1], только при ней возможно сотрудничество. Пока я понимаю, что есть отчётливая связь между этим переживанием, последующим псевдомонашеством…

— Тут не нужно быть семи пядей во лбу, — усмехнулся я. — Только я бы не использовал приставку «псевдо».

— Но ведь церковные учреждения его не признали, так как мне его ещё называть? — по-немецки рассудительно заметил психотерапевт. — Итак, связь между периодом воздержания и последующим расщеплением личности, которое проявилось в начале этого года… Хотя… Нет, не сходится что-то: ты ведь мне рассказывал, что первое проявление этого «голоса», даже с полным завладением, имелось как раз во время твоего знакомства с Линой, так? То есть здесь не чувство вины…

Арнольд чесал лоб, хмурился, перелистывал записи.

— Латентное чувство вины, допустим, латентное, в связи с её паранойяльными реакциями, хотя и это странно… — бормотал он. — Смещение половых ролей, вот оно разве? Классический фрейдизм? Ты мне можешь внятно объяснить, почему всё-таки не переспал с ней?

— Она была школьницей…

— А ты первокурсником: смешно! И у тебя уже был контакт с ровесницей, в одиннадцатом классе!

— Мне было жалко её, жалко, понимаешь! Я боялся сотворить что-то непоправимое!

 — Полагаю, не зря боялся, потому что, говорю тебе, шизофренические реакции очень связаны с половой активностью. Хотя в её случае они не шизофренические, а, повторюсь, паранойяльные. Если бы не звучало абсурдно, я бы сказал, что ты чем-то таким от неё заразился. Но эта мысль, конечно, не выдерживает никакой критики, а самое скверное, что я ничего не понимаю, ничегошеньки! Допустим, вправду была врождённая предрасположенность, а шоковые переживания и последующее воздержание её обострили. Но я не понимаю, зачем потребовалось на целых шесть лет… Ты мне всё рассказал? Вспомнил! Ты говорил, девушек было две?

— Да, и я как раз собирался!

— Я тебя слушаю очень внимательно! Как звали вторую?

— Августа.

Арнольд будто еле приметно дрогнул.

— Ты не хочешь узнать её фамилию, Арнольд? — спросил я.

— Пожалуйста.

— Фамилия её была Шёнграбен.

— Вон как? Очень интересно. Очень, знаешь ли, интересно. И я тебе подтверждаю ещё раз, что никогда ни о какой Августе Шёнграбен не слышал. Но я весь внимание…

Я приступил к рассказу, который передам как-нибудь в другой раз. Мой друг кивал, хмыкал, делал пометки. Я закончил.

— Блестяще, — констатировал Арнольд. — Просто блестяще. Не поверил бы, если бы не услышал.

Он вылез из-за стола и принялся расхаживать по кабинету.

— Была у меня гипотеза, и эта гипотеза теперь практически оформилась в теорию. Ты помнишь, что я тебе говорил о границе между художественным воображением и ДРИ? Эта граница проходит по способности отличать реальность от собственных фантазий. Все, кто занимается художественным творчеством, могут это делать. Ну, или почти все, так как патологиями всяческих творцов я специально не занимался. А вот ты не можешь!

— Откуда такой странный вывод?

— Оттуда, что Августы Шёнграбен никогда не существовало в природе! Твой ум, услужливо желая мне подкинуть пищу для анализа, вспоминает мою фамилию, во мгновение ока придумывает фиктивного персонажа — и вот, пожалуйста, целая история создаётся на моих глазах! Многие несообразности этой истории меня убеждают в её фиктивности. События неправдоподобны, диалоги неправдоподобны, характер девушки противоречив!

— Разве нет людей с противоречивым характером?

— Само имя неправдоподобно! Что это такое вообще — Августа?

— А «Арнольд» для русского человека — правдоподобное имя?

Арнольд осёкся. Вернулся за свой стол. Поиграл шариковой ручкой.

— Я тебе больше скажу! — снова начал он. — Я не уверен, что и Лина-то существовала, что она — не такой же фантом. Потому что «Лина», хм! Как-то это очень отдаёт литературщиной, дешёвым немецким романтизмом, что ли. Почему уж сразу не Лорелея? Или Ленора, из «Ворона»! “For the rare and radiant maiden whom the angels name Lenore — Nameless here for evermore!”[2] — с удовольствием выговорил он английский текст.

— Браво, я оценил твоё произношение.

— Я стараюсь: смотрю фильмы, аудиокниги слушаю! — похвастался мой друг. — Мозг надо развивать, это и есть профилактика всяких патологий!

— Ты не считаешь, что пошлятина ужасная — этот хвалёный «Ворон»? Масса слов при ничтожном смысле.

— Считаю, — согласился Арнольд. — Но красиво, правда? Кроме того, меня текст и его автор с медицинской точки зрения интересуют…

— А ещё не кажется тебе, что твои сомнения оскорбляют память об умершем человеке?

— Память об умершем человеке — да, а память о фантоме — больно мне много заботы! — парировал Арнольд. — Милый мой, я ведь тебя изначально предупреждал, что ты от меня не дождёшься никакого сочувствия! Я человек и вообще холодный, а во-вторых, сочувствие для терапии — крайне вредная штука. От слишком большого сочувствия сам станешь ку-ку… Твой мозг наделён способностью создавать фантомы и истово уверяться в их подлинности, это очевидно. Откуда берёт начало эта патология, я пока не понял. Видимо, посредством психогенной амнезии след каких-то событий в памяти полностью зачищен. Но ты не волнуйся, мы до них обязательно доберёмся… Разговор с твоей матерью мог бы многое прояснить.

— Этого только ещё не хватало!

— А чего ты боишься? — удивился Арнольд. — Ты… неужели думаешь, что я побираюсь к твоей госпитализации и нащупываю для этого контакты с родственниками? Уверяю тебя: и в мыслях не было! Тем более что пока нет оснований…

— Хорошо, представим себе, что ты найдёшь причину, — согласился я. — Развод родителей, скажем, или меня в детстве родители в гневе выкинули из окошка, и я это тщательно «вытеснил». Что ты будешь дальше делать с этим? Как это лечить?

— Хм! Отличный вопрос. Я думаю, Володя, я ищу, я перебираю варианты. Это и есть врачебное творчество, между прочим… Имеется у тебя дом за городом? — неожиданно спросил он.

— У матери есть, она живёт в нём, у меня же никогда не было! — ответил я, опешив. — Я же только директор школы, а не олигарх!

— А у меня есть. Надо ехать по Костромскому шоссе, не доезжая до Нерехты, а потом свернуть на грунтовку. Там деревенька, почти нежилая, и вот, на её отшибе… Участок шесть соток, кирпичное строение, несколько комнат, печка, электричество. Поезжай-ка ты туда, пока не кончились зимние каникулы! Ключ в жестянке, а жестянка в развилке яблони, там что-то вроде дупла…

— Это ещё зачем? — поразился я.

— Поезжай и телефон отключи! Для максимальной изоляции от внешних контактов.

— Из-за моей опасности для общества?

— Нет, для успешной реминисценции, — терпеливо пояснил Арнольд. — Поезжай — и веди дневник. Мне фантастически интересно знать, будет ли твоя альтернативная личность в этих условиях прогрессировать или наоборот, пропадёт. Но помимо всего, такая изоляция, бедность внешних впечатлений — это способ активизировать глубинные слои памяти. Конечно, при известном усилии пациента! Со мной, разумеется, нужно сохранять связь, это — обязательное условие. Я бы поехал с тобой, но я даже в каникулы завален частной практикой по горло. Кстати, — спохватился он, — у меня ещё одна консультация через пятнадцать минут! Мы почти два часа сидим…

— Я подумаю… — дипломатично отозвался я. Никакого желания у меня не было ехать куда-то в глушь, чтобы в этой глуши ковыряться в собственных детских пелёнках.

— Подумай, а схему проезда я тебе сегодня пошлю письмом! Электронный адрес у тебя всё тот же?

— Всё тот же… Если твоя реминисценция не поможет — тогда что?

— Тогда? — Арнольд задумался. — Тут, при терапии ДРИ — если речь идёт о ДРИ, конечно — есть две принципиальные стратегии. Или как бы сборка нескольких личностей в одну, так называемая фузия, или разотождествление.

— Как ты представляешь себе сборку в моём случае? — скептически спросил я. — Кем я должен стать: муже-женщиной? Трансвеститом? «Голубым», может быть?

— У меня нет никаких предубеждений против «голубых»! — с известным высокомерием отозвался Арнольд. — Мне кажется, лучше иметь нетрадиционную ориентацию, чем психическое расстройство.

— Ну, спасибо тебе на добром слове! Что там с разотождествлением?

— Не за что. Твою альтернативную личность требуется объективировать, как бы отделить от тебя…

— Как именно?

— Посредством аутотренинга, может быть… Вообще, твой случай крайне интересен. Я не говорю об уникальности в мировом масштабе, в литературе описаны гораздо более увлекательные вещи, почитай «Миллигана» или «Сибиллу», но в моей личной практике ты уникален, я уже говорил. Ты не против, если я сокращённое изложение твоего анамнеза и терапии включу в свою докторскую? Имя изменю, конечно, об этом не беспокойся.

— Пожалуйста! — отозвался я с прохладцей. — Всегда рад помочь, доктор. Как говорится, чем можем…

[1] воля к выздоровлению (нем.)

[2] О Леноре, что блистала ярче всех земных огней, —О светиле прежних дней (Эдгар По, Ворон, пер. К. Бальмонта).