Будущее и прошлое

Наверное, каждый водитель хоть раз испытывал это мимолетное ощущение паники, когда колеса теряют сцепление с дорогой. Для кого-то это всего лишь миг, для кого-то вечность.

Я потеряла сцепление с дорогой двадцать восьмого сентября одна тысяча девятьсот восемьдесят первого года и смогла вернуться на нее лишь через тридцать с небольшим лет. Но до сих пор не уверена, что она не исчезнет в один миг, а мне снова не придется блуждать в тумане.

В молочно-белом мареве не было видно даже света фар, не говоря уже о дороге. Я взвизгнула, машину повело вбок, сквозь плотную пелену вдруг проступили высокие деревья. В последний момент я вывернула руль, бампер разминулся с черной корой буквально на десяток сантиметров. Стрелка спидометра лениво описала круг сперва в одну сторону, потом во вторую.

«Сломалась, — пришла непрошенная мысль. —Но я не могу оставаться в этом тумане, он не кусается, но… не могу и все». Как кошка, которая боится дотронуться до воды, я боялась этого белого марева, боялась того, что может появиться из него. Или не появиться, например, исчезнувшая дорога.

Темнота, туман и полное отсутствие звуков, когда даже собственное дыхание кажется оглушающим.

Надо уходить. Прямо сейчас. Бежать, не медля ни секунды. Не раздумывай, Ольга, просто открой дверь и выйди.

Крик застрял в горле, я едва осознавала, что продолжаю истерически нажимать на газ. Но скорость, вопреки всякой логике, упала до нуля. Я не ехала, я плыла в тумане.

Все, что угодно, только бы убраться отсюда, все, что угодно только бы «вынырнуть». Тогда мне в первый раз пришло в голову это слово, странное, не особо применимое к дороге, но такое правильное. Я нырнула на стежку и очень боялась, что не вынырну.

На одну томительную секунду двигатель замолк, а потом застучал, на пустых оборотах. Я закрыла глаза и представила, как выхожу из машины, хлопаю дверью и бегу. Бегу как можно дальше от этого места, пока не кончатся силы, пока не кончатся мысли, пока не кончится туман.

Машину тряхнуло, я, клацнув зубами, вцепилась в руль. Колеса нашли дорогу, двигатель взревел, и меня бросило вперед. Асфальт, всплывший из расползающихся в сторону хлопьев тумана, казался настолько старым, что мог рассыпаться от малейшего касания.

Я проехала еще пятьсот метров, остановилась и, закрыв лицо руками, судорожно выдохнула. Пахло старой обивочной тканью и сигаретным дымом, доставшимся в наследство от предыдущего владельца. Внезапно накатившая паника так же внезапно отступала. Неистово колотящееся сердце постепенно успокаивалось, дыхание становились тише и размеренней. Я опустила ладони, поставила машину на ручник, вышла и первым делом, конечно, оглянулась. Не могла не обернуться, как жена Лота .

Всего лишь овраг, наполненный туманом, всего лишь влажный сгустившийся воздух, ничего более. Тогда почему внутри все дрожит? Почему я ни за что не решусь возвращаться этой дорогой, а поищу другую?

Я сжала ключи в кулаке, это нервы. Столько всего произошло, немудрено начать психовать по всяким пустякам.

Сквозь деревья уже видно крыши домов, покрытые растрескавшимся шифером. Я просто дойду до ближайшего и спрошу, как выбраться обратно на трассу, минуя овраг?

Стоп. А зачем тогда я вообще сюда ехала? Чтобы полюбоваться на туман и дать волю чувствам?

Нет, не годится, надо найти дом Твердина. Я достала квитанцию об оплате. Июньская улица, дом одиннадцать. Ничего сложного. Тогда почему меня все еще трясет? От предвкушения встречи? Несомненно. Но отчего же еще?

— Пора пить успокоительное, — пробормотала я, потирая лоб, но умных мыслей от этого не прибавилось, глупых тоже.

К первому дому я вышла через две минуты, не встретив ни одного человека и не услышав ни единого звука. Ни собачьего лая, ни скрипа калитки. Хотя чему удивляться, дачный сезон уже закончился, и вряд ли я увижу больше, чем заколоченные на зиму двери и окна.

Низкое приземистое строение, черная крыша, перила террасы, выкрашенные в отвратительный коричневый цвет, неухоженный замусоренный участок и не одного забора. Осенний ветер взметнул с деревянных досок листья. От пробравшего холода я обхватила себя руками, обернулась и, вскрикнув, отпрянула.

Мужчина стоял прямо за спиной. Он подошел абсолютно неслышно и незаметно, так, что я увидела его в последнюю секунду, когда он стоял почти вплотную, и казалось… очень надеюсь, что только казалось, принюхивался к моим волосам. Высокий, немного сутулый, что делало его еще массивнее, с неровно подстриженными русыми волосами и внимательными карими глазами.

— Здра… здравствуйте, — произнесла я, отступая на шаг.

Его глаза не отрывались от моего рта, словно он был глухим и читал по губам.

— Не…не подскажете, где Июньская улица? — Незнакомец шагнул вперед и сделал это так быстро и плавно, что я едва уловила движение, словно моргнула, а он же рядом. — Мне нужен одиннадцатый дом… и… я… я…

Больше ничего сказать не смогла, только повторять это беспомощное «я», потому что так на меня никогда не смотрели. Ни один мужчина, включая Кирилла, никогда не смотрел с такой невообразимой жадностью.

Подобное я видела лишь раз, когда алкаш дядя Вася, промаявшись целый день, к вечеру все же нашел деньги на поллитровку. И уселся с заветной бутылочкой на лавочке у третьего подъезда. Казалось, он не может оторвать от нее глаз, посекундно сглатывая слюну. Я помню, как отвернулась, смущенно и немного брезгливо, будто подглядела в замочную скважину чужую слабость.

— Я... — в последний раз сорвалось с губ, когда широкая ладонь с показавшимися неимоверно длинными ногтями обхватила мою руку.

— К старику? — низким голосом спросил незнакомец, склоняясь к лицу. — И без метки? Вряд ли он тебя ждет, сладкая.

Наверное, я выпала на какое-то время из реальности, потому что ничем другим объяснить последующее не берусь. Одним резким движением мужчина развернул меня и прижал спиной к себе. А я позволила ему это сделать. Не закричала, не стала вырываться, а лишь стояла, закусив губу, не в силах двинуться с места. Не в силах осознать то, что происходило. Я была обычной женщиной, женой, матерью, которая чистила каждый вечер картошку и поправляла дочери сбившееся одеяло, но именно в тот миг мир дал первую трещину, приоткрывая гнилое нутро. Не выскакивающие иногда когти и клыки дочери разрушили хрустальный замок, а незнакомый мужчина на пыльной дороге.

Он не сделал мне больно физически, он просто отвел волосы с шеи и лизнул. Медленно. Нарочито неторопливо, так что я задрожала от отвращения. И, словно очнувшись, мгновенно поняла, что было неправильно в этом Юково, ну, помимо мужчины, который вылизывал мне шею посреди улицы. То, что встревожило сразу, как я вышла из машины, как увидела проступающие сквозь скудную осеннюю листву крыши домов, но напуганная туманом перехода предпочла не думать о новых странностях, их и так было много для одного дня. Я вспомнила указатель Юково, выхваченный фарами из полной темноты, я выехала из города в ночь, а въехала в ранний вечер, когда тени еще только начали собираться в укромных местечках. Не будь переход по стежке столь опустошающим, вряд ли бы мне удалось отмахнуться от такого странного явления, даже по прошествии нескольких лет я не смогла найти ему объяснение, с точки зрения обывателя.

Тьма сменилась сумеречным светом. Не человечески шершавый язык второй раз прошелся по коже, но на этот раз чужие зубы ощутимо прикусили кожу.

Я взвизгнула, пытаясь вырваться, но...

— Раньше ты предпочитал развлекаться в доме, — раздался ленивый голос.

Из серого переулка меж домами вышел мужчина.

— Помогите, пожалуйс… — Я подавилась криком и, вопреки всякой логике, стала вжиматься в того, кто стоял за спиной, кто продолжал покусывать шею.

Привычная картинка мира покрылась ветвистыми трещинами. Тот, кто медленно приближался ко мне, был кем угодно, только не помощником, только не спасителем попавших в беду девушек. Человек просто не мог двигаться так, как он, так, словно его тело лишено костей. Человек не мог смотреть в пространство таким стеклянным взглядом, у людей не бывает столь гладких и лишенных эмоций кукольных лиц. Но в тот момент я могла испытывать лишь иррациональный страх и была далека от предположений, что передо мной не человек. Скорее я была близка к простому и логическому выводу о собственном сумасшествии.

— Она сама пришла, ветер. — Мужчина за спиной на миг оторвался от шеи.

— Не сомневаюсь, — взгляд стеклянных глаз прошелся по мне от ботинок до растрепанных волос на макушке, — но не к тебе, падальщик. — Он улыбнулся, поднимая руку.

Я закрыла глаза, повторяя про себя глупые слова: «Так не бывает, так не бывает, так…»

Но клыки незнакомца и не думали исчезать. Видимо, заклинание было неправильным.

Тот, кого называли ветром, остановился, не видела его, но чувствовала. Даже слишком остро.

— Опять мужики какую-то дрянь на стежку притащили, — раздался немного сварливый женский голос, и я распахнула глаза.

По дороге шла девушка в коротком платье. Красивая девушка, уходящий свет играл в ее светлых волосах, полные губы кривились в подобии улыбки, и только голос, вернее, тон, больше походил на старушечий.

— Машка, — оскалился мужчина с неподвижным лицом.

— Почему вас вечно на всякую дрянь тянет, и чем дурнее пахнет добыча, тем веселее?

— Не завидуй, и до тебя очередь дойдет, — прохрипел стоящий за спиной мужчина, его пальцы чуть сжались, и ногти царапнули шею, я дернулась, уходя от прикосновения. — Шла бы ты, Маш…

— Помогите, — прошептала я и, собравшись силами, заорала: — Пожалуйста, вызовите милицию!

Она была женщиной, а я все еще находилась во власти вбитых с рождения истин или заблуждений. Глянец, покрывавший картину мира, уже растрескался, но еще не облетел. В женщине я увидела надежду на спасение. Один из самых смешных предрассудков, зло не имеет ни пола, ни возраста.

Мужчины засмеялись. Громко, вызывающе, словно я придумала лучшую шутку года, и даже неподвижное лицо того, кого называли Ветром, ожило.

— Ухожу, ухожу, — по-старушечьи пробормотала девушка. — Куда уж мне, глупой бабе, с советами лезть. Конечно, запах почти выветрился, ага, почти. Но уж его я узнаю из тысячи, — она прошла мимо, не поворачивая головы и продолжая бормотать, — но большим мальчикам, конечно, виднее.

Тот, что стоял за спиной с шумом втянул воздух, наверное, машинально, а тот, что стоял впереди, наклонил голову набок.

— Кто ты? И зачем пришла? — ровным голосом спросил он. — Отвечать, не молчать.

Он поднял руку, и я увидела, как из пальцев словно в замедленной съемке вырастают серо-стальные когти.

— Аааа, — только и смогла проскулить я.

— Она искала дом старика, — ответил тот, что стоял за спиной, по-прежнему прижимая меня к себе.

— Куда ты шла? — Коготь перед глазами чуть качнулся.

— Нужен дом Твердина, там… Там… там... я ищу мужа и…

Слова сменились всхлипом. Зачем я рассказала этим психам, где может находиться моя семья? Горло сжалось.

— Ты знаешь посредника ведьмака? — удивился сутулый, ласково отводя волосы с шеи.

— Зачем тебе Семеныч? — продолжал спрашивать ветер. — Если не откроешь ротик и не начнешь говорить, начнешь кричать, и поверь, будешь очень рада, если мы все-таки выслушаем.

Коготь коснулся щеки под глазом, и я заговорила. Быстро, глотая слова и продолжая вжиматься спиной в того, кто стоял позади, и думаю, ему это нравилось.

— Там прячется мой муж, Твердин ему помогает. Кирилл Седов. Я просто ищу мужа, пожалуйста, отпустите.

— Запах хозяина, — с сожалением констатировал лишенный эмоций, опуская пальцы. — Хотя пересекались они не сегодня. Ты идиот, падаль.

Тот, что держал меня за плечи, выругался и отступил на шаг, убирая руки. Без опоры, я упала в пыль, больно ударившись коленками. Девушка с голосом старухи, так и не успевшая уйти далеко, скрипуче рассмеялась.

— Не дурнее тебя.

— Я это запомнил. Вставай, гостья, пойдем в гости. — Он пнул меня носком ботинка по ребрам, не сильно, скорее для острастки, заставив хватать ртом воздух. — Метка есть? А то могу, дать. — В его пальцах появилась и затанцевала узкая полоска стали.

— Лучше мою, — проговорил лохматый.

А я все стояла на коленях и смотрела на грязную дорогу, на землю. Очень хотелось плакать. Это единственное, чего на самом деле хотелось. Я рассказала этим психам о Кирилле, о дочери не смогла, но сейчас они пойдут туда…

Кто-то схватил меня за голову, ухо пронзила дикая боль, я закричала, извиваясь, стараясь вырвать голову из жестких рук.

— Так-то лучше, — проговорил сутулый, отпуская.