12

Глава 12

Васька

У ворот их встречали громким разноголосым пением,  киданием вверх шапок и устланной свежей травой красно-ржавой дорожкой.  Иван торжественно проследовал к большому накрытому столу,  неся Ваську в шапке. Приветственно поклонившись присутствующим, царевич уселся на мягко устланную лавку, а жену посадил на стол. Дворовые девки, кланяясь, принесли для лягушки блюдце молока с хлебом, и гулянка покатилась своим чередом. Васька  честно старалась смотреть на все философски – ну подумаешь, замуж вышла, ну подумаешь, кроме хлеба с молоком есть нечего, ну поду…

- Ваня, а Ваня, унеси меня в комнату, мне спать пора, да и тебе, наверное, тоже.

Разгулявшийся царевич не сразу услышал тихий  голосок лягушки, его тянуло выпить дозволенного с сего дня хмельного. Тогда Васька прыгнула в его тарелку, прямо на куриную ногу и громко крикнула:

- Муж, а ну спать пошли!

Услышал, услышали все сидящие за столом. После полуминутной паузы  Васильевна громко и почему-то обрадованно закричала:

- Пора молодых провожать, спаленку им указать!

Толпа гомонящих, краснолицых людей подхватила Ивана и Василису как приливная волна. Под шуточки и прибауточки их быстренько доставили к дверям Ивановой спальни, втолкнули краснеющего отрока внутрь с женой на руках, и прихлопнули двери. А в спальне было на что посмотреть – вместо простой лавки посредине комнаты красовалась огромная кровать, высотой Ивану до плеча. Многочисленные бочонки и снопы наполняли воздух  запахами  летнего поля и меда. Развешанные по углам соболиные шкурки так красиво блестели, что Васька не удержалась – потянула  к себе одну и зарылась мордочкой в мягкий мех. Иван смущенно смотрел на постель.

- Ложись спать,  Иванушка, ласково сказала ему Василиса, а я тут вот в изголовье лягу, не раздавишь?

- Не, постель широкая.

- Вот и ладно, слушай, может тебе колыбельную спеть? Ты ведь сегодня устал, да перенервничал ?

- А можно?

Удивился Иван.

- Мне Васильевна пела, пока грамоте не пошел учиться, а потом уже все, не пела, светец только оставляла.

У Васьки защемило сердце, совсем мальчишка еще. Завернувшись в мягкую шкурку,  она запела:

- Баю-баюшки, баю.

Не ложися на краю.

Иван положил руки под щеку, и глядя на звезды в приоткрытом окне вскоре уснул, полюбовавшись его длинными ресницами Васька поерзала и тоже уснула.

Аленка

Елена Премудрая вздохнув, потянулась – опять за столом уснула, лицом в волшебной книге.  Расправила затекшие плечи и замурлыкала, когда большие шершавые руки прошлись по тонкому шелку рубашки, растерли плечи, шею, скользнули на затылок.

- Полуночница ты моя. Спокойный мужской голос за спиной заставил вздрогнуть.

- Сейчас водички горячей принесу – умойся и ложись,  светает уже.

Кивнув, Елена повернулась к тихо скрипнувшей двери – муж вышел. Через несколько минут он вернулся с кувшином кипятка и чистым полотенцем. Аленка умылась, осторожно поглядывая на Ивана.  Промокнула согревшуюся, порозовевшую кожу льняным полотенчиком и пошла к столу за гребнем – волосы нужно расчесать, а то утром лишний час придется возиться.  Вздрогнула, услышав голос мужа – думала он уже к себе ушел:

- Давай Еленушка помогу, тебе отдыхать надо.

Аленка зевнула и не сопротивляясь уступила, только на кровать пересела – там места больше.

Проснулась поздно, расчесанные волосы были заплетены в две косы, и аккуратно стянуты лентами. На щеки и лоб медленно наполз румянец – хороша женушка, уснула, пока Иван волосы чесал. Как же он держится? Причесал, уложил, вон даже одеяло рядышком лежит сброшенное. Вздохнув, Аленка подумала, что еще никогда не чувствовала себя так спокойно и уютно, а еще почему-то нужной. Из всей компании она считалась самой бойкой, самой языкастой, и даже близкие подружки не знали, насколько  она ранима и чувствительна.

 В очень раннем возрасте Аленка поняла, не хочешь быть жертвой – нападай!  И с той поры ни один мужчина не мог приблизиться к ней, не поранившись об острые колючки насмешек, презрительных взглядов и фырканья. Правда, на шефа это действовало слабо, но такой уж шеф был непробиваемый слон.

Здесь все было иначе. Иван не пытался за нею «ухаживать», не дарил цветы и конфеты, не скользил сальным взглядом по обтянутой зеленым шелком груди. Он просто был рядом, помогал передвинуть тяжелый стул в поисках закатившейся ручки, следил, за тем, чтобы она не пропускала обед. А однажды покачав головой, принес в ее спальню бадью с водой и тряпку и просто вымыл пол. Шокированная девушка забралась с ногами на кровать и сверкала оттуда такими перепуганными глазищами, что недоумевающий муж счел за благо ретироваться.

Машка

Где-то над головой запела птица, пора просыпаться. Поерзав на жесткой земле – собранные с вечера листья примялись и разлетелись, Машка в очередной раз подумала о собственной глупости, надо было не рюкзак брать – все равно почти все украшения чернавке в подол высыпала, а спички!  Вторую ночь ночует без костра! Мясо и огурцы давно кончились, сберегаемая ореховая плитка обгрызена наполовину. Если сегодня к обеду терем не найдет – останется в лесу, сил идти не осталось.  Девушка немного полежала, припоминая  разговор с чернавкой: присевшие перекусить на малюсенькой полянке заросшей мхом. Четко по тексту Машке пришлось сделать испуганные глаза и взмолиться:

- «Жизнь моя!

В чем скажи виновна я?

Не губи меня, девица!

А как буду я царица,

Я пожалую тебя».

Приговаривая,  Машка высыпала из рюкзачка серебряную мелочевку в подол чернавке, глаза у той явно блеснули.

- «Не печалься, Бог с тобой»!

Махнула чернавка царевне в сторону темнеющего впереди елового леса, а сама пошла по едва намеченным следам, по которым они сюда пришли. Припомнив сцену, Машка вновь ощутила холодок, скользнувший  по позвоночнику в тот момент, когда женщина подняла на нее холодные голубые  глаза. Взгляд ее задумчиво оббежал поляну, сначала  примерившись к корявому сосновому страшилищу неподалеку, и кучке острых кремневых желваков в устье ручья.  Воображение у историка – этнографа было богатым – кровь и волосы на острых сучках, мозг, разлетевшийся от удара о камень, брррр. Встряхнувшись, Машка окончательно определилась – пора вставать!

Размяв затекшие мышцы, кряхтя, словно старушка девушка встала, собрала в рюкзак нехитрые вещички – кусок полотна, в котором вчера еще была еда, гребень, которым расчесала на ночь волосы и снятые на ночь носки. Утренняя свежесть вызывала желание пройтись по росе босиком, кроме того Машка помнила, что это должно быть полезно, да и все равно лапти развалились, а  вторую пару обуви стоит поберечь. Помахивая вырезными кожаными башмачками, зажатыми в руках она потопала куда глаза глядят.

 В лесу  девушка почти не ориентировалась, старалась лишь не ходить кругами, правда пару раз все же увидела одну и ту же березу, но после привала справилась и пошла дальше. Вскоре под ногами появилась узкая тропинка, то ли зверь прошел несколько раз, то ли всадник проезжал, сшибая тонкие веточки подлеска. Машке было все равно, дико хотелось пить. Чернавка оставила  ей бадейку с квасом,  да и огурчики помогли, но дни были жаркие и к вечеру даже лес прогревался до самой земли.

Впав в полутранс,  она шла и шла, пока не уперлась лицом во что-то  мешающее проходу, оглядевшись, увидела высокий забор из толстенных лесин с заостренным верхом. Потрогав его руками и убедившись, что перед ней не галлюцинация девушка держа руку на не шкуреных бревнах, двинулась по кругу, и вскоре нашла ворота. Из подкопа под тяжелыми воротинами выбрался пес – крупный пятнистый, похожий на сибирскую лайку и запрыгал вокруг  коротко взлаивая от восторга.

- Блин, подумала вежливая Машка, как пить хочется, а у меня даже хлеба нет, угостить. И это была последняя сознательная  мысль, она просто сползла на землю у воротного столба.

Очнулась от активного шершавого языка скользящего по лицу.

- Фу, Шарик! 

Машка слабо отмахнулась от веселящегося пса и потихонечку, опираясь на столб поднялась. Ага, кроме огромных ворот есть еще и узкая калиточка,  попробуем ее толкнуть, ура! Вздохнув девушка потихоньку вошла во двор и сразу направилась к колодцу, к счастью этот раритет еще не везде изжит скважинами с насосами, и Машка осторожно качнув журавль  зачерпнула немного воды и перехватывая руками отполированную жердь  подняла из темной прохладной глубины поблескивающую  железной оковкой бадью. Холодная, до ломоты зубов, чистая и вкусная вода! От души напившись,  Машка, предложила попить и псу, подставив ему сложенные лодочкой руки. Пес вежливо лизнул, и отбежал,  подзывая девушку к крылечку. Сплеснув воду, Машка умылась, и пошла к  широким некрашеным ступеням. Непривычно низкие двери заставили ее наклониться при входе. Мдяя, вот что значит мужское жилище – вроде бы и чисто, но рядом с седлом у порога валяются какие – то тряпки, загнутый конец нарядной скатерти обнажает поцарапанный стол, пыльные образа и висящая над печью паутина завершали облик просторной кухни – гостиной. Вздохнув, девушка припомнила незабвенные Пушкинские  строки:

- Дом царевна обошла,

Все порядком убрала.

Засветила Богу свечку,

Затопила жарко печку,

На полати взобралась

И тихонько улеглась.

И как прикажете печку растапливать? Спичек нет, огнивом пользоваться не умею? К счастью в  печи еще рдели уголья, но зачем тогда ее топить? Почесав макушку, Маша решила пока подложить в печку пару поленьев, что бы огонек не угас, еще ведь свечку зажигать придется. Жуя последний кусочек ореховой плитки, принялась наводить порядок – дело знакомое, подумаешь, веник из полыни, а вместо тряпки пришлось приспособить холстинку от затянувшегося обеда? Тут и с печкой выяснилось – ледяной колодезной водой пол не помоешь, а уж посуду и подавно. Пес радостно встречал ее, когда Маша выбегала за водой к колодцу, провожал до крыльца, но в дом не заходил – не приучен видно.

Подустав девушка сообразила, что скоро обед, и есть уже хочется нестерпимо. Пошарив в кладовой, нашла копченое  сало, крупу, и немного летних овощей. Обрадовалась и пошла, искать кастрюлю. Конечно, привычной посуды  в тереме не нашлось – только керамические горшки и металлические котелки разной толщины и размера. Подумав, Маша выбрала все же горшок, слышала, что в горшочках каша получается не в пример ароматнее и  вкуснее.  Налила немного воды, уложила на дно полоски сала, мелко порезанные овощи, слой крупы, и все с начала, до трети  самого большого горшка, потом долила водой до «плечиков». Огонь в печи уже прогорел, оставив  пару головней и жарко рдеющие уголья. Задвинув смешным рогатым ухватом, горшок в печь  Усталая Маша взобралась на деревянный настил, тянущийся от печи к стене, и незаметно провалилась в сон.

Лилька

Едва комната перед глазами расплылась, как девушка вновь ощутила себя птицей и замерла, качаясь на волнах. В поле ее зрения вдоль берега нога за ногу плелся худющий парень в роскошных одеждах пошитых явно на кого-то более низкого и плотного.

- «Здравствуй,  князь ты мой прекрасный!

Что ты тих как день ненастный?

Опечалился чему?» -

Говорит она ему.

А пока губы выговаривали певучие пушкинские строки, Лилька пристально рассматривала худого, загорелого парня.  Вообще-то он был симпатичный, жилистый, светлые волосы делали его внешность в контрасте с черными бровями и ресницами даже интересной. Но вот тоска, написанная на лице, совсем ему не шла, и что там, на скуле виднеется? Синяк? Эх, Лиля, Лиля, когда ж ты научишься – все надо самой проверять и контролировать.

- «Грусть - тоска меня съедает,

Одолела молодца:

Видеть я б хотел отца»!

Лилька растерялась, и птичий облик сыграл с нею злую шутку:  чуть не кувыркнулась в теплое зеленое море.  Она и забыла, с чего все собственно началось, не с мести и не с желания приобрести все на свете чудеса, а с простого мальчишеского желания – увидеть того, кто тебя породил. Мысленно вздохнув,  и пожалев Гвидона, Лилька постаралась произнести следующие строчки как можно мягче:

- «Вот в чем горе!

Ну, послушай:

 Хочешь в море

Полететь за кораблем?

Будь же князь ты комаром».

Обрызгала, как было положено по тексту роскошный кафтан и шелковое полукафтанье, и мягкие плисовые шаровары, и полусапожки расшитые жемчугом. Потом проводив глазами крошечного комарика  удовлетворенно подумала, что стирать всю эту красоту не ей, и покрутив головою, чем бы заняться, решила навестить будущую свекровь.

Настя

Уехал купец, помахали ему дочери вышитыми ширинками из высоких окон теремов своих девичьих – со второго этажа обширного дома. И все, Гордея  целыми днями напряженно думала и перебирала свои украшения и наряды.  Любава с орешками да семечками все дни просиживала у окна, глазея на улицу. Настя сидела за пяльцами – работа немного отвлекала от ожидания.

Но  уже через неделю  она  поняла, что не выдержит  сидения в тереме. Гордея и Любава вечерами наряжались и уходили  на посиделки  в соседние дома.  Звали и Настю, но она опасалась – подробных описаний в сказке не было, и о чем болтают местные красавицы на посиделках, она не знала.

 Улица, выходившая задворками к реке, полностью была застроена широкими купеческим подворьями. Устав от безделья, и тоски взялась Настя разбираться в делах домашних. Сперва отложив пяльцы, вызвала к себе ключницу, и попросила ее показать ей кладовые да сундуки, та недовольно скривилась, но возразить было нечего.  Вместе женщины десять дней составляли опись имущества, кое-что уже испортилось, кое-что можно было раздать младшей прислуге и нищим.  После кладовых перешли в рухольню – разобрали запасы полотна и готовой одежды. Десяток служанок бегающих по дому усадили шить простые рубахи и сарафаны – самые умелые вышивали, плели кружева и мережки. Гордея и Любава отодвинулись на задний план со своим шушуканьем и смешками по углам. Падая вечером на кровать,  совершенно без сил Настя мысленно, десять раз благодарно вспоминала  маму – как оказывается непросто незаметно и красиво вести дела большого дома. Вскоре девушка добралась и до кухни – добавила больше овощей и фруктов в рацион,  научила повариху печь нежнейшие румяные пирожки из слоеного теста и  наведя шороху опять вернулась за пяльцы.