Часть 1 - Глава 6

6

Я стала следить за своей внешностью. У девушки-подростка в детском доме мало возможностей делать это. Одежду или косметику она покупать не может, а если и купит, лучшую кофточку всё равно «позаимствуют». Но я тщательно мыла и расчёсывала свои густые чёрные, в самом деле пушистые волосы, длиною до плеч. (Это для девочек в детском доме было максимальной разрешённой длиной.) Я начала делать маникюр. Как делать маникюр без пилочки для ногтей? Куском штукатурки. Ногти ещё и блестели, будто лаком покрытые.

Большого толку не было от моего прихорашивания. Тимка приходил за мной ночью, когда сложно разглядеть, какие у девушки ногти. (Да и не каждую ночь приходил.) Я на всякий случай брала одеяло: ночи были холодными. И… смущать своих соседок вопиющим отклонением от нормы мне не хотелось. Пусть уж думают, что думают. Так я и ходила с этим одеялом на плечах, словно курсистка девятнадцатого века с пледом. Мы гуляли по территории, иногда перебирались через ограду. Гуляли – и только: Тимка даже не брал меня за руку. Не из робости, конечно. Какая в детском доме робость, какой уж романтический трепет! Из страха перед сентиментальностью? Или пренебрегает он мной? – мучилась я. – Считает девочкой? Он рассказывал мне о случившемся с ним в тот день или когда-то, жуя травинку, а то не говорил ничего, молчал. И я молчала тоже, только изредка осмеливаясь спросить что-нибудь маловажное.

Идея физической близости меня не восхищала, но и не ужасала больше. Во мне просыпались источники нежности, целое море с детства сбережённой, нерасплёсканной нежности! Прочными нитями я сама себя привязывала к нему, а вслух о своей нежности ни слова не говорила. Как мне было сказать? Я ведь даже «Тимочкой» боялась его назвать! Боялась, что мне это вольность не разрешена, что над моей «сентиментальностью» посмеются.

На дню мы почти не виделись: у Тимки было много всяких забот. Вообще, «паханы» и «фраера» жили своей, особой жизнью. Они часто убегали, совершали какие-то дерзкие вылазки, после которых у них появлялись и вещи, и деньги. Воспитатели знали об этом и обычно закрывали на это глаза, держась принципа: не пойман – не вор. О том, что творилось за оградой, они, пока всё было тихо, ничего не хотели слышать.