Часть 1 - Глава 10

10

Учебный год кончился, пришло лето, с его зноем, долгими вечерами, ранними рассветами, короткими свежими ночами, медовым запахом с поля, высокими облаками на небе. Нам позволили выходить за территорию, конечно, с тем, чтобы обязательно возвращаться к ужину и вечерней перекличке. Но разве такая полусвобода – настоящая? Только дразнила эта полусвобода.

Вместе со своими соседками по комнате я вышла однажды к реке. Те, поснимав с себя на берегу одежду, с визгом бросились в воду. Я стояла, облокотившись спиной на ствол ивы, и смотрела на них. И тут две ладони легли мне на глаза.

– Рыжая в поле поканала, хазку себе рыть, – прошептал мне Тимка на ухо.

Я высвободилась – он стоял за деревом, улыбался. Молча я взяла его за руку, и мы побежали прочь. Только метров за двести от реки, у другой большой ветлины, я остановилась, чтобы перевести дух.

– Что, – спросил меня Тимка, смеясь глазами, – не хочешь меня девкам показывать? А ништенко тёлочки…

– Ништенко? – вознегодовала я. – Так что же ты случай-то упускаешь? Иди, вперёд!

– Зубастая ты…

– Конечно, я и зубастая, и тощая! – продолжала я притворно сердиться. (Или по-настоящему?) – Ну, а там есть на что посмотреть! И не только посмотреть…

Он молниеносно подставил мне подножку, так, что не успев опомниться, я уже лежала в траве, ничком. Сам он сел рядом, на траву, спиной к дереву.

– Я же здесь, а не там, – заметил он философски, грызя стебель тимофеевки. – Что? Что ты перестремалась?

– Так сегодня? – спросила я, слегка приподняв голову, глубоко дыша. Если там «не только посмотреть», а он «здесь, а не там»… – Сейчас?

Он посмотрел на меня с удивлением; понял не сразу.

– Нет, не сегодня. Я же сказал: я человек гордый, без спросу не беру. Лежи спокойно…

– Зачем меня нужно было выслеживать? Почему ты просто за мной не зашёл, погулять не пригласил?

– А ты не петришь? Маленькая? Чтобы пацаны не бухтели, что пахан со своей бабой много валандается. Песню знаешь? О том, как Стенька Разин, атаман, свою маруху в воду и амба, чтобы не дышали свояки не по делу.

– Никогда не слышала… Кто поёт?

– Народная, ептыть. На любой свадьбе гундосят. Не любит людка нежностей, Рыжая, трекаешь?

Я вздохнула.

– Тебе голову неудобно держать на весу, – сказал он неожиданно чистым русским языком. – Голову мне на колени положь.

Я порадовалась тому, что у меня, оказывается, именно голова, а не колган и не котёл.

– Я тебя не буду тогда видеть… – сказала я тихо.

– А нех*р на меня зекать, я не Ален Делон, чтобы на меня лупетки пялить, – сообщил Тимка. Снова еле приметно вздохнув, я послушалась. Теперь я видела только зелёную листву и синее летнее небо.

– Тебе совсем не обязательно говорить таким языком, Тима, – сказала я, сама удивляясь своей дерзости. Ни от кого я не слышала, что «бабе» позволительно поучать своего мужика, а уж особенно в такой мелочи, как выбор слов.

– Я знаю, – согласился он, к моему большому удивлению. – Вырывается, Рыжая. Извиняй. Пушистая…

Он медленно, как задумчиво, провёл рукой по моим волосам. Ещё и ещё раз.

– Ты что делаешь? – прошептала я. Его рука замерла. – Нет, нет, продолжай, пожалуйста…

Первый раз в жизни меня гладили по волосам. Я смотрела в небо и думала: что, если бы уже здесь жизнь кончилась? Почему нельзя так? И что дальше будет в этой жизни? Почему, как вода через пальцы, текуче счастье?

– Чуднó, – проговорила я тихо. – Чувство сейчас такое, будто мы… обычные люди. Не воспитанники детдома. Будто тебе не нужно меня стыдиться, мне не нужно притворяться. Будто мы можем так вот лежать безнаказанно. Дождаться, пока солнышко закатится, луна взойдёт…

Он ничего не ответил мне, только как-то дрогнула его рука.

– Завтра в город схеляю, – услышала я сверху его голос. – Айда со мной, Рыжая?

Я растерялась.

– Побег же, Тима, накажут… И Надежда Степановна мне доверяет…

– Ну, ясно: мелкая, стремаешься… Твоё дело.

– Дурак ты! – обиделась я.  – Конечно, пойду!

– После обеда, у ворот, – сообщил он. – Опять же, хавка лишней не бывает. Всё! Шаби [молчи]. Не шевелись.

Я замерла, закрыла глаза.