V
Рейтинговая система начала действовать: в классе на стенде повесили список учащихся, в котором размашистым почерком самого директора (классного руководителя одиннадцатого «Б») напротив каждой фамилии были проставлены индивидуальный балл и место в рейтинге. В тройку лучших вошли Лена Кошкина, Алексей Ражов и Аня Петренко, худшими оказались Женька Громов, Варя Малахова и Маша Степанова (черноволосая красавица с томным взглядом). Впрочем, странное дело! — Маша совсем не была в обиде на новую систему, она Геральдом Антоновичем, кажется, восхищалась, и я с неудовольствием начал думать, что все девчонки нашего класса (за Аниным исключением, разумеется) тают от восторга, едва завидят на горизонте директорский френч. Филька Приходько, раньше ходивший в двоечниках, взялся за учёбу и не попал-таки в худшие! Теперь и он в разговорах называл директора не иначе как «Геральдом Антоновичем», и это — понизив голос, с каким-то подобострастие
VIЕдва ли стоит пояснять, что в одиннадцатом классе я не чаял от школы никакой радости. Хороших друзей у меня не было, если не считать Ани Петренко, но мы с ней, к сожалению, вышли из возраста возможности невинной дружбы между двумя полами. Согласно неписаному и нелепому кодексу, близкое общение между юношей и девушкой называлось в наше время «гулянием», вот я её и сторонился, да и она меня: думаю, по той же причине, из комсомольской стыдливости. Аня была очень гордым и очень стыдливым человеком. Девушки-одноклассницы меня не привлекали (за исключением Любы Сосновой, но я после нашей ссоры успел к ней охладеть). Моя работа вожатого попала под запрет. Преуспевать в учёбе я также не видел большого смысла, ведь после одиннадцатого класса меня ждало вступление в наследство и всё то же однообразное фермерство, к которому я успел привыкнуть (только, конечно, стадо нужно будет увеличивать), а бросать дом и скотину ради того, чтобы где-то в городе учиться в
VIIШкольная жизнь шла своим чередом, и с каждой неделей всё больше пахло жареным.Не стоит пояснять, что годовщину Октябрьской революции никто в школе не праздновал, хотя, по старинке, занятия отменили. А сразу после седьмого ноября Геральд Антонович изобрёл новую воспитательную меру. Вспомнив о старинном праве наставника писать замечания в дневник, он повелел классным руководителям помещать в дневники аутсайдеров рейтинга красными чернилами следующую строчку:«Ваш сын (ваша дочь) — худший(ая) по успеваемости в классе».Родителей теперь вновь обязали расписываться в дневниках. На селе нравы простые: в каких-то семьях батька, не вдаваясь в подробности, брался за ремень… Ремня (или, по крайней мере, нудных объяснений и материнских слёз) не хотелось никому, и успеваемость медленно поползла вверх. Вместе с тем как-то незаметно оказалось изжитым списывание: теперь в ответ на просьбу «Дай списать» неудачник сл
VIIIПри всей мерзости, творившейся в школе, у меня была отдушина: моя замечательная, умная овчарка. Общение невозможно без именования своих желаний и внутренних состояний, поэтому я обучал Алису модальным глаголам: «хочу», «могу», «должен», «нужно». Одновременно общение совершается ради познания, а познание невозможно без вопросов.Я собрал кубик с изображением знака вопроса и много раз складывал на глазах колли вопросительные слова и короткие предложения с ними. Здесь произошла забавная история.Едва я сложил слово ОЧ Т ?,как Алиса убрала кубик с буквой «Ч», поставила вместо него «Ш» и села рядом, торжествующе виляя хвостом. Ну, конечно, ведь произносим мы «што»! Я не стал исправлять: как, спрашивается, мог я объяснить, почему люди одно и то же слово говорят так, а пишут иначе?Я утомлял Алису, комментируя каждое своё дей
IXДевятого декабря, в понедельник, «Информация» известила о том, что в пятнадцать часов в Актовом зале состоится заседание школьного совета. (После упразднения пионеров и совета дружины был создан «совет школы», но его ещё ни разу не собирали.) От каждого класса ожидался, как минимум, один представитель…— …А явка старших классов в полном составе обязательна, — объявил нам Геральд Антонович на уроке литературы.Актовый зал гудел как улей. На первых рядах расположились господа педагоги, я же приютился на самом последнем ряду, ближе к выходу. «Вдруг ещё будет отмечать, чёрт волосатый», — оправдывал я себя, но, в действительности, мне попросту было интересно, какой ещё новый фокус выкинет «волосатый чёрт».Мечин поднялся на сцену, и немедленно зал дрогнул аплодисментами. «Что это? — изумился я. — У нас совет школы или политический митинг?» Н
XВ конце декабря я остриг овец и собрался в город. Григорий Ильич, у которого в городе были свои дела, вновь обещал меня подбросить.За два дня до того я позвонил из автомата (тогда ещё звонок стоил две копейки) Елене Сергеевне и спросил: нет ли у неё знакомой портной? Елена Сергеевна, удивившись, ответила мне, что она и сама может пошить по выкройке любую одёжу, но я от её услуг вежливо отказался и выпросил-таки телефон её подруги, Анны Станиславовны, которая жила частными заказами.Алиса при виде Анны Станиславовны, рослой, холёной дамы в дорогом халате, с длинной дамской папиросой в пальцах, оробела.— Здравствуйте, — небрежно обронила дама. — Это вы — Михаил? С собаками ко мне нельзя…— Это не собака, — ответил я сердито.— А кто же?— Клиент.Анна Станиславовна округлила глаза.— Это я е й должна шить пальто?— Если
XIПосле новогодних каникул наш класс уменьшился на Машу Степанову (никто не знал, почему она забрала документы и куда переехала), а учащиеся Землицкой школы впервые увидели «юных геральдят».Приём в помощники воспитателя осуществлялся по результатам собеседования, которое проводил сам директор. На следующий день Малахова, Громов, Студин и Ражов явились в класс гордые, распушившие перья, с яркими повязками на рукавах. Все они были приняты! У Варьки и Женьки был лишний повод радоваться: фамилии помвоспов в рейтинг не включались, и опасность стать «худшими» им теперь не грозила…Скоро мы выяснили, что среди помощников есть своя иерархия: повязки Малаховой и Ражова были оранжевыми (поскольку в их обязанность вменялось следить за порядком в нашем классе), Студина и Громова — белыми (этих двоих записали в общешкольный отряд).Варька быстро вошла во вкус новой должности: стоило теперь во время урока кому-то усм
XIIДерзкая задумка Петренко заставила меня приободриться и начать соображать. Конечно, разбрасывать листовки по школьным коридорам не резон — а нельзя ли поместить этот текст на стенд с «Информацией»? Немедленно я взял чёрный фломастер, три альбомных листа и оформил на них текст, вычерчивая буквы по линейке: любо-дорого было поглядеть!Разумеется, на перемене или, скажем, после уроков «геральдята» не позволят совершить демарш: в это время кто-нибудь из них постоянно дежурит в коридоре первого этажа. С урока просто так не уйти: Варька закатит скандал… Оставалось проникнуть в школу вечером!Часа два я думал, как бы это можно сделать: на окнах первого этажа — решётки, а на входе — крепкий замок… И, наконец, мне пришло в голову самое простое решение.Директор уходит из школы около четырёх и запирает здание — так? Так. Около семи приходит сторож и отпирает школу своим ключом: верно? В
XIIIВ конце января я вновь позвонил Алле Станиславовне и узнал от неё, что пальто готово. Я решил оградить Алису от хамства кондукторов и автобусной давки, поэтому до города мы с ней доехали на попутке: «буханке» (так в народе называют «УАЗ-фермер», первый советский микроавтобус, за его неказистую форму). В салоне вокруг столика сидели три небритых мужика и пили водку, закусывая луком с чёрным хлебом, и было в этом что-то зловещее, как будто мужики уже с утра справляли чьи-то поминки. Само собой, они не взяли с нас ни копейки.Пальто на Алисе сидело как влитое.— Сколько с нас?— Десять у. е., — усмехнулась швея.— Мы же договаривались о пяти рублях… — промямлил я.— Так то когда было! За деревянный уже и сейчас ничего не дают, а скоро будут давать по морде…— Хорошо, — согласился я. — А сдача со ста долларов у вас найдётся?