13
Двадцать пятое февраля.
– Добрый день! Позвольте войти? Елизавета Юрьевна, если не ошибаюсь?
Бог мой, оставит ли вообще меня в покое эта чёртова семейка?!
– Здравствуйте, – ответила я сухо, иронично. – Будьте любезны. Кроме табурета, ничего вам предложить не могу. Вы, видимо, Владислав Григорьевич. Ах, да, простите: Влади́слав Григорьевич...
– Если Влади́слав, тогда уж Гжегошевич.
– Извините, не знала!
Осанистый, слегка дородный, большой мужчина, с великолепной шевелюрой начинающих седеть волос, выразительным лицом, с осанкой и движениями вельможного пана. От отца в Артуре тоже что-то есть... Только вот не эта жестокость в углах рта. Таким ртом кабель кусать.
– Насколько я знаю, – сразу взял отец быка за рога, – Áртур недавно принял некоторое решение, – имя сына он произносил с ударением на первый слог, а вообще говорил без малейшего акцента, но, подобно жене, подчёркнуто грамотно.
(«Значит, Вика всё же сказала ему, победила страх, – отметила я про себя. – Умница».)
– Да. А что же вы хотели от меня? Вы думаете, я сумею на него повлиять? Боюсь, что вы ошибаетесь.
– Не торопитесь! – осадил меня пан Болеславич, значительно приподняв ладонь. – На моего сына повлиять очень сложно. Его решение о дальнейшем посещении музыкальной школы даже я не смог изменить. Это радует. И я должен сказать, я скорее приветствую его решение.
– Почему?! – изумилась я.
– Потому, что вижу в нём бунт против мелочной, болезненной и абсолютно неуместной опеки со стороны матери. Ему пора, давно пора показать моей супруге бессмысленность её нездоровых воспитательных амбиций!
– Вон оно как... А вы не думаете, что вы тоже вызвали этот бунт?
– Я? Я его ничем не стесняю!
– И всё-таки запрещаете ему быть музыкантом!
– В вас, Елизавета Юрьевна, говорит профессиональное. Но я глубоко убеждён, что через некоторое время Áртур и сам осознает, насколько для мужчины мало перспектив в карьере классического музыканта.
– Боюсь, что он уже осознал...
– Вот видите!
– Да, только бесперспективность «этого мира» он тоже осознал, между прочим!
Отец поднял брови.
– Этого мира? Чепуха. Артур никогда не совершит суицида. Он слишком умный парень для этого. Напротив, не пройдёт и недели, как он поймёт, что достиг своего, мать устыдится, откажется от своих притязаний, и Артур вернётся домой с триумфом.
– Вашими бы устами да мёд пить... А если не вернётся?
– Поверьте мне, что дети всегда возвращаются! Куда же он денется? Я тоже проходил через такой бунт. Это нормально, это становление мужчины. И вот, в связи с этим у меня появляется к вам, Елизавета Юрьевна, деликатное предложение... – Отец выждал паузу. – Вы не могли бы поехать с ним?
Я даже рот распахнула от изумления.
(«Сговорились вы все, что ли?» – чуть не сорвалось у меня с языка. Я удержалась. Это «вы» ему совсем не обязательно слышать.)
– Я-то почему?!
– Рассудите сами, Елизавета Юрьевна: кто же ещё? Ведь не одного отпускать пятнадцатилетнего ребёнка! Его могут обворовать, его, без сопровождения взрослого, задержит милиция... Потом, я не представляю, какими средствами располагает Áртур. И, согласитесь, я не могу дать ему денег на побег из дому, это же просто смешно!
– А я, выходит, богата, как Крёз...
– Я обеспечу вас необходимой суммой, об этом и речи не идёт. После вашего возвращения я оформлю вам фиктивный больничный лист. И все иные проблемы с директором музыкальной школы, если они возникнут, я сумею решить, не беспокойтесь.
– Дело не только в этом... Владислав Григорьевич, подумайте: если он бежит, значит, бежит ото всех! С чего вы взяли, что он захочет видеть меня рядом?
Отец ненадолго задумался.
– В этом есть доля истины. Если нет, с этим ничего нельзя будет поделать. Но, Елизавета Юрьевна, если он вас не пожелает видеть своей спутницей – так кого ещё пожелает? Взрослых, которым он доверяет, больше нет... кроме меня, разумеется! Но я ведь не поеду с ним – это абсурд, комедия! Он, насколько я знаю, хвалебно о вас отзывается. Про крайней мере, моя супруга все уши мне прожужжала о вашем педагогическом таланте, – он поморщился.
– Насчёт педагогического таланта она зря... Это очень неожиданное предложение, Владислав Григорьевич! Я не отказываюсь сразу, тем более, что вы отчасти правы, когда не хотите отпускать подростка одного. Но у меня есть близкий человек. Я обязана посоветоваться с ним и с ним вместе же принять решение. И, даже если Вадим согласится на такую командировку – а я боюсь, он не согласится, – где гарантии, что Артур будет терпеть рядом с собой «училку»? А если будет, в любой миг он может мне сказать: всё, стоп, дальше вы не идёте, дальше я один.
– Это маловероятно, но… мы сможем решать проблемы по мере их появления. Так вы согласны?
– Я ничего не могу вам обещать... Когда ваш сын выходит из дому в понедельник?
– В семь тридцать. А, значит, вы даже знаете день? Это серьёзный разговор... Вот моя визитная карточка с телефоном, о вознаграждении мы наверняка сумеем договориться...
– Надеюсь, вы не думаете, что я ради денег соглашаюсь на это? Не нужно мне ваших денег, пане!
– Нет, я так не думаю, но не будьте, пожалуйста, святой идеалисткой: вы ведь взрослый человек, Елизавета Юрьевна! Я отец, я беспокоюсь о том, чтобы мой сын был одет, обут и накормлен, в этом нет ничего постыдного! Да: на вас потребуется оформить доверенность. С вашего позволения, я буду ждать вас завтра в девять утра, на Красной площади, у памятника Ленину. Не забудьте паспорт…
14Женщина с невыразительным лицом припечатала доверенность на сопровождение несовершеннолетнего тремя разными печатями. Мы вышли на улицу.– Вас подвезти? – спросил Болеславич-старший.– Спасибо, не надо… – я заколебалась и всё-таки решилась на свой дерзкий вопрос.– Владислав Григорьевич! Вот вы отпускаете вашего мальчика, между прочим, почти мужчину, с молодой симпатичной женщиной. Отчего вы не боитесь никаких последствий?Мужчина слегка откинулся, некоторое время мы смотрели друг другу в глаза. Он обнажил крупные зубы.– А чего мне бояться, Елизавета Юрьевна? Мальчики не беременеют… Ну-ну, что вы мечете грозные взгляды? Я уверен, что у вас даже мысли не возникнет ни о чём несообразном. Вы – молодой педагог с благородными, идеалистическими взглядами на жизнь, поверьте, что я очень сумею это оценить, это мне очень на руку… извините, я хотел сказа
15Совершенно безумная идея. Наверное, отец слишком упрощённо и чрезмерно радужно представляет себе этот скорбный путь, который может продлиться куда больше, чем неделю… Если месяц – я, скорее всего, потеряю работу: самый великодушный начальник не одобрит такого долгого «больничного». Что окажется Змеёй? Узкая речка с названием Змейка? И Артур сойдёт в ледяную воду, «встретится с той, кто звала»… Настоящая змея? Или не умирать он собирается? А что тогда: что это за диковинная фантазия, смысл которой из него клещами не вырвешь? Сумею ли я его остановить? А всё-таки идея о том, чтобы отпустить в дальнюю дорогу ребёнка – и, может быть, больного ребёнка! – одного, ещё более безумна. Странно, но отчего мне вдруг… весело стало после этого немыслимого предложения?В ту же субботу, 26 февраля, я решилась поговорить с Вадимом.На тот вечер мы ничего не планировали. Закончив готовить ужин, я вошл
16В семь утра понедельника я стояла перед подъездом дома, где жил Артур, метрах в десяти от входа.Я не отрывала глаз от двери, но тот момент, когда он вышел, пропустила. Кошка метнулась через дорогу, я повернула голову за кошкой…– Matka Boska [мать божья – пол.]!Артур уже стоял передо мной.– Елизавета Юрьевна! Это вы? Что вы делаете здесь?!– Давайте отойдём немного: мне неприятно стоять прямо под окнами вашей квартиры и думать, что ваши домашние на меня смотрят.Мы прошли вперёд и стали друг напротив друга.– Артур! – начала я, от волнения с трудом сводя вместе губы. – Можете вы пообещать мне, что сейчас не солжёте?– Я редко лгу.– Знаю! Но из деликатности можете! Обещаете?– Да.– Я неприятна вам?– Что это за вопрос такой, пани Лисицына? Я вам даже отвечать не буду.– Нет
17Я развернулась и успела пройти до конца улицы.– Елизавета Юрьевна! Постойте!Артур догонял меня.– Да?Он был бледен, волосы растрёпаны, какая-то решимость, тревожная, прекрасная, сияла в его взгляде.– Остановитесь! – выдохнул он. – Вот… Я не знаю, что лучше! Оба хуже! Идти против долга плохо. Безобразно. А чтобы вы ушли – это ещё хуже! Тут дело было в моей гордости… Только это глупо – перед встречей со Змеёй гордиться. У меня нет гордости! Я плевал на свою гордость! Я о ч е н ь, – выразительно произнёс он, – о ч е н ь хочу, чтобы вы поехали со мной! Хотя бы на один день, потому что рано или поздно вы устанете и вернётесь… Это даже мне кажется очень странным. Это ужасно и против правил. Но я принц. Не я это сказал, вы. Какой я принц, если не могу нарушить правила? Только заставить вас… сделать не по совести я не могу.
ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ. ДОРОГА К ЗМЕЕДЕНЬ ПЕРВЫЙ1Мужество минутного порыва – не то же самое, что мужество повседневности. Решив, я испугалась того, что решение Артура, вокруг которого вращается так много людей, которое мы, взрослые, приняли настолько всерьёз – что оно само окажется мыльным пузырём, фантазией балованного ребёнка. Нет.Он не удивился моему ответу, а только сосредоточенно кивнул, и быстро мы зашагали по направлению к вокзалу.На вокзале, вновь не теряя времени, Артур через автомат купил два билета на электричку, идущую до Нерехты, и заплатил сам. Что-то нужно будет делать с деньгами, ведь у него, может быть, не больше ста рублей осталось…Мы успели вовремя: через две минуты после нашей посадки вагон тронулся с места. Как снова всё летело кубарем!В полупустом вагоне мы сели друг напротив друга. Артур поймал мой взгляд и будто прочитал мою давешнюю
2Вернувшись в вагон, я с ужасом увидела, что скамью напротив Маленького принца, бесцеремонно не заметив моей сумки, заняли подростки, и даже рядом с ним сел один.Было их четверо. (Или пятеро? Или пятеро мне помнятся лишь потому, что у страха глаза велики?) Того же, что и Артур, возраста, может быть, на год старше его, но какой жуткий контраст между ним и ими! Джинсы, стоптанные кроссовки, кожаные куртки, волосы ершом, а один и вовсе оказался брит наголо. Маленький принц, в своём элегантном чёрном пальто, со своим шарфом, повязанным на французский манер, вокруг горла, так, что один конец оставался на груди, а другой – на спине (ох уж мне этот шарф!), наверняка привлёк их внимание, как диковинная птица, у которой хочется повыдергать перья…Скамья позади той, на которой я сидела, оказалась пуста, и я, подавив в себе огромное желание немедленно подойти, схватить его за руку и вывести прочь из вагона, опустилась на эту скамью, сцепив руки
3В Иваново, немного побродив по городу, мы нашли дешёвую столовую. Я набрала на два подноса столько тарелок, сколько они могли вместить, и ела впрок, по детдомовской привычке. Артур еле притронулся к еде.– Ешьте! – ворчала я. – Ешьте же! Когда ещё поедим?Он наконец рассмеялся.– Вы… Елизавета Юрьевна, можно сказать? Вы похожи на зверя, который рычит над костью.Я так и рот раскрыла.– Спасибо! – нашлась я, наконец. – Ничего не скажешь, лестное сравнение для вашего педагога нашли, молодой человек!Он слегка поморщился.– Никогда не понимал этого: молодой человек. Почему бы тогда пожилым людям не говорить «старый человек»? А вы какой человек: среднего возраста?– Потому что пожилых уважают, а молодых нет, не будьте наивны, Артур. Не принимайте на свой счёт, – прибавила я. – Я не отношусь к вам как к «молодому человек
4Проблуждав по улицам около часу (Маленький принц шёл без всякой видимой цели), мы наткнулись на гостиницу. И то, был уже вечер. Я вопросительно посмотрела на него. Сюда? (Или на вокзал?) Он кивнул.Не без робости я выложила на стойке администратора наши паспорта. Никогда не бойтесь никого, даже если у вас есть причины! Люди, что собаки: всё чуют…Администратор прищурила маленькие злые глазки.– Несовершеннолетний?– Ну да, да, – пробормотала я.– А вы, позвольте, ему кем приходитесь?– Я педагог, сопровождающее лицо.С полминуты она неприязненно глядела мне в глаза.– Вы, дамочка, может быть, сесть хотите?Я оглянулась.– Тут нет стульев…– Не паясничайте! В тюрьму? И меня ещё под статью подвести?Вздохнув, я достала, развернула и положила перед ней доверенность.Администраторша, сощурив глаза, поднесла бумагу