Пролог + Глава 1

«Самое место для мумий», – проворчал про себя Роберт Лембит и, подняв воротник пальто, вышел из машины в промозглый холод. В предрассветных сумерках толпились у дороги полицейские автомобили. Зевак не было, никого не тянуло в слякоть строительной площадки, окружённой тоскливыми жёлтыми лентами. Жандармы сосредоточенно ежились от ветра и мечтали о кофе.

Лембит показал им удостоверение и прошёл между двумя экскаваторами, застывшими рыжими пятнами в синеве мартовских сумерек на самой окраине Парижа. Болезненно бледный бедняга трясся под одеялом из фольги и отбивал рэп зубами о картонный стаканчик. «Тот самый сторож», – догадался Лембит и подошёл к снулому инспектору в небрежно запахнутой поверх униформы куртке.

Лембит поздоровался.

– Вы кто такой? – поморщился инспектор.

– Роберт Лембит, – буркнул он, снова ткнув документом в нос. – Звонили?

– Звонил, как не позвонить, если вы уже нам всю плешь проели с этими древностями! Обнаружили пару фигурок из пропавшей коллекции.

– Лично я не ел. Где экспонаты? Где мумия?

* * *

Обжигая ладони холодом алюминиевой лестницы, Лембит спустился вслед за инспектором в яму, в запах гнили и сырости. Сюда, в часть заброшенных катакомб часом раньше так не вовремя провалился охранник, споткнувшись о ковш экскаватора. В свете пары прожекторов стоял бетонный саркофаг без крышки, над ним суетились криминалисты.

По распоряжению инспектора блондинка с впалыми щеками протянула Лембиту упакованные в полиэтилен улики. Лембит надел перчатки, включил фонарик для верности и тщательно рассмотрел статуэтки. Затем кивнул вопросительно глядящему инспектору:

– Да, это они. Исида и Нефтида, статуэтки древнеегипетских богинь.

– Они что-то значат? – спросила блондинка.

– День и ночь, жизнь и смерть, – ответил Лембит. – Я хочу посмотреть на мумию. Возможно, тоже из украденных с территории Египта?

– Нет, – мотнул головой инспектор, – это свежачок.

– В каком смысле? – удивился Лембит.

– Смотрите сами, – посторонился инспектор.

Лембит приблизился к саркофагу и внутренне содрогнулся: в районе груди мумии коричневой коркой на пеленах запеклась кровь. Некачественно перебинтованная посеревшими от сырости бинтами мёртвая женская рука сжимала мобильный телефон с белым ушастым символом последней Олимпиады, странным русским зверем — Чебурашкой.

ГЛАВА 1

Полгода спустя

Не пропустят, точно не пропустят!

Пульс стучал в моих ушах. Перед глазами медленно редела очередь к окошечку таможни в сонном аэропорту Орли. За ним двери в Париж! Я стиснула ручку сумки и представила, как строгие люди в униформе разворачивают меня и отводят в сторону, захлопывая эти двери перед самым носом.

По спине прокатилась капля ледяного пота. Подумалось: «Как они отправят меня в Россию? Обратный билет только через две недели, причем невозвратный! Прокачусь задаром? Йуху!»

Позитивно мыслить не помогло. Это всё нервы – сложный выдался период, и слишком тяжело с самого начала давалась эта поездка: бюрократы тянули с визой, сто раз проверяли приглашение от Франсуа, начальник не хотел отпускать в отпуск, сломалась ручка на чемодане. Ну и деньги, как обычно, – мои мечты разбивались о них.

Видимо, надо или мечтать меньше, или тратить.

Я переступила с ноги на ногу, стараясь не смотреть на суровую мадам в форме в трёх метрах справа. Голова слегка закружилась, я не спала ни секунды во время ночного рейса. Попытки понять, что говорит стюардесса алжирских авиалиний, – тоже стресс. Видимо, я учила другой язык.

Или всё из-за ступора, который начался ещё в Москве в момент, когда дородная таможенница с лицом прапорщика и кокетливо завитыми золотыми локонами задала вопрос: «Где ваше приглашение?» Я похолодела. Приглашение от моего нового французского друга Франсуа покоилось дома, в папке между фотографиями и анкетой на получение визы. Если виза проставлена зелёным штампом на розовой странице загранпаспорта, зачем что-то ещё? Таможенница пожала плечом, пообещав проблемы, и пропустила в зал ожидания.

В моей голове забила барабанная дробь. До окошечка осталось всего два человека: долговязый студент с нечесаными вихрами и усталая дама в розовом платке, обмотанном вокруг шеи поверх блузки, один край касался широких бёдер, обтянутых летними брюками, и свисал ниже, как элегантный хвост. На голове художественная небрежность. А я наверняка выгляжу, словно мятая шарлатанка после задержки рейса и томления в Шереметьево.

Дама прошла к заветному окошку, я напряглась до предела.

Мне никогда ничего не давалось легко, но я упрямая. Золотая медаль в выпускном классе. Красный диплом историка. Год работы в школе. Одиночество. Казалось, парней в нашем городке выпускали на конвейере, и ум в настройках не предполагался, что доказывали скучные свидания с разговорами о футболе, машинах, рыбалке. Девчонки говорили мне: «Планку ставь пониже, принцев не бывает». Но я хочу настоящего! И на всю жизнь.

Хотя от одиночества уже крутит, как от гриппа. Год назад вслед за дедушкой умер от сердечного приступа мой скромный, интеллигентный папа, обычный инженер немного не от мира сего, любивший Низами, суфийских поэтов и сказки о Ходже Насреддине. В доме на окраине Аксая стало совсем невыносимо. Их смерть будто жирным шрифтом выделила факт: времени нам выделяется не так уж много.

Проплакав три месяца, я почувствовала жадность. К жизни! Мне уже двадцать три. Надо успеть! Почему кто-то живёт на Бали, в Париже, Лондоне, в Москве, а я – с муравьями, пожирающими рыхлые от времени ставни; с подвалом, который заливает весной; с соседями-алкоголиками на улице, где проезжими бывают только рытвины? Неужели судьба пропечатана в ДНК, как адрес в прописке? Нет! Мне только двадцать три!

Я уволилась из школы, нашла более оплачиваемую работу в мегаполисе, возле которого наш городок ютился сателлитом, как дворняжка на привязи. Записалась на языковые курсы, оформила загранпаспорт и начала откладывать на поездку. У меня появилась цель – увидеть мир. А работать ради этого не страшно, и учиться я люблю.

Расширять горизонт и получать языковую практику, общаясь с настоящим французом, оказалось не так легко, как говорили девочки в языковой школе, но я попробовала. Кажется, даже немного жалею об этом, потому что ничего хорошего из таких знакомств выйти не может, но... У других же получается! – возражала я себе и чувствовала душевное неудобство.

Передумать не получилось, внезапно приехал из далёкого села папин младший брат.

С важностью султана смуглый дядя Тимур обосновался в нашем доме, часть которого, как выяснилось, была оставлена ему в наследство дедушкой, и тихие, спокойные комнаты заполнились голосами четверых двоюродных братьев и трёх сестёр; тёти Раисы и тёти Сабины, запахами плова, тушёной баранины, чужими вещами, привычками и неловкостью.

Под навесом на газетах сушилась курага и чернослив, толпились у входа посторонние туфли, тапки со стоптанными задниками, раскоряченные мешки с пыльной утварью. На протянутых по двору верёвках прописались простыни, халаты, наволочки и тряпки. В сарае с беспардонностью захватчиков пыжились сетки с картошкой, коробки с яблоками, баклажанами, фасоль и перец; упаковки абрикос, персиков, слив и помидоров – дядя Тимур занялся бизнесом, развозя на купленном за три копейки старом Соболе по овощным ларькам товар. В ожившей летней кухне тётя Раиса варила на продажу кукурузу, а тётя Сабина лущила грецкие орехи.

Первые недели я радовалась: не одна. Меня кормили после работы кутабами с зеленью, рассыпчатым курабье или чак-чаком. Потом без лишней деликатности родственники заняли всё пространство, включая и моё личное. Тёти с методичностью бензопилы твердили о том, что девушку не красят джинсы, намекали о платке и скромности. Дядя объявил, что он старший в семье и отвечает за меня, а я позорю их, ибо воспитана не правильно мягким отцом и русской матерью. Пришлось отстаивать границы. Но конфликты я не люблю, так что чаще стала задерживаться на работе и учить язык с ещё большим остервенением.

За день до моего отъезда в Париж дядя Тимур известил меня о женихе из своих мест, как о факте решённом. Я подскочила в гневе, а тёти накрыли пир горой и полезли обниматься с поздравлениями, братья просто ели и баловались, и только кузина-подросток, откуда-то пронюхав про поездку, прошептала мне у двери в мою комнату: «Езжай, Дамира, езжай! Будет, где в Европе остановиться, если что. Я тоже поеду!»

Так что я чувствовала себя не Колумбом, отправляясь ночью в аэропорт, я бежала из Шоушенка со страхом неудачи и искристой надеждой на лучшее.

* * *

Увидев, как студент, счастливый обладатель штампа в паспорте, удаляется от окошечка навстречу Парижу, я сделала три шага вперёд и дрожащей рукой протянула загранпаспорт.

Сердце отбило чечётку, дыхание затаилось.

– Quel est le but de votre visite¹? – подозрительно дружелюбно улыбнулась чернокожая девушка в тёмной форме.

– Туризм, – от ошеломления ответила я по-русски.

Та пропечатала штампом страницу в моём паспорте и вовсе не стала пожирать моё сердце, как страшное чудовище Аммат за ложь грешника в египетском Царстве Мёртвых... Я поспешно забрала паспорт, подхватила чемодан и бросилась бежать, не веря, что это случилось!

Меня пропустили в Париж! О, Боже!

Сегодня я встречусь с Франсуа и, надеюсь, в реале вспыхнет та химия, о которой все говорят, потому что без химии я ни на что не согласна.

На выходе в город я наткнулась на рекламный баннер, на котором над египетскими пирамидам и знаменитым бюстом Нефертити летел красивый авиалайнер. Хороший знак!

Я пошла прямо на него, а когда поравнялась с огромным изображением, африканец с дредами присвистнул и странно на меня посмотрел. Наверное, мы все для них на одно лицо...

1Какова цель вашего визита? (фр.)