Сценарий оказался про любовь, с мистикой. Это был даже не сценарий, а синопсис, хотя диалогов в клипе быть и не может. Уже лучше. Увидев сумму гонорара в договоре, я почувствовала себя ещё более пьяной, зашла в первое попавшееся кафе и, впервые в жизни не глядя в меню, заказала кофе и круасан. Немного отдышалась, глотнув бодрящего кофе, вновь раскрыла договор, чтобы прочитать внимательно, но позвонила та самая Арина Лавуазье. Бойкая девушка с радужным голосом вывалила на меня кучу организационной информации и спросила, готова ли я отправиться на пробы прямо сейчас.
Продолжая недоуменно моргать на сумму в договоре, я промямлила «Да». А потом всё же прочитала контракт – толстый фолиант мелким шрифтом, с моей подписью на каждой странице. Ничего криминального там не было. Не понравилась только фраза, что французская версия преобладает над русской. Увы, моего уровня языка не хватит и для понимания одной десятой текста на языке Дюма и Азнавура. Я поморщилась. Подумать и взвесить не вышло, через пять минут к кафе подъехал серебристый фургон, и всё закрутилось.
* * *
Только поздним вечером я вернулась в гостиницу у метро Вольтер в состоянии вчерашней меренги на прилавке кондитерской – с остатками сценического макияжа; со взбитыми в пышную пену эмоциями и крошками мыслей. Попытки собрать себя в кучу проваливались из-за ощущения нереальности. Неужели это со мной происходит?! И, кажется, я уже не очень-то я...
На самом деле Дамира Сабиева не сидит по два часа в кресле гримёрной под властными кистями стилиста, который не говорит по-русски; не выходит под камеры в платье и украшениях любимой супруги царской. Не позирует томно, сурово, искушающе, как попросят; не убегает от брызг импровизированного фонтана и не смеётся по велению кудрявого толстяка – того самого, что разговаривал в Лувре с Финном. Вокруг меня кружились двое дюжих операторов с громадными камерами и видом викингов, пока полный господин, представившийся как мсье Фёдор, следил за мной в мониторы. Делал он это жадно, с хищной страстью и азартом, как камышовый кот из засады. От него было немного не по себе, впрочем, как и от всего происходящего.
Я уже успела устать, когда в студию приехала мадам Беттарид. Внезапно по-деловому скаредная на улыбки, она кивнула мне, будто с балкона Эйфелевой башни, и всё началось по новой: улыбки, позы, взгляды. Казалось, что у меня резиновое лицо... Моя новая начальница смотрела только в мониторы, переговаривалась с Макаровым и мсье Фёдором, который глядя на неё, становился похожим на потного, обрюзгшего Дон-Жуана.
«C'est bon. Parfait. Super!» – говорили они, и моего французского хватало понять, что дела идут весьма неплохо.
Я старалась, я же по натуре отличница... Вспомнился совет, прочитанный в инстаграме: «Фотографируясь, думайте о чём-то, а лучше о ком-то, чтобы взгляд был не пустой!» Я думала о Финне и оборачивалась на любого, вошедшего в современную студию. Местами она походила на завод по производству кино, местами – на модный лофт с кирпичной кладкой и высоченными окнами, затянутыми плотными римскими шторами. Я скользила затаённо взглядом по постерам поп-звезд, иногда вспоминая о том, что не люблю попсу.
* * *
Наконец, пробы закончились и, получив добро от профессионалов, я добралась до гостиницы. Поднялась по винтовой лестнице, цепляясь от усталости за перила и мечтая не полететь обратно, как пьяный гасконец. Поднесла ключ к двери в надежде расслабиться и сбросить чёртовы каблуки. Раздался звонок.
– Привет! – услышала я бархатный голос, от которого у меня приятной волной пробежали мурашки по спине.
– Привет! – произнесла я легко и независимо, будто только что не умирала от усталости.
– Решил послушать тебя снова. Зачем ждать до утра?
– Послушал? – улыбнулась я.
– Недостаточно. Прогуляемся?
– Лувр уже закрыт.
– К чёрту его. Я провёл достаточно времени сегодня в Египетском зале, чтобы не заглядывать туда ещё пару жизней.
– Смешно. То есть ты точно приходил?
– Если бы пришла, ты бы знала об этом.
– Утро – понятие растяжимое, – рассмеялась я, слыша странное журчание.
Казалось, рядом струится водопад.
– Поэтому к чертям утро! Я хочу видеть тебя сейчас! – Финн помолчал немного и добавил: – К тому же у меня есть что-то для тебя.
Его нетерпение ласкало моё женское самолюбие, и хотелось, чтобы он обнял меня здесь и сейчас, но, почувствовав странное, я взглянула себе под ноги и взвизгнула: я стояла в луже воды!
– Что случилось? – спросил Финн.
– Не знаю... Сейчас...
Я открыла дверь. На меня хлынула вода. К порожку подплыл розовый носок, оставленный у кровати на полу. Вода продолжала течь из крана над допотопной раковиной, переливаясь через край на пол. Подобно бегемоту в иле, мой чемодан с вещами грузно квасился на размокшем ковре. А мои туфли...
– О нет! – вскрикнула я и бросилась закрывать кран.
Твёрдой рукой крутанула вентиль до упора, метал издал сиплую отрыжку и перестал изображать хляби небесные. Мои пальцы задрожали. Сток был забит стопкой ватных дисков, выпавших из пакета на хлипкой полочке.
– Но как же... – вырвалось у меня. – Откуда потоп?! Я же вообще здесь утром водой не пользовалась!
– Адрес! – рявкнул Финн. – Где ты?
Я на автомате произнесла и тут же осеклась: звезду поп-сцены звать сюда? Запускать по лужам золотой микрофон «Мегахита» вместе с моим чемоданом?
– Буду, – ответил Финн и отключился.
И хорошо, потому что в следующую секунду начался невообразимый скандал. Южные женщины в просторных балахонах, мускулистые чернокожие парни, снулый очкарик, вытянувшийся над всеми, как лапша с ноутбуком; видавшая виды уборщица со связкой ключей, с синими стрелками, обведёнными вокруг блеклых глаз, все они кричали одновременно у двери. Вслед за животом, обтянутым цветастой рубахой, в комнату ввалился араб с ресепшена и тоже принялся размахивать руками. Я понимала основное: “Merde1”.
Пытаясь оправдаться, выдавливала жалкие фразы на английском. Языковой коллапс наверняка закончился бы казнями египетскими, если бы внезапно толпу не растолкал Макс Финн.
Нахально и уверенно, как умеют только звёзды нашей сцены, он похлопал цветастого араба по плечу и что-то совершенно благостно произнёс на французском. Араб заморгал и воззрился на меня, как на экспонат на выставке. Другие тоже замолчали. Финн с улыбкой царя и любимца публики добавил что-то ещё. Теперь все присутствующие уставились на него, как африканские дети в мультике на льва Бонифация.
Финн шагнул ко мне в самый экватор лужи, не жалея своих замшевых туфель, подхватил под руку и сказал на ухо:
– Быстро собирай вещи, пока не поздно.
Я кивнула и со скоростью спутникового интернета побросала в отвратительно мокрый чемодан всё, что было выложено, вывешено, разложено и разбросано. Финн продолжал спокойно беседовать с публикой, постоянно повторяя про какой-то «трюк». Уборщицу это вдохновило, она принялась возить по полу шваброй. Финн засунул ей в карман купюру одной рукой, другой ловко подбирая со стула моё зарядное устройство.
Цветастый араб сказал что-то и посмотрел на Финна с таким вожделением, словно просил у того не больно отъесть руку. Финн рассмеялся, отсчитал ещё несколько Евро и забрал мой чемодан.
– Уходим, – с улыбкой капитана Америка шикнул он мне.
Я подхватила свою сумку, рюкзак и бюстгальтер, сушившийся на холодной батарее под окном, и мы бросились, скользя в мокрой обуви вниз по замысловатой лестнице. Скрип перил, как сиплые окрики старух, запах штукатурки и голоса с верхнего этажа вслед. Мы вырвались из гостиничного плена в жаркую парижскую ночь. Выдохнули громко оба, и Финн затащил меня в такси вместе с отсыревшими пожитками.
Захлопнул дверцу, выкрикнул что-то водителю. Авто тронулось, вывернуло с сутулого закоулка на площадь, поросшую вязами, и только тогда я произнесла вслух:
– Как хорошо, что ты оказался поблизости! Так быстро спас меня! Но куда же я теперь? Ночь. Всё мокрое, я ничего не соображаю!
В мыслях пролетело, что если сейчас раскошелиться на вторую гостиницу, придётся питаться одними жвачками, что прихватила из дома, и зубной пастой, потому что до красивой суммы гонорара ещё жить и жить.
– Как куда? Ко мне, – спокойно ухмыльнулся Финн. – В Бель Руже всем места хватит.
– Погоди, – опешила я, – в особняке мадам Беттарид?
– Там живу я и моя команда. Это удобно – все вместе, под рукой. Ты когда-нибудь жила во дворце?
Я закусила губу: неловко выходило, мадам Беттарид меня приглашала, я отказалась, а теперь, пожалуйста, принимайте! В груди собралось комом нехорошее предчувствие: что-то не сходилось в только что произошедшей сцене.
– Что у тебя с лицом? Не любишь, когда тебя спасают? – сощурился Финн.
Я взяла себя в руки и ответила ему улыбкой:
– Нет, что ты! Мне просто неловко вваливаться в дом к моему работодателю...
Финн положил мне руку на плечо:
– Да брось! Всё нормально. Катрин потрясающая! Так, как она, людей не видит никто! – Он наклонился и заговорщически произнёс, касаясь горячими губами раковины моего уха, отчего по телу пронеслись мурашки: – У Катрин есть дар. Она считывает прошлые жизни. Но это секрет!
Я изумлённо воззрилась на певца, а он аккуратно коснулся моей кисти – так же, как меня касалась мадам Беттарид при встрече, и шепнул:
– Вот так. И больше никаких тайн от неё не утаишь.
Вот это сюрприз!
– Но я не верю в прошлые жизни, – ответила я.
– Зря, – он смотрел на меня, как на глупую маленькую девочку.
Я перестала улыбаться:
– Я люблю факты, а не домыслы. Прошлые жизни никто доказать не может.
Финн посмотрел на меня с прищуром и игриво сказал:
– А как ты тогда объяснишь своё сходство сама знаешь с кем?
Я протестующе замотала головой:
– Совпадение! Просто совпадение! Как существует ограниченное количество сюжетов, так в мире тысячелетиями повторяются одни и те же типажи! Гены, расы, структуры ДНК.
– А я думаю, – с пугающей нежностью коснулся моей пряди и завел её за моё ухо Финн, – что ты даже характером бунтарки похожа на Нефертити. Та была революционеркой тоже.
– Хм... Разве у тебя есть доказательства?
– И упрямством, – рассмеялся Финн, ласково глядя на меня, – кто-то не учится на своих ошибках тысячелетиями.
– Ты не можешь так говорить, потому что фактов нет!
И вдруг я вспомнила то, что можно было считать фактом: упаковку с ватными дисками я не положила на полочку над раковиной. Утром я торопилась и, уронив, пристроила диски в косметичку за полтора метра до умывальника, на окно, возле которого красилась. Там свет лучше. Глядя на Финна и огни ночного Парижа за его спиной, я подумала: «А кто же тогда «уронил» диски в раковину и включил воду? И зачем?»
Во рту у меня пересохло, ум попытался заработать, хотя это было сложно.
«Всегда надо искать того, кому выгодно», – выдала память цитату из детектива. И по моей спине снова побежали мурашки щекотными бисеринами – он, одуряюще привлекательный, пахнущий так, что разум отключался, притягивал меня к себе и склонялся всё ниже. Его лицо было уже совсем близко.
– А для чего тебе нужно, чтобы я жила рядом? – вырвалось у меня.
– Чтобы целовать тебя, – выдохнул он и обхватил мои губы своими.
1Дерьмо (фр.)
Как бы ни отключался мозг от поцелуя, я отстранилась и спросила:– Что ты им сказал?– Кому? – пьяными глазами взглянул на меня Финн.– В гостинице?Он усмехнулся.– Что ты будущая звезда, а я звезда настоящая, и что наши фото они могут повесить в рамочку в холле и зарабатывать себе звёздочки, и что если они будут зайками, мне будет не лень в ответ на понимание написать пару строк об их гадюшнике у себя в Инстаграме. Я назвал обычный ценник на рекламное сообщение в моём аккаунте, и у них вылезли глаза.–
Серый солдат в переднике по имени Адель ознакомила меня с левым крылом для гостей, показала столовую, репетиционный зал в мансарде, выдала ключ от комнаты, и я осталась одна в роскошных апартаментах. Здесь было на порядок проще, чем в центральных залах, и тем не менее, такие гобелены в тяжёлых рамах, зеркало над камином с самыми настоящими коваными канделябрами по бокам, кровать под голубым балдахином, подвязанным белой шёлковой веревкой с кистями и мозаичный паркет я видела только в кино. За приоткрытой дверью поблескивала белоснежная ванна на массивных золотых лапах, световые пятна от гроздей
День следующий взял меня в оборот с первых лучей.– Мадемуазель Дамира, доброе утро! – И нетерпеливый стук в дверь.Нет, я не проспала, но и завтракать не ходила. Для меня важней лишний час сна, чем кофе с круассанами, а мы с Финном вернулись лишь во втором часу ночи.– Я уже иду! – крикнула я, натягивая футболку и поправляя волосы, затянутые в хвост.За дверью меня ждала маленькая пухленькая девушка с кудрявыми каштановыми волосами и любопытным носом – Арина Лавуазье, ассистент мадам Беттарид. Глядя на меня снизу вверх, она выпалила на одном дыхании без пауз и запятых:– Вас не было за завтраком я волновалась вы как выспались готовы идти за мной идёмте тогда а то опоздаем?! &ndas
В кафе за углом пустовали столики, кроме одного у стены, облюбованного пожилыми мужчинами. Там глухо звенели кружки с мутным жёлтым пивом. Официант не бросился к нам с меню, а застыл, словно вошедший сотрудник Интерпола пришпилил его к месту за стойкой взглядом, как муху дротиком.– Садитесь, – сказал Лембит.Я опустилась на стул, словно и меня пригвоздили.Что может быть от меня нужно Интерполу?! Наверное, лучше дать ему высказаться первым, чтобы лишнее слово не сыграло против неизвестно в чём. Роберт Лембит рассматривал меня, словно инквизитор пойманную на колдовстве, и прикидывал: дыба или костёр. Под этим взглядом хотелось втянуть голову в плечи, но я наоборот выпрямилась и расправила их.– В чём дело? – не выдержав паузы, спросила я и поджала губы. – Вы сказал
– Сейчас едем в студию, – бойко известила меня Арина, когда мы снова загрузились в серебристый фургон. – Будешь преображаться в Нефертити. Уже и костюм готов, мне так не терпится увидеть тебя в образе!– А потом съёмки? – спросила я, устраиваясь в кресле.– Да, поедем за город. Катрин выбрала потрясающий антураж!– Мадам Беттарид?– Ага, она тоже будет на площадке.– А Финн?–
Пустота мощёной улицы, пятна солнца на отшлифованной временем брусчатке. Я взглянула на вход в церковь в каменных стенах, изъеденных веками. Заполненные витражами тёмные зеницы окон в верхней части здания слепо таращились на улицу старинного городка. Ниже узкие оконца косились из-за ажурных решёток на мощный фундамент, покрытый потёками, словно камень рыдал от горя в одну из средневековых войн.Я окинула взглядом лаконичные лепные украшения, не понимая, что может быть общего у Нефертити и готики. Здесь было тихо, совсем не как в Париже. Звуки машин с автострады звучали далеко и нелепо. Из другого фургона высадилась съёмочная группа, похожая на захватчиков перед крепостью. Уже знакомые мне по пробам бородатые парни весьма хипстерского вида бойко расчехляли камеры и оборудование, как брон
«Стоп. Снято!» Музыка встала колом и исчезла. А хотелось, чтобы продолжала струиться — под кожу и в кровь. Беспардонный свет прожекторов превратил таинственную церковь в обычную съёмочную площадку, ткнул носом в неприглядные трещины в стенах, пыль и паутину, выявил засаду киношников с оборудованием, восторженную Арину, мадам Беттарид, Макарова. Они всё это видели?Хотя какая разница? Для меня ничего не закончилось. Финн обнимал мои плечи так же нежно. Я люблю его — и это факт!– Люблю тебя, – шепнул он мне на ухо снова.Моё сердце пело. Разве хоть что-нибудь ещё важно?Мадам Беттарид с удовлетворённым видом поплыла к нам, хлопая в ладоши. Остальные эхом вторили ей. Чему они аплодируют? Нашему поцелую? Но ведь ничего не могло быть естественнее в этот момент! Это не
Пентаграмма.. Что он сделал со мной?! Что это? Это алтарь? Я почувствовала себя преданной.– Зачем? – прошептала я. На глазах проступили слёзы.Финн изобразил недоумение– Какая разница? Стол-не стол... Я хотел тебя. И хочу ещё.– Нет! – Я оттолкнула его и вылетела из комнаты.– Что случилось? Чего ты испугалась? – спросил он, догнав меня на лестнице.– Я не могу! Не хочу! – вскрикнула я, и едкие слёзы обиды брызнули из глаз.Теперь спину жгло, будто