Сидя на лавочке рядом с могилой на кладбище Кенсал-Грин, Жнец раздумывал над детскими душами. Их тела спокойно лежали в чуланчике арендуемой комнаты в ожидании его возвращения.
Тени сгустились, потянуло сыростью Корпсгрэйва, сладковатым ароматом тлена и перед Жнецом предстал его лондонский коллега. Бледное лицо скрыто под тенью широкополой шляпы с облезлым черным пером, на правом глазу повязка. Из-под рукава выбивалось пышное кружево рубашки, а затянутая в кожаную перчатку рука придерживала шпагу на широком ремне. Эфес едва заметно светился голубоватым светом — подобно сосуду оружие полнилось собранными душами. Вступая в должность, жнецы сами выбирали образ косы для удобства в использовании.
— Забрал я твоих слуг в последний момент, повезло, что крыша не обвалилась, а то пришлось бы рыскать под ее останками, так что с тебя причитается, — хмыкнул Мушкетер и устроился рядом с коллегой, вытянув ноги в ботфортах к заросшей мхом могиле. В полумраке на ней поблескивала влага от прошедшего дождя.
Жнец кивнул. Они с Мушкетером были давно знакомы, впрочем, сложно говорить о времени, когда ты жнец. Воспоминания об их встрече казались сном. «Кажется, это случилось в годы противостояния Капетингов с Плантагенетами, или же… я что-то путаю», — вспоминал Жнец.
— Ты сегодня молчаливее обычного, — отметил Мушкетер, отбросив край черного плаща с вышитым серебряным крестом. — Я видел тебя рядом с Гайд-парком, за тобой скользили две детские души.
Жнец молчал, но коллега и так все понял.
— Неучтенные?
Он кивнул, и Мушкетер склонил голову на бок, в глазах появилось любопытство.
— У тебя уже выполнен план?
Жнец взглянул на собеседника серебристыми глазами с узкими вертикальными зрачками:
— Перевыполнен, — он поправил сползшие очки с синими линзами и потер лоб. Из-за заостренного уха выбилась белоснежная прядь.
— Даже так?! — Мушкетер присвистнул и побарабанил пальцами по колену, кожа перчатки скрипнула. — У меня недобор, как раз не хватает двух душ, хочешь, я заберу их себе? Неучтенных можно отдать, или же оставь, чтобы в следующем месяце меньше работать.
Жнец тяжело вздохнул, изо рта вырвалось облачко пара.
— Но я не настаиваю, ты ведь их нашел — тебе и решать, — добавил Мушкетер. — И я помню, как ты недолюбливаешь канцелярщину.
— Душа их матери видела меня и разговаривала со мной, — неожиданно признался Жнец.
— Такое случается, должно быть, она медиум. Их нельзя хоронить как обычных людей, иначе они оборачиваются неупокоенными духами, бродят в мире живых, пугают их своими криками, а то и вселяются. Это ведь не призраки, те могут посудой погреметь, дверью скрипнуть — ничем не отличаются от того же сквозняка.
— Я тоже так подумал. Медиум… кажется, их сжигали на кострах в период гонений на ведьм.
— Точно! Ох и лютое было времечко, столько красоток погибло зазря, помню одну хорошенькую блондиночку, ух! — Мушкетер покрутил темный ус, в его глазах появился похотливый блеск. — Кстати! — он перевел взгляд на обувь собеседника. — Отличные… ботинки, кажется, это так называется.
Жнец пошерудил по листве подошвами и согласно кивнул.
— Подарил один человек.
— У него отличный вкус, мне бы тоже не мешало сменить обувь — ноги ужасно потеют! Ох уж эта старая мода, пора бы переобуться, — он мучительно указал на ботфорты, а затем поднялся с лавки и, перекатываясь с пятки на носок, взглянул на небо, где горела желтоватая головка луны.
— Если передумаешь, то знаешь, где меня искать, кстати, ты тоже заходи к госпоже Батори, у нее все чаще стали умирать девушки, а что может быть лучше угасающей прелестницы в объятьях смерти? — он усмехнулся и, развернувшись, звякнул шпорами. Тьма сгустилась вокруг, опутав его шлейфом, и напоследок Мушкетер добавил, — Не забудь — нам нельзя вмешиваться в дела людей, — и исчез.
«Я и не вмешиваюсь, подержу неучтенных до поры до времени», — решил Жнец. Он не знал, кто эти дети, и за что умерли. Им не выдавали информацию на покойников — ни к чему. Их дело забрать души и принести в Корпсгрэйв, а что с ними будет дальше — не его забота.
Встав с надгробия, он направился к выходу с кладбища. Звук шагов эхом отражался от каменных плит, утонув во мраке, Жнец переместился в свое временное жилье.
Это была дешевая просто меблированная комната с узкой, ужасно скрипучей железной кроватью с продавленным матрасом, шкафом в чьем темном углу паук сплел белесую паутину, а на полке трепыхалась его соседка, моль, устроившись в кем-то забытой меховой шапке.
Жнец появился в коридоре, он не любил пользоваться дверьми — это занимало время, особенно, когда приходилось искать крохотный ключик, который вечно куда-то девался (должно быть, в очередной раз провалился под подкладку пиджака). С легким шелестом он снял плащ и повесил на кривобокую подставку для верхней одежды. В комнате стоял привычный холод, из щелей единственного прикрытого дырявой занавеской окна свистел ветер. Жнец никогда не испытывал холода или жара, голод также не доставлял неудобств. По собственному желанию он гасил в себе присущие человеку потребности, чтобы не отвлекаться от работы. Мушкетер же предпочитал вести привычный образ жизни вне должностных обязанностей: обожал хорошее вино и общество прекрасных дам. Слуга Смерти — не призрак, и ни в каком уставе не написано, что им запрещается посещать бордели, пить, есть и предаваться всевозможным страстям и грехам. Отчасти они бессмертны и вместе с тем лишены репродуктивных функций, позволяющих оставлять после себя наследников.
Камин топился исключительно в тех случаях, когда Жнецу хотелось полюбоваться пламенем, в остальное время он неподвижно сидел в кресле или же лежал на не слишком удобной для его роста кровати, уставившись в деревянный потолок, рассматривая щели, прислушиваясь к бегающим по чердачку мышам, воркованию голубей. Сейчас же постель была занята, в ней спала девичья душа, свернувшись калачиком и образовав небольшой бугорок под тонким одеялом. Мальчик устроился в кресле, положив ногу на ногу и прикрыв глаза, но при виде Жнеца встрепенулся и внимательно осмотрел стоящего перед ним высокого мужчину в черном костюме с длинными худыми конечностями. Стоило тому снять слегка потертый цилиндр — и по плечам рассыпались белоснежные волосы, прикрыв острые скулы. Из-под съехавших на нос очков на мальчика смотрели спокойные миндалевидные глаза цвета расплавленного серебра под светлыми бровями. Узкий, без малейшего намека на щетину подбородок и отдающие мертвенной голубизной тонкие губы. На вид Жнецу можно было дать около тридцати лет. Взрослый, но не потерявший юношеской привлекательности мужчина. Пока он снимал перчатки, в камине вспыхнул огонь, и мальчик вздрогнул, повернувшись к багровому пламени с золотистыми переливами. Тень от него расползлась по сторонам, облизнув колени Жнеца, севшего напротив мальчика в соседнее кресло. Сняв очки, он взглянул на ребенка вертикальными, как у змеи, зрачками, а затем расслабленно вытянул и без того длинные ноги, задев каминную решетку острым носком высокого, плотно зашнурованного ботинка.
«Обувь дорогая», — отметил мальчик. Господин выглядел опрятно, а вот комната — нежилой и бедной, с легким налетом пыли.
— Тебя зовут Калеб? — спросил Жнец, и мальчик кивнул. — А твою сестру?
— Вайолет, — он взглянул на девочку. — Почему мы не ушли с мамой и отцом? — Калеб пошевелил полупрозрачными пальцами.
— Ваше время не пришло, а мой план перевыполнен, — ответил Жнец, глядя на огонь. — Я не могу и не имею права вас забрать.
Языки пламени выплясывали перед ним пестрый танец, ласкали каменные стены, опаляли решетку, заставляя ботинки поблескивать. Тени скользили по ковру, вились вокруг его ног.
— Мы можем стать прежними? — Калеб наклонился к нему, сцепив руки в замок.
— Для чего? — Жнец удивленно вскинул светлые брови. — Сейчас тебе ничего не угрожает, ты не чувствуешь холода или жара, голода… так ведь?
Мальчик кивнул:
— Ничего, — он коснулся своего сердца, где на рубашке виднелось кровавое пятно от удара в спину. — Но глупо уйти, не узнав, за что убили родителей и нас. Не почувствовав вкуса жизни.
Жнец склонил голову на бок, его волосы упали на грудь:
— Хочешь вернуться в прежнее тело? Дышать и жить? Твой враг может найти вас и вновь убить, тогда я ничего не сделаю, кроме своей работы… — он замолчал. — Ты имеешь законное право располагать своим жизненным временем столько, сколько отмеряно, как и твоя сестра.
Калеб встал с кресла и подплыл к Вайолет, коснулся ее головы.
— Ты поможешь нам вернуться в наши тела?
Жнец кивнул:
— Но вас необходимо зашить, — он подошел к чулану и, открыв дверцу, показал мальчику их тела — бледные, окровавленные, с ужасными ранами. Жнец с легкостью поднял сначала тело Калеба, устроив его в кресле, а затем и Вайолет. Два мертвеца сидели бок о бок, склонившись друг к другу, и представляли умиротворенную картину сна.
— Вайолет, проснись, — брат потрепал сестру по щеке, и та захлопала ресницами.
— Что такое? — пролепетала она, но при виде собственного тела спрыгнула с кровати и подлетела к креслу. — Ой! Это же мы! — она провела пальчиками с острыми ноготками по перерезанному горлу. — Ну вот, весь воротничок перепачкан. Калеб! Мне нужно немедленно переодеться, не могу же я выйти в свет такой замарашкой, маме бы это не понравилось, — захныкала девочка.
Жнец надрезал свое запястье и протянул мальчику:
— Пей.
Калеб недоверчиво покосился на руку с голубыми венами и на разрез с выступившими бисеринками крови.
— Мне тоже нужно? — спросила Вайолет, почувствовав, что происходит нечто очень важное.
— Леди вперед. Не бойся, — Жнец кивнул.
Девочка пожала плечами и доверчиво прильнула губами к порезу. Калеб с ужасом наблюдал за происходящим, и все же любопытство пересилило страх. Стоило Жнецу отнять руку, как мальчик повторил за сестрой.
— Теперь вернитесь в тела, представьте, что ложитесь в них как в кровать, — приказал Жнец, проведя острым языком по порезу, и тот затянулся, оставив тонкую белесую полосу.
Вайолет не легла, а запрыгнула в тело, и то дернулось. Калеб действовал осторожнее, и вот он глядит на комнату человеческими, а не призрачными глазами, чувствует гладкую обивку кресла, а затем громко чихает от щекочущей нос пыли.
Вайолет вытащила из манжеты платок и промокнула уголки губ себе, а затем брату:
— Вот мы замарашки, но кто же вы, сэр? — обратилась она к Жнецу.
— Господин Смерть, но также меня называют Жнецом, — представился он.
Вайолет спрыгнула с кресла, щелкнув каблучками ботиночек о пол, и, как полагается, сделала реверанс.
— Вайолет Элизабет Рестлесс, приятно познакомиться, — она протянула руку, и Жнец пожал ее. — Это мой брат, Калеб Джеймс.
— Теперь мы знакомы, — Жнец поклонился. Эта маленькая леди вызвала в нем… умиление. Странное, но приятное чувство, заставившее его улыбнуться, обнажив острые клыки.
— Господин Смерть, теперь в отсутствии родителей вы позаботитесь о нас?
Жнец удивился, не зная, как ответить.
— Нет, Вайолет. Мы не можем просить его позаботиться о нас, как это делали родители, сейчас мы одни, — вступил в разговор Калеб. — У него свои важные дела, это очень неучтиво с твоей стороны ставить господина Смерть в такое неудобное положение.
Вайолет поджала губы и покаянно склонила голову.
— Куда же нам пойти, Калеб? Обратно домой?
— В вашем доме произошел пожар, и он вряд ли уцелел, — поделился новостью Жнец.
Мальчик покачал головой.
— Мы в любом случае не сможем туда вернуться, и те убийцы…
— Убивший вас — не жилец, джентльмен в плаще перерезал ему горло. Он же убил ваших отца и мать.
Вайолет прижалась лицом к плечу брата и сжала его руку. Пепельные волосы скрыли ее личико от Жнеца. Девичьи плечи задрожали от рыданий.
— Я сказал что-то не то? — недоумевал Жнец. Разговоры о смерти, убийствах, их подробности были для него самыми будничными, но чтобы они вызывали слезы? Странно… впрочем, только для него, ведь он — Смерть.
— Вы ведь не человек, — констатировал Калеб, поглаживая руку сестры. — Вам не понять, каково это потерять самых дорогих людей, в один миг лишиться семьи, крыши над головой и всего привычного. Кто погубил нашу семью? Вы знаете? — он пытливо заглянул в серебристые глаза.
Жнец развел руками:
— Нас не снабжают информацией о жертвах или их убийцах, все, что мы получаем, — список и, следуя ему, собираем души. Вы стали случайными жертвами — редко, но такое случается.
— Что же нам делать? Как мы сможем найти убийц? — всхлипнула Вайолет, утирая слезы платком и пытаясь стереть кровь с кружевного воротничка, но он был безвозвратно испорчен, как и лента с медальоном. Единственное украшение, которое осталось от прежней жизни. Отец подарил его ей, когда Вайолет закапризничала и захотела такое же, как у матушки. Та носила медальон на манер броши, цепляя к воротнику блузы или платья. Потакая капризам дочери, отец купил ей украшение: камень александрит дивного зеленого цвета, меняющий окрас на фиолетовый, а иногда бордовый. Отец всегда поглядывал на украшение задумчивым взглядом, а Вайолет думала, что он считает ее маленькой для таких драгоценностей.
Девочка коснулась камня, стирая с него засохшие капельки крови, подтянула чулок в черно-красную полоску по последней моде:
— Калеб! — она дернула брата за рукав, и тот вздрогнул, выйдя из задумчивости.
— Мы можем отправиться в Китай… там наш дядя Блейк, но боюсь, нам неоткуда взять денег на билеты.
— Китай?! Ты сума сошел! Не поплыву я ни в какой Китай, — Вайолет топнула ножкой и вернулась к кровати, усевшись на нее и сложив руки на груди, всем своим видом выражая протест.
— Что если… я стану вашим опекуном? — неожиданно для всех, в первую очередь для самого себя, предложил Жнец.
Дети оказались весьма интересными, и ему стало любопытно, а что будет, если…
— Правда? — Вайолет подбежала к нему и упала в объятья. — Это возможно?
Калеб недоверчиво смотрел на Жнеца. Тот коснулся макушки Вайолет, провел пальцами по мягким волосам, девочка прильнула к нему без опаски, ее глаза блестели от слез.
— Не вижу никого, кто мог бы этому помешать, — спокойно ответил Жнец, почувствовав, как сжалось сердце, и стало трудно дышать.
— О, господин Смерть, я безмерно счастлива! Не могу представить себя в Китае, там ведь у всех узкие глаза и желтая кожа, мне рассказывала наша горничная, — правда Вайолет не упомянула о том, что та была жуткой сплетницей и болтала такое, чего не полагалось знать шестилетней девочке.
Калеб осмотрелся и решительно заявил:
— Однако, здесь нам троим будет мало места…, — если Вайолет согласилась, то и он последует за ней. Их уже убили, что может быть хуже?
— Найдется другое — это не проблема, — успокоил Жнец и, чувствуя странный порыв, подхватил девочку на руки. Та обвила его шею тонкой ручкой, а второй стала перебирать волосы. Жнецу было очень приятно ее внимание, ласка.
— Какие шелковистые и прямые, не то, что у меня, — посетовала она, колыхнув копной.
— Можно нам взглянуть на дом или то, что от него осталось? — спросил Калеб.
Жнец кивнул:
— Однако, позже, сейчас мы побываем у моего друга, — и протянул ему руку, мальчик взялся за нее, и их окутало тьмой.
Комната опустела, наполняясь легким ароматом потухшего камина. Серая дымка закручивалась спиралью, тянулась в дымоход — ничто больше не намекало на присутствие жильцов.
Жнец не повел детей к их дому, а направился прямиком в госпиталь, где работал его единственный друг — Джек. Они познакомились, когда Жнец пришел за очередной душой в Уайтчепел , оказавшись в съемной квартире не самого презентабельного вида. В ту ночь было совершено очередное убийство, город полнился слухами о Потрошителе. Жнецу не было дела до людских волнений — убивает и ладно, главное, выполнять свою работу. На своем веку ему довелось повидать многое, но чтобы убийца так изящно и несколько деликатно обращался с трупом — никогда. Мужчина бережно держал на ладони вырезанное девичье сердце. Черные глаза в полумраке светились алым блеском, словно перед ним лежал не человеческий орган, а некая святыня. Внезапно он обернулся и увидел Жнеца, но вместо испуга спокойно поприветствовал нежданного гостя: — Добрый вечер, позвольте мне закончить и можете забрать душу этой леди. Жнец никуда не торопился. — Благодарю, это была очень важная операция, но не
Квартира Джека располагалась на Бейкер-стрит в пятиэтажном доме из красного кирпича с высокими потолками, узкими балкончиками и комнатами-мансардами. В отличие от Вайолет, которую Джек укрыл плащом, Калеб предпочел идти рядом. На темном костюме след крови был заметен только при тщательном осмотре. — Разве не здесь живет известный сыщик? — спросила Вайолет, взяв Джека за нежную и теплую руку. Рядом с этим мужчиной ей было совсем не страшно, а наоборот — он успокаивал сладковатым ароматом лекарств, напоминающем ей о магазине сладостей у Ридженс парка, где матушка частенько покупала им с братом леденцы или мороженое. — Да, его квартира как раз напротив моего дома. Выдающийся человек и такой разносторонний! Давеча у меня была с ним беседа по поводу одного открытия. Он пытается создать формулу, чтобы определять пятна крови, где они уже высохли, или остался их след, — поделился Джек, бережно держа тонкие холодные детские пальчики. Если бы его сестра была жи
«Большой трехэтажный дом из красного кирпича с белыми оконными рамами. Все, что отличало его от соседских, подпирающих друг дружку по бокам, — это установленный отцом флюгер в виде грифона над печной трубой. Когда дул сильный ветер, флюгер крутился, готовый улететь в хмурое, затянутое темными облаками небо. Но ни разу я не увидел, как мифическое животное взмахнуло своими железными крыльями и взмыло вверх. Грифон всегда оставался на страже дома, наблюдая за прохожими черным глазом», — Калеб шатался внутри дома, где сползшие со стен кусочки обоев, обгоревшие книги и обломки буддийской статуи напоминали о былом величии дома Рестлессов. — Совсем ничего, — повторяла Вайолет, осматриваясь по сторонам и пытаясь не расплакаться. — Калеб! — она сжимала в руках тонкую закоптившуюся книжку. — Попробуй связаться с мамой или отцом, ты ведь можешь… Мальчик тяжело вздохнул и обернулся к Жнецу. Погруженный в себя тот стоял у двери, подпирая косяк, и даже не смотрел на детей.
Глубокой ночью, как только дети уснули крепким сном, а Джек вернулся после очередного кровопролитного дела, Жнец неторопливо прогуливался на Хайгейтском кладбище между рядами опутанных плющом могил. Укрытые зеленоватым мхом готические склепы возвышались над тропинками, а бледная луна освещала величественные надгробия и гробницы. Из всех кладбищ Лондона Жнец больше всего любил Хайгейтское. Ему нравилась его архитектура — даже памятник умершей кошке вызывал теплую волну чувств. Жнец существовал в эпоху трепетного отношения к смерти. Люди одновременно боялись и уважали ее, у них даже появилась мода — делать фотоснимки покойных, ставить черно-белые портреты в рамочки, а то и носить с собой на встречу с медиумами. Они наводнили Лондон, но мало кто был настоящим. Жнец не раз из любопытства наблюдал за актерской игрой бездарных фигляров, посмеиваясь над ними. Мать детей была не такой. За что же погибли их родители? Жнец присел на лавку, и свет луны заставил его бледную кожу засветиться. Бу
Как только они покончили с завтраком, Жнец протянул детям руки, и те взялись за них. — Ничего не бойтесь, — спокойно предупредил Жнец и гостиная померкла, словно кто-то погасил свет и они окунулись в кромешную тьму. Повеяло ароматом сырости, лица обдало дождевыми каплями. Дети стояли на окутанной туманом мостовой. Небо укрывали плотные черно-серые тучи, не пропускающие ни единого лучика света. Да и откуда ему взяться в обители мертвых, где вечно идет дождь, и тускло горят желто-красные фонари. Жнец не боялся намокнуть: мелкие капельки собирались бусинами на его длинном плаще и стекали вниз на темные гладкие камни с белесыми прожилками. Словно по ним процокало множество женских каблучков, каждый из которых оставил трещину, и она разрослась вширь, образовав подобие паутины. С легким хлопком Жнец раскрыл зонтик и вручил его Калебу: — Добро пожаловать в Корпсгрэйв, — он криво улыбнулся и поправил съехавшие на кончик носа очки, поля головного убора защищали стеклы
Следующая дама в алом платье с рюшами и бантом на пышной груди сжимала окровавленную плеть. Художник подчеркнул капли крови, и при мерцающем свете «воронов» те поблескивали добавленной к красной краске золотистой охрой. Вайолет протянула руку и коснулась пальцем холста, тот оказался слегка выпуклым, объемные мазки засохшей краски иглами торчали на портрете. В высокой напудренной прическе девочка заметила крохотные незабудки, такие же украшали жемчужные бусы, оплетающие лебединую шею. В глазах молодой девушки скрывалось нечто притягательно-загадочное и вместе с тем пугающее. Вайолет опустил взгляд на раму и по слогам прочла: — Да-рь-я Сал-ты-ко-ва , Дарья…хм, русская, а это у нас кто? Смуглая девушка в свободной рубахе, цветастой шали на плечах и с множеством золотистых браслетов призывно улыбаясь. В одной руке она держала нож с изогнутой сталью и рукоятью в виде медвежьей головы, а в другой — бубен. Пышная копна черных волос окружила ее узкое лицо с белоснежн
Джеку снилась холодная зима. Та, от которой немеет кожа, глаза готовы превратиться в два ледяных шарика, а руки и ноги перестают слушаться. Их с сестрой похитили и спрятали на пыльном чердаке. Сквозь щели в потолке проникали снежинки, завывала вьюга. Джек старался отогреть Милу собственным теплом, но они очень давно не ели ничего горячего, даже хлеб зачерствел. Мыши и те не грызли его, сбежав с чердака под пол кухни, где было теплее всего, и на ужин всегда подавали что-то горячее. Сестренка плакала, от голода у нее болел животик, и она очень мерзла, а затем стала кашлять. Из-за ее болезни к ним часто захаживал похититель и грозился убить, если Мила не замолчит. Однажды ночью она так сильно раскашлялась, что на ее крохотной ладошке осталась кровь. Тогда Джек испугался и стал барабанить в дверь, кричать, чтобы ей дали лекарство, но никто не ответил. «Почему же родители тянут с выкупом, где они?» —не раз задумывался маленький Джек, падая в голодный обморок и просыпаясь от стука
Сыщик осмотрелся: все разбросанные бумаги были невесть когда собраны и лежали ровной стопочкой на столике перед Бенджамином, атташе пил не чай, а кофе с коньяком, чей дивный аромат витал в гостиной, и читал один лист за другим. — Я возьмусь за это дело, Бенджамин, — озвучил свое решение Сыщик, прижимая к груди блокнотик, словно Библию. Хотя лично не верил ни в какого джентльмена с небес. Атташе бросил на него взгляд, кивнул и вернулся к чтению. В тот день они засиделись до глубокой ночи. После ухода атташе на стене вместо портрета королевы Виктории оказалось множество листов с записями и пометками, проткнутых иголками, одолженными у хозяйки квартиры (о чем она естественно не знала, иначе вознегодовала бы, ведь Сыщик проделывал это не в первый раз, вечно забывая купить собственные), каждую иглу опоясывала яркая шерстяная нить, образуя связанную паутину из нераскрытых преступлений. «Все они — звенья одной цепи», — Сыщик понимал важность мероприятия и был соглас