Небо было глубоким, синим, а море отливало в бирюзу. Негромкий шелест звал сбежать вниз по ступеням. Туда, где волны лизали покатые валуны.
Непонятно отчего эту террасу называют «Лазурной», если она отделана белым, в серых прожилках, мрамором.
Я понюхала бледно-золотистую жидкость в бокале – пахло яблоками. На вкус напиток был сладким, а язык и небо защекотали пузырьки, как у игристых вин.
Сестра колдуна сейчас выглядела еще лучше, чем утром. И платье у нее было еще роскошнее. Я в своем сером, служаночьем, рядом с ней смотрелась совсем никчемной.
Элвин и разговаривал с ней так, словно меня нет рядом – пустое место. А я, помня о своем обещании, молчала и скучала. Интересно, если я выскользну и спущусь к морю, кто-нибудь заметит?
Мэй наколола оливку крохотной двузубой вилкой и положила в рот. Потом покосилась на мага:
– Я прямо не узнаю своего братика. Возвращать какого-то олуха в лоно семьи по просьбе крестьянки!
Дальнейший спектакль я наблюдал из первого ряда, сидя на той самой ветке, которую Хейдрун так любезно освободила.Спектакль состоял из двух периодически сменявшихся мизансцен: «Элли бегает за козой» и «Элли бегает от козы». Поначалу девчонка еще пыталась на бегу призвать Хейдрун к порядку, потом молчала, сберегая силы. А Хейдрун выныривала то тут, то там, мерзенько блеяла и грозила острыми золотыми рогами. Элли каждый раз пугалась и визжала. Короче, всем было весело, включая меня.Наконец, девушка в бессилии плюхнулась на землю.– Ненавижу эту козу! – простонала она.– Я бы на твоем месте не говорил подобного вслух, – предупредил я. – Хейдрун фантастически злопамятна.– Думаете, она понимает?– Я абсолютно уверен, что она понимает человеческую речь лучше некоторых людей. А не говорит только для того, чтобы ее не заставили вести себя прилично.Как бы подтверждая мои слов
Это было как свист ветра над ухом. Негромкий, но противный. И в ту же минуту Хейдрун рухнула на траву и задергалась, безуспешно пытаясь вырваться из невидимой сети.– Ну вот – сейчас завяжу узлы, и дои ее хоть весь день, – услышала я насмешливый голос.Маг приближался, на ходу сматывая в клубок невидимую нитку.– Пусти ее немедленно!– Не говори ерунды. Отпущу – потом не найдешь, – он подмигнул. – Ловко ты ее отвлекла.Я аж задохнулась от возмущения. Так нельзя! Это же подлость какая-то! Хейдрун мне доверилась, а теперь получается, что я ее обманула.– Я не отвлекала!– Да какая разница? Или тебя мучает чувство вины перед козой?Мне ужасно захотелось стукнуть колдуна, чтобы он убрался со своей непрошенной помощью.Он подошел и встал совсем рядом.– Думаешь, она позволила бы себя подоить просто так? Гриска с два.Металлические пальцы на левой
У девушки задрожали губы, и мне стало совестно. Подшучивать над ней сейчас – все равно что бить калеку или ребенка. Ни удовольствия, ни интереса, да еще и чувствуешь себя последним мерзавцем.Когда она часто-часто заморгала, я понял, что еще немного и окажусь в одной комнате с двумя рыдающими женщинами. Даже с моим талантом портить всем настроение как-то чересчур. Поэтому я потряс сестренку за плечо.– Чего тебе еще надо, Элвин? – прошипела она.– Желание.– А что, ты уже придумал?– Похоже на то.Я снова взглянул на Элли. Она из последних сил сдерживала слезы.К грискам все! Почему девчонка должна страдать, если ее дружок – любитель нечестной игры?– Хоть ты и хотела заставить меня подоить Хейдрун, я не буду отвечать тебе той же монетой, – начал я.– Откуда ты это знаешь?! – возмущенно завопила Мэй. – Почему ты все время читаешь мои мысли?&n
Он погладил меня по волосам.– Тс-с-с… Не при Саймоне же!– Глаза бы мои на нее не глядели, – услышала я голос брата. – Все зло в этом мире от сестер.Гад он все-таки! Сбежал, оставил нас всех, а теперь еще и жалуется.Я не стала этого говорить. Только вцепилась в мага и заплакала еще горше. Уже от обиды.– Знаешь, я терпеть не могу утешать плачущих женщин, – хмыкнул он над ухом. И снова погладил меня по голове.– Во-во! Всегда они так. То пилят, то ноют. Пусть тебя по ночам мучает совесть за то, что ты сделал, колдун.Это же неправда!Я аж задохнулась от несправедливости его слов! Что за гадство?! Когда я его пилила? Получается, мы же и виноваты, что он сбежал и бросил нас?!…ну да – маменька постоянно нудит и все делает по-своему. Но она же так со всеми. Хотя… с Саймоном чаще, да. Так ведь он мужчина и наследник. Вот маменька и помогает ему прин
Все было напрасно, потому что мы проиграли тяжбу.Бывший священник, которого приволок дядя Грегори, поклялся в суде, что был лишен сана, когда проводил свадебный обряд над моими родителями. И мать разом из почтенной вдовы превратилась в стареющую содержанку, а мы все – в горстку бастардов.Как будто этого было мало, дядя – великий мастер пачкать все, к чему притрагивается – изящно намекнул в своей речи, что я – вообще не дочь своего отца. Мол, и внешне непохожа, и разум мой блуждает в тумане, а у Майтлтонов всегда было отменное душевное здоровье, да и мало ли с кем могла крутить шашни актриска из разеннского бродячего театра до того, как ей посчастливилось подцепить стареющего аристократа?Он давно распускает мерзкие слухи. Я не знаю, как противостоять им, поэтому пытаюсь делать вид, что выше подобных гадостей. Дядя – искусник мешать правду с ложью и делать скользкие намеки. Я и правда пошла в мать. Но насчет “отменного душевн
– Последняя подпись – вот здесь, граф. Вы уверены, что не хотите оформить бумаги по стандартной процедуре?– Нет. Спрячьте его! Видят боги, я люблю своих детей. Даже Элисон, хотя, кажется, Грегори прав и она – кукушонок. Не знаю, за что они меня так ненавидят. Я был хорошим отцом, Томас. Я не заслужил этого!– Конечно, граф.– И я останусь хорошим отцом. Выполню свой долг перед семьей. Спрячьте его, Томас! Хорошо спрячьте и не доставайте, пока не услышите о моей смерти!– Хорошо, граф.– Куда? Куда вы его кладете? Разве это надежный тайник?– Это шкатулка-головоломка. Ее невозможно открыть, если не знать ключа. В ней я храню самые ценные бумаги.– Ее слишком легко украсть!– Не волнуйтесь, шкатулка хранится в тайнике в моем кабинете. О его существовании и тем более расположении не знает н
В огромном зале сумрачно и пусто. Тяжелые портьеры скрадывают и без того скудный свет зимнего солнца. Блики свечей играют на полированной столешнице – настолько огромной, что на ней можно было бы станцевать вальс.Традиция. Совет фэйри заседает при свечах.Стол слишком велик для жалких трех десятков сиятельных фэйри. За ним с легкостью уместилось бы и несколько сотен. Но стол тоже традиция. Все присутствующие равны друг перед другом. Место судьи во главе – лишь признание его авторитета, дань уважения…Я бросаю короткий взгляд в его сторону. Князь Церы бесстрастен. Худой, жилистый, с орлиным носом, лысым черепом и подрагивающей кожаной пленкой, прикрывающей третий глаз на лбу, он сегодня воплощенное правосудие.Идет пятый день Малого совета.Нет, напускное безразличие князей и танов не обманет меня. В зале повисло грозовое напряжение, предчувствие беды, ожидание первого рокочущего удара.Ленивые, внешне равнодушные взгляды
Земля под ногами зашаталась. Мой самый страшный страх – оказаться безумицей во власти бреда. В тщетной надежде я вглядывалась в честное лицо Бакерсона, ища на нем подтверждение своей правоты. И не находила. Он сидел рядом – весь сочувствие и вежливый интерес, за которым прячется скука.– Но как же так… не может быть! Я точно знаю… Он говорил. Про шкатулку-головоломку. Которую вы спрятали в тайник. Вот в этом кабинете!Шкатулку я особенно хорошо разглядела. Из темного дерева, инкрустация белым камнем и вся расписана странными символами, как на моем кольце с Терри. Встречу – ни с чем не спутаю.Стряпчий развел руками:– Шкатулки, головоломки, тайники… Леди, я вас уверяю – обычные дела о наследстве совершенно лишены подобной романтики, – он подался вперед и перешел на доверительный шепот. – Простите, мисс Элисон. Вы ведь старшая среди детей графа? Это не у вас ли иногда бывают припадки?