Элисон
…она настигает. Справа. Слева. Отовсюду. Она здесь. Везде. Во мне.
…а я в ней.
Не оборачиваться! Только не обернуться!
Тропка вдоль реки. Кусты шиповника. Вперед, не смотреть по сторонам, только не смотреть. Только на шиповник, везде шиповник, куда ни глянь…
Вверх. Уводит вверх тропка. Обманула. Не надо вверх. Не надо туда, совсем не надо, там плохое. Страшное.
Было?
Есть?
Под ногами камушки, мелкие. И шиповник, везде шиповник. Дикая роза – так его зовут.
Розы. Холмы и розы. Страшно!
Камень серый. И черный. И бук. Здесь был бук раньше, теперь нет, обугленная головешка. Пахнет кровью, пахнет гарью. Небо падало на землю, сейчас не падает. На месте. Над головой. Высоко.
Сидит на алтаре. Болтает ногами, во рту соломинка, в волосах сухие листья.
–
Мы подошли к лестнице.– А что со мной будет?Она кивнула, показывая, что надо спускаться. Я не стала упрямиться – горло болело ужасно, а Кьяра все так же держала удавку наготове и смотрела на меня выжидающе.– Вы меня убьете, да?– Это решать мастеру.– Почему ты ему помогаешь?! – продолжала я допытываться, пока мы спускались по лестнице, сначала на первый этаж, а потом и в подвал. – Я тебе что-то сделала? Или моя семья?– Нет, – она даже остановилась.– Тогда почему ты ему служишь?Показалось – на лице ее мелькнула неуверенность, а потом Кьяра оскалилась:– Не твое дело. Заткнись и спускайся.Она сказала это вроде бы сердито. Но так сердятся, когда не хотят слышать правду.Эта лестница была, как дорога на эшафот. Казалось, стоит дойти и все. Уже не вырваться отсюда никогда. И я мысленно порадовалась, что Кьяра хромает.–
– Дориан?! – я не слышу своего голоса. Губы бесполезно шевелятся, а звука нет. И нет сил оторвать взгляд от кровавой раны от птичьего клюва чуть ниже ключицы. По всему телу мага виднеется множество подобных отметин – от едва зарубцевавшихся, покрытых влажной корочкой до давнишних белых шрамов.В каких бы преступлениях ни был виновен этот несчастный, он не заслуживает такого. Никто в мире не заслуживает такого!– Сколько времени прошло, леди?– Десять лет, – отвечаю я против своей воли.Перед лицом его страданий все мои заботы кажутся ничтожными. Но я не могу не задать вопрос, который терзал меня так долго!– Зачем вы сделали это Дориан?Я не уточняю, что «это», но бывший маг и так понимает меня. Его смех, как треск сучьев под ногами:– Мы хотели бессмертия. Да-да, мы получили его, – зрачки дерева-Дориана выписывают безумные восьмерки в глазницах.– Не надо
– Куда-то торопитесь, драгоценные мои? Невежливо уходить из гостей не попрощавшись, – граф стоял, лениво облокотившись на дверной косяк. В руках он вертел тяжелый бронзовый шар размером с яблоко. – Элисон, не хочешь представить мне своего друга?– Нет.Я и моргнуть не успела, как Рэндольф оказался около Блудсворда. Слитная атака с двух рук была бы великолепна, не столкнись мечи с невидимым защитным полем. Короткий электрический разряд отбросил фэйри на пару ярдов от мага.– Жаль. Люблю знать, что писать на могиле, – горбун огладил “яблоко”. – А мне даже нравится, как все складывается. Устроим милый вечер на троих. Посмотрим, как ты отреагируешь, когда я начну отрезать кусочки от твоего приятеля.С этими словами Блудсворд оторвался от дверного косяка и пошел прямо на меня. Он не торопился, уверенный, что я никуда не денусь. Рэндольф еще хватал ртом воздух и тряс головой, пытаясь подняться. Я цапнула пер
Франческа лежала на алтаре, раскинув руки. Платье из алого, как кровь, бархата мягкими складками спускалось до земли. Голова запрокинута, обнажая беззащитную шею с черной полоской ошейника. Каштановые кудри разметались блестящей волной по ковру изо мха и веток.Она выглядела невредимой. Спящей. Беззащитной.…бывало, я засиживался до утра, и она засыпала одна – ровно в такой позе, словно обозначая свои границы и желание спать в одиночестве. Но стоило мне лечь рядом, как Франческа поворачивалась набок. Не просыпаясь, подползала ближе, чтобы положить голову плечо. Я обнимал ее – осторожно и нежно, чтобы не разбудить. Тихий ритм ее дыхания, теплая щека на плече, мягкое руно волос под пальцами – все это было так просто, обыденно и правильно.Никогда не говорил сеньорите об этом, но я любил смотреть, как она спит…Я с чувством выругался, больше от облегчения. И только со второго взгляда заметил, как сквозь черное сукно плаща прор
Элисон– Элисон.Я не повернулась.– Элисон, не надо, – кровать чуть скрипнула и прогнулась под его весом. Сел рядом.Я лежала, отвернувшись к стенке, подтянув согнутые колени к подбородку. Совершенно неприличная для молодой леди поза. И плевать.Руки мягко легли на плечи. Обнимая. Поддерживая.– Лучше бы вы оставили меня там, – голос звучал, как чужой – глухой и безжизненный.– Не лучше.– Все из-за меня. Я несу только боль и смерть тем, кого люблю.– Это судьба. Ее не изменить.Я упрямо стиснула колечко. Можно сколько угодно тереть его и кричать “Терри”, никто не придет. Просто кольцо.Терри семь лет был моим другом, братом, товарищем по играм, наставником, защитником и утешителем. Он пришел, когда в моей памяти впервые появились лакуны, черные дыры с шелестящими, осыпающимися краями – я боялась не то, что заглядывать
ЭлисонБлудсворд приехал после обеда.Я следила, спрятавшись за гардиной, как его сиятельство спрыгивает с лошади, передает поводья конюху и движется быстрым шагом по садовой дорожке к главному входу, а на душе было тяжело от скверных предчувствий. В этот момент граф вскинул голову, посмотрел на окно, и я отшатнулась. Показалось, что он разглядел меня за моим ненадежным укрытием. Словно дыры взглядом в занавеси прожег.Он заперся в комнате с маменькой и долго о чем–то совещался, а я ходила кругами, изнывая невозможности подслушать.Когда чуть позже дверь открылась и меня позвали в гостиную, я даже не удивилась, потому что ждала чего–то подобного.Не удивилась, но испугалась.Я боялась его всегда, с первой встречи. Несмотря на то, что граф ни разу не пытался как–то навредить мне. Только иногда делал двусмысленные комплименты и смотрел.Так смотрел, что после этого липкого предвкушающего взгляда хотело
Блудсворд попытался провести рукой по моей щеке, но я отшатнулась, и граф укоризненно покачал головой:– Элисон! Вы как испуганный зайчонок. Почему вы так меня боитесь? Разве я когда–нибудь обижал вас или давал повод думать обо мне плохо?Я попробовала сглотнуть, но в горле совсем пересохло:– Тогда… в малиннике. Патер Вимано…Граф изумленно приподнял брови:– Малинник? Патер Вимано… припоминаю, так звали священника, который заведовал приходом в Сэнтшиме лет пять назад. Но при чем здесь он? И малинник?В его темных глазах заплясали насмешливые искорки, а я снова ощутила жуткую раздвоенность, когда непонятно, где настоящее, а где видения или бред. Была ли та встреча в малиннике правдой или она только приснилась мне? Помню, как прислуга судачила о смерти патера Вимано, а в день похорон у меня был приступ, поэтому не запомнилось почти ничего.Я не могу себе доверять до конца. Слишком часто заб
Все наши беды начались с маскарада, на который я не поехала.Я уже давно стараюсь избегать балов и приемов. Мне на них неловко, все время кажется, что обо мне перешептываются, говорят «чокнутая» и пальцем показывают.На балах я особенно остро чувствую себя чужой и ненужной. В прошлый раз за весь вечер у меня было только три танца, а ведь я хорошо танцую! Лучше сестер, даже лучше большинства невест в Сэнтшиме! Но меня редко приглашают. Обычно я сижу в кресле, смотрю, как кружат другие пары. Я стараюсь не завидовать. Любуюсь, какие они красивые, а к горлу так и подкатывают непрошеные слезы.Старая дева – девятнадцать лет. В обычной жизни я научилась не жалеть себя и не думать об этом, но знаю, что на балу не получится.Фанни тоже осталась дома. Маменька по этому поводу очень расстроилась. Фанни пятнадцать – самый лучший возраст, чтобы искать выгодную партию.– Ах, дорогая, но срок траура уже почти миновал. И нам всем про