Глава 3

Все наши беды начались с маскарада, на который я не поехала.

Я уже давно стараюсь избегать балов и приемов. Мне на них неловко, все время кажется, что обо мне перешептываются, говорят «чокнутая» и пальцем показывают.

На балах я особенно остро чувствую себя чужой и ненужной. В прошлый раз за весь вечер у меня было только три танца, а ведь я хорошо танцую! Лучше сестер, даже лучше большинства невест в Сэнтшиме! Но меня редко приглашают. Обычно я сижу в кресле, смотрю, как кружат другие пары. Я стараюсь не завидовать. Любуюсь, какие они красивые, а к горлу так и подкатывают непрошеные слезы.

Старая дева – девятнадцать лет. В обычной жизни я научилась не жалеть себя и не думать об этом, но знаю, что на балу не получится.

Фанни тоже осталась дома. Маменька по этому поводу очень расстроилась. Фанни пятнадцать – самый лучший возраст, чтобы искать выгодную партию.

– Ах, дорогая, но срок траура уже почти миновал. И нам всем просто необходимо развеяться.

– Неприлично веселиться, когда после смерти отца прошло всего восемь месяцев.

Иногда я завидую набожности и строгости Фанни. Она всегда знает, как правильно. И такая серьезная. Ее даже маменька побаивается.

– Хочешь, остаться старой девой? Прямо как Элисон? – фыркнула Китти.

Мне стало до слез обидно. Хотела сказать ей в ответ какую-нибудь гадость, даже воздуха набрала, но так и не нашла, как уколоть.

Зря говорят, что на правду не обижаются. Правда как раз обиднее всего, от нее не отмахнуться.

– Дорогая, ну что ты говоришь. Твоя сестра еще найдет себе прекрасную партию, – по маменькиному лицу было видно, что она ни на полпенса не верит в свои слова.

Никто не верит. Даже я.

– Не найдет, если будет дома сидеть.

Я пробормотала что-то про траур и сбежала.

Маскарад длился до утра. Маменька и Китти думали, что Саймон уехал раньше. Только когда они вернулись домой, выяснилось, что брат сбежал.

Маменька при этом известии стала такой мертвенно-бледной, что я поверила – ей и правда нехорошо.

Никто не знал имени и не помнил внешности женщины, которая увела Саймона. Все, что мы сумели разузнать, расспрашивая гостей, это что на маскараде незнакомка была в зеленом парике и черной полумаске.

– Ах, как это романтично! – закатила глаза Китти.

– Но он должен был нас предупредить, – нахмурилась Фанни.

– Это ужасно! Где мои сердечные капли? – простонала маменька.

Я ничего не сказала. Меня никто не спрашивал.

Не сказала, но подумала – какой он смелый. Все-таки сделал все по-своему, молодец. И еще хорошо помню, как любопытно было познакомиться с избранницей брата.

А чуть позже мы все уже молились, чтобы речь шла всего лишь о поспешном тайном браке. Потому что кучер кареты, в которую села влюбленная парочка, поклялся – мол, остановился по приказу зеленоволосой красотки у кромки леса. На его глазах женщина взяла Саймона за руку и увела за собой в холм.

– Бывает, – философски заметил он, набивая трубку дешевой курительной смесью. – Фэйри балуются. Давнехонько о них не было вестей.

Я слушала, затаив дыхание. Верить? Не верить? Настоящие фэйри, совсем как в сказке?!

Маменька молчала весь рассказ с каменным лицом, а когда кучер вышел, упала в обморок.

– Я не верю, что Саймон мог так поступить, – заявила она после того, как Фанни поохала над ней должное количество раз, а я поднесла нюхательную соль.

Мой безответственный брат сбежал за неделю до слушания дела о наследстве. И наше и без того непрочное положение стало совсем плачевным.

* * *

Нет, мы не сдались так просто, конечно нет! Маменька наняла мага, который, по слухам, накоротке с повелителем фэйри. Седой приземистый колдун оглаживал бороду и смешно пучил глаза. Но делу не помог.

– Фэйри Гэльских холмов здесь ни при чем, – сказал он, разводя руками. – Ни в одном из кланов не слышали о вашем сыне, леди Майтлтон. Должно быть, свидетель соврал.

Я знала от Терри, что старый кучер не соврал, просто перепутал фэйри и ши. Терри объяснил, что это два разных народа. Через холмы лежит путь в страну вечного лета, где обитает племя ши. А родственные им фэйри живут рядом с людьми.

Когда я пыталась рассказать об этом родным, маменька только вздохнула:

– Ах, дорогая, как тебе не стыдно? Держи себя в руках, нам и без твоих фантазий нелегко.

Я так разозлилась, что даже ногой топнула. Ну почему они меня никогда не слушают?!

– Это не фантазия!

Теперь уже и Фанни посмотрела на меня с укоризной:

– Тогда откуда ты это знаешь?

– От Терри.

Лицо у маменьки стало несчастным. А я, как всегда, когда речь заходит о Терри, почувствовала себя виноватой.

Обещала ведь ему не говорить про него с родными. И маменьке клялась, что «выкину эти глупости из головы». Всего месяц прошел с последнего раза.

– А, твой придуманный друг…

Фанни была еще суровее:

– У нас нет на это времени, Элисон.

И я струсила. Не стала дальше ничего доказывать.

Все равно бесполезно.

Очень страшно было ждать судебного разбирательства. Спускаться каждое утро, в надежде на добрые вести, чтобы потом весь день изнывать от тревоги и невозможности сделать хоть что-то. Неуверенность в завтрашнем дне, которую мы все ощущали после смерти отца, теперь проявилась, нависла в воздухе, как тяжелые тучи. Смолкла и без того редкая музыка, даже Китти больше не смеялась, а в один из дней я вдруг поняла, что стараюсь разговаривать шепотом.

Маменька ходила бледная, пила сердечные капли и поминутно падала в обморок. Когда не хватало внимания, разражалась слезами и донимала всех жалобами.

День слушанья приближался неотвратимо. Поверенный хлопотал о его переносе – не вышло. Дядя Грегори – злой гений нашей семьи – употребил все свое влияние, чтобы не допустить проволочек.

Но на самом разбирательстве мы ему показали. Нет, не победили – если бы это было так просто! Выпросили у судьи отсрочку. На месяц.

– Все равно Гринберри Манор будет принадлежать Майтлтонам, а не вашим бастардам, Ванесса, – сказал дядя, гадко улыбаясь.

Маменька, обладавшая безупречным чувством, когда можно закатить истерику, а когда лучше повременить, лишь побледнела и произнесла трагическим шепотом:

– Боги накажут вас за ваши злодеяния.

– Видно, что вы скучаете по сцене, – снова ухмыльнулся лорд Грегори.

Не знаю – очередная это ложь или правда, что моя мать была актрисой, пока отец не женился на ней. И знать не хочу! Хватает того, что дядя везде распускает эти сплетни.

Я так рассердилась на его поведение, что вмешалась. Ну, сколько можно спускать ему?

Речь получилась убедительная и правильная:

– Оставьте мою мать в покое, не позорьтесь. Намерение выгнать вдову брата с детьми не делает вам чести, так хоть не опускайтесь до оскорблений беззащитной женщины.

– О, юный кукушонок Элисон, – он перевел на меня взгляд, и я раскаялась, что влезла. – Свирепый плод страсти нежной. Вас уже выпустили из Батлема?

Все, кто находились рядом, оглянулись на меня. И я поняла, что снова пойдет волна слухов о моем душевном нездоровье.

Сколько раз клялась самой себе не заговаривать с этим подлым человеком! Кажется, ему только того и надо, чтобы я возмутилась, начала возражать. Если молчать, получается, что я согласна с гадостями, которые он говорит. А в споре дядя всегда выставляет меня скверно воспитанной или не совсем нормальной.

Мы уехали домой в похоронном настроении. И все последующие дни предчувствие беды витало в воздухе. Маменька то принималась плакать и жаловаться, то хорохорилась и говорила, что боги не оставят этого просто так, правда непременно восторжествует. Китти, как всегда, хихикала, примеряла наряды и делала вид, что ничего не происходит. Фанни усердно молилась, а я просто ждала беды.

Дождалась.