Блудсворд попытался провести рукой по моей щеке, но я отшатнулась, и граф укоризненно покачал головой:
– Элисон! Вы как испуганный зайчонок. Почему вы так меня боитесь? Разве я когда–нибудь обижал вас или давал повод думать обо мне плохо?
Я попробовала сглотнуть, но в горле совсем пересохло:
– Тогда… в малиннике. Патер Вимано…
Граф изумленно приподнял брови:
– Малинник? Патер Вимано… припоминаю, так звали священника, который заведовал приходом в Сэнтшиме лет пять назад. Но при чем здесь он? И малинник?
В его темных глазах заплясали насмешливые искорки, а я снова ощутила жуткую раздвоенность, когда непонятно, где настоящее, а где видения или бред. Была ли та встреча в малиннике правдой или она только приснилась мне? Помню, как прислуга судачила о смерти патера Вимано, а в день похорон у меня был приступ, поэтому не запомнилось почти ничего.
Я не могу себе доверять до конца. Слишком часто забываю важное и помню то, чего никогда не было.
– Все просто, моя недоверчивая Элисон, – благодушно продолжал его сиятельство. – Мне давно пришло время обзавестись наследником, а вы хороши собой, милы и равны мне по происхождению. Кроме того, вы не вертихвостка и не проводите ежедневно по пять часов у модистки, как ваша младшая сестра. Короче говоря, вы мне подходите. Да, у вас нет состояния, но я достаточно богат, чтобы не нуждаться в дополнительных средствах. Зато вы и ваши родственники никогда не станете пытаться диктовать мне, что мне делать.
Я недоверчиво посмотрела на графа. Сейчас он казался почти милым, а его слова пусть неромантичными, но разумными. Я и не надеялась выйти замуж по любви. Я вообще выйти замуж не надеялась.
Кто он? Мой детский страх, личное чудовище из липких кошмаров? Или обычный мужчина, которому не повезло родиться с горбом?
Он ведь наш сосед уже много лет и никто кроме меня его не боится и не чувствует запаха крови.
Не сделаю ли я величайшую глупость в своей жизни, отказав ему?
Я уже открыла рот, чтобы сказать, что согласна, когда он оскалился, и сразу стал похож на волка, который долго и успешно притворялся собакой.
– И если ты откажишься стать моей женой, я все равно найду способ, – его рука впилась в плечо, оставляя синяки. – Ты будешь принадлежать мне.
– Больно!
– Разве это “больно”? Ты даже не представляешь, что такое настоящая боль. Тебя ведь никогда не били, Элисон?
В снисходительном тоне мне почудилось обещание. Даже живот заболел от страха, и я решилась.
– Я скажу маме, что вы грозились меня мучить!
Он засмеялся мне в лицо, словно этого и ждал:
– Давай! Беги к матери и расскажи, как твой жених обещал замучить тебя до смерти. Батлемская лечебница для умалишенных ждет! Знаешь, что там делают с пациентами?
Граф прикрыл глаза и его голос изменился, зазвучал глухо, чуть надтреснуто.
– Их держат взаперти, как животных. В грязи, за решетками, вдалеке от солнечного света. В рубище. Они постоянно кричат, стонут и воют, – он содрогнулся, словно от воспоминания. – А уж какая там вонища…
Еще немного, и у меня бы точно начался припадок. Я прикрыла глаза, силясь побороть дурноту, как от морской болезни.
– Держат всех вместе – мужчин и женщин. Догадываешься, чем это заканчивается? Ублюдков, которые рождаются от подобных союзов, сразу забирают от матери на воспитание в дом призрения. И можно рожать следующего. Особо буйных заковывают в цепи или привязывают к кроватям ремнями. А если будешь слишком беспокойным пациентом, тебе пробьют голову зубилом, чтобы выпустить демонов. Вот здесь, – он ткнул узловатым пальцем мне в висок. – И после этого тебе уже будет все равно, где ты находишься сейчас и кем была когда–то.
Я не хотела слушать его рассказ, но не слушать его было невозможно. Слова повисли в воздухе – тяжелые, правдивые и оттого особенно жуткие.
– Вы там были? – спросила я, еле шевеля губами.
Ни одна сплетня о Блудсворде не упоминала Батлемскую лечебницу для умалишенных, но так рассказывать можно только если сам прошел через ад и вернулся.
Граф помедлил и кивнул. Мне показалось, что в его темных глазах мелькнул страх.
И я вдруг поняла, что сочувствую его сиятельству.
Батлем. Незримый меч над моей головой, причина, по которой я, как умею, скрываю свои странности.
Дверь за спиной Блудсворда раскрылась:
– О, я вижу, вы поладили. Ах, девочка моя, как я тебе завидую! Любовь – такое прекрасное, светлое чувство. Помнится, мы с твоим отцом…
Блудсворд моргнул. Оскаленный монстр исчез, уступив место вполне привлекательному мужчине.
– Миледи, я рад сообщить, что мисс Майтлтон сделала меня счастливейшим из смертных, сказав “да”. Осталось назначить день свадьбы.
– Мама, он лжет! Я не выйду за него!
Маменька посмотрела с укором, как всегда, когда я ляпаю что–то, по ее мнению, неуместное.
– Дорогая, не говори глупостей. Твои шутки совсем не смешны. Сэр Блудсворд, надеюсь, вы не станете воспринимать всерьез это девичье кокетство.
– О нет, миледи. Я все понимаю…
“Но это правда”, – шепнула я одними губами.
Бесполезно. Мать всегда слышит только то, что хочет слышать.
Все наши беды начались с маскарада, на который я не поехала.Я уже давно стараюсь избегать балов и приемов. Мне на них неловко, все время кажется, что обо мне перешептываются, говорят «чокнутая» и пальцем показывают.На балах я особенно остро чувствую себя чужой и ненужной. В прошлый раз за весь вечер у меня было только три танца, а ведь я хорошо танцую! Лучше сестер, даже лучше большинства невест в Сэнтшиме! Но меня редко приглашают. Обычно я сижу в кресле, смотрю, как кружат другие пары. Я стараюсь не завидовать. Любуюсь, какие они красивые, а к горлу так и подкатывают непрошеные слезы.Старая дева – девятнадцать лет. В обычной жизни я научилась не жалеть себя и не думать об этом, но знаю, что на балу не получится.Фанни тоже осталась дома. Маменька по этому поводу очень расстроилась. Фанни пятнадцать – самый лучший возраст, чтобы искать выгодную партию.– Ах, дорогая, но срок траура уже почти миновал. И нам всем про
Франческа…в стылых мартовских сумерках тлеют свечи. Дрожат на ветру, но не гаснут, как заговоренные. Запах горелого воска висит над долиной, мешаясь с запахами мокрого камня, прелой листвы, сожженных трав и дыма от факелов.Короткий, отчаянный крик «Не надо! Я буду хорошей! Не трогайте Терри!».Кровь на моих руках. Кинжал, застрявший в теле мага. Пробирающий до последней жилочки, тихий, жуткий шорох. Смерть проносится мимо, не задев, лишь опалив леденящим дыханием щеку.Снова крик «Терри-и-и!».И небо – сиреневое вечернее небо – падает в долину…За секунду до того как стоящего рядом человека разорвет на части, за мгновение до того как второго, чуть дальше, вплавит раскаленной волной в темный камень, а происходящее превратится в нечеловеческий кошмар, я вспоминаю, что это все – сон, морок. Открываю глаза, сдержи
Элисон– Ты дурочка, счастья своего не понимаешь, – Китти надувала губки и разглядывала себя в зеркало. Судя по довольному выражению ее лица, то, что она в нем видела, ей очень нравилось. – Будешь графиней.– Он гадок!– Ну, почему сразу “гадок”? На любителя. Говорят, его мать была из Эль-Нарабонна, поэтому такой темненький, – она хихикнула. – Еще брился бы почаще или отпустил бороду. И бровушки эти… Зато богатый. И нас, наконец-то, смогут посватать.– Я не выйду за него, – устала повторять. Эти слова, как заклинание, которое не работает.– Выйдешь, куда ты денешься.В последние дни было ощущение, что я ступила в трясину и теперь бесполезно барахтаюсь. О свадьбе говорили, как о решенном деле.– Саймон еще мог бы все отменить, как глава семьи. Да где его искать? – вздохнула Фанни. – Элисон хорошо, хоть при муже будет. А нам
Это случилось тем же летом.Малина вымахала густая, высокая. Ее заросли подступали к задней стене Гринберри Манор, и я, ускользнув от мисс Уайт через малую калитку, бродила по краю кустарника. Общипывала ягоды и отправляла их в рот – прямо так, немытыми. Так вкуснее.Крупная и душистая малина пахла вареньем, которое мама всегда распоряжалась открывать на Мидст. И еще летом и чем-то очень хорошим. А косточки застревали в зубах, как всегда.Я почти вышла к главной дороге, когда наткнулась на Блудсворда.– Какая встреча, о моя сладкая Элисон.Сегодня от него снова разило кровью. А рядом не было совсем никого из взрослых. Никто даже не знал, где я. Когда еще хватятся, когда станут искать в малиннике?Мне стало очень страшно.– Здравствуйте, сэр, – я попятилась, но он подошел ближе. И облизнулся.– Что вы делаете здесь одна, бесстрашная Элисон? Разве матушка не предупреждала вас, что юным леди опасно пр
Франческа– Я нужна вам, Ламберт.День едва перевалил за половину, а в кабинете сумрачно, как под вечер. Слишком мало света дают крохотные оконца, и слишком пасмурно за стенами – второй день, как небо обложено тучами. Серые, низкие, они давят, не дают дышать. В камине потрескивают дрова, отблески огня ложатся рваным красно-желтым кружевом.– Вы – полукровка, родившийся без тени. В глазах закона это делает вас человеком.Ламберт леан Фианнамайл яростно выдыхает сквозь зубы.– Меня растили для этого. Каждый день, каждый час. Только обучение и работа. Когда отец уехал на год, я правил вместо него. Никто не скажет, что я был плохим таном. Это мое Предназначение. И у меня есть тень…Я не даю ему закончить:– Князья и главы кланов не признают вас. И вы это знаете.Он отворачивается к огню. Блики пляшут на нечеловеческом лице, превращая его в подобие карнавальной маски. Остры
– Вы спрашиваете, зачем мне бессмертие?– Я знаю, лорд-Страж и так подарил вам бессмертие. Неужели люди так жадны, что не в силах остановиться на полпути?Мое возмущение от ханжеских слов столь велико, что прорывается наружу:– Легко рассуждать о человеческой жадности теперь. Что бы вы сказали десять лет назад?– То же самое, – он медлит, вглядываясь в мое лицо. – Людям не понять, но тень – это сила, которая всегда дается для чего-то. Поэтому у фэйри есть Предназначение. Хотите, я дам зарок на Великий долг? Великий долг главы клана – хорошая оплата.Он что же – держит меня за дуру? Смешно сравнивать.– Нет. Просто расскажите, что с вами случилось.– Это знание будет бесполезным для вас. Рискнете повторить мой путь – погибнете.– Или пойму, что вы правы, и не стану рисковать.Ламберт не верит. Я сама себе не верю. Потому что, если есть хотя бы к
В туннеле было сыро и жутко, поэтому я, чтобы отвлечься, представляла себе кролика в камзоле, как советовал Терри. Как этот кролик вышагивает важно, на задних ногах – нельзя же на четвереньках в камзоле. И уши длинные повисли по разные стороны от морды.Эти мысли так отвлекли, что я даже бояться забыла. А когда вышла с другой стороны – ахнула.Потому что мир стал другим.Невозможно ярким и четким. Суровым и прекрасным.Настоящим.Как будто раньше я жила в выгоревшей на солнце фреске, а теперь ее раскрасили заново.Деревья, развалины, река рядом – все осталось на том же месте. И все же изменилось. Мне вдруг подумалось, что именно таков их настоящий облик.Древняя часовая башня больше не казалась заброшенной. Росший на ней вьюнок превратился в дерево – гладкое, мощное, как мускулистое тело. Я откинула капюшон, да так и застыла под мелким моросящим дождем, разглядывая, как камень и лоза сплетаются в объятиях.
Элисон – так ее звали. Старшая дочь лорда Генри Майтлтона. Я встретил ее, когда хоронили брата Франчески.Сколько лет прошло? Шесть или восемь… тогда на похоронах патера Вимано она была совсем девчонкой – платье с кружавчиками, косички.А рыжий Саймон совсем не был ее женихом. Он был ее братом.Пусть в последние годы я стал частым гостем в человеческом мире, привыкнуть к тому, как быстро взрослеют и стареют смертные, так и не смог. В мире фэйри, где все неизменно, и каждый год похож на предыдущий, слишком легко позабыть про время.Девочка выросла. И превратилась в женщину. Весьма привлекательную женщину, это невозможно было не заметить даже сейчас, когда она была мокрая, продрогшая, в простом крестьянском платье.Не знаю, что меня больше завело – собственная невнимательность или ее ложь, но я почувствовал настоящий азарт.– Смотря что ты предложишь взамен.Элисон, похоже, держала меня за идиота, способно