ЧАСТЬ 1. ГЛАВА 4

Глава 4

Почувствовала ли я тогда, что моя жизнь теперь навсегда изменится? Не знаю, но гостья сразу обратила на себя внимание, причем не только мое – Леша и Манана тоже уставились на незнакомку во все глаза.

Она была странная – это да. И ни на кого не похожая… Разве что на фею из сказки – высокая, тонкая, в длинном темном пальто и в шляпке, а в руках черный зонт с деревянной ручкой.

Увидев ее, я встала и вернулась за стойку. Дама села за столик у окна на мое место. Она долго смотрела в окно, пока я, наконец, не решилась подойти к ней. На мое смущенное покашливание она обернулась и, улыбнувшись, попросила наш фирменный кофе.

Я уточнила:

– «Черный Капитан?»

Дама кивнула:

– Пусть будет «Черный Капитан».

Это была женщина из разряда «раз увидишь – никогда не забудешь». Большая редкость, между прочим. Пока Леша варил кофе, я украдкой разглядывала незнакомку, пытаясь отгадать, сколько ей лет. Наконец я оставила это бесполезное занятие – ей могло быть и семьдесят, и запросто триста, настолько она действительно мало походила на обычную женщину. Седые волосы тщательно уложены в короткие завитки, безупречная осанка – нет, бабушкой ее бы никто не посмел назвать, хотя, глядя на ее лицо, покрытое сеткой мелких морщин, можно было догадаться, что перед вами очень взрослая дама.

Она пила кофе с явным удовольствием, а когда я принесла счет, заметила: «Хороший эспрессо, правильной крепости, с необходимой миндальной горчинкой. И кофейня у вас симпатичная».

Я улыбнулась – ее похвала была мне особенно приятна.

Прощаясь, она пообещала, что зайдет к нам как‑нибудь еще. Царственная незнакомка поднялась и величественно направилась к выходу. Она не шла, а несла себя и была великолепна. Я долго завороженно смотрела ей вслед.

– Похожа на ведьму, – сказал Леша, заметив мой взгляд.

– Почему это? – не согласилась я. – Скорее на фею.

Леша пожал плечами:

– Феи бывают всякие. В том числе злые.

– Эта Дама походит на королеву, – высказалась Манана.

– В изгнании, – уточнил Леша.

…Белая Дама сдержала обещание и через несколько дней вновь зашла к нам. Она кивнула мне, как старой знакомой, расположилась за тем же столиком у окна и заказала «Черного Капитана».

Я старалась не смотреть в ее сторону, но в какой‑то миг не удержалась, взглянула на нее и вдруг увидела, как она коснулась рукой оконного стекла и быстро провела кончиками пальцев по той самой надписи, словно бы погладила. А через минуту в ее руке уже опять была кофейная чашка, и дама с невозмутимым видом вновь смотрела в окно. Все произошло так быстро, что я засомневалась – не почудилось ли мне?

Она стала приходить к нам почти каждый день, и я ждала ее появления. Я была уверена, что у этой загадочной женщины много тайн и удивительных историй. Мне хотелось познакомиться с ней, но я не решалась. Обычно все происходило по заведенному сценарию – она появлялась, выпивала кофе, смотрела в окно, одаривала меня на прощание улыбкой и уходила, но однажды…

Она заговорила со мной.

– Как вас зовут?

– Ника.

– А вы знаете, Ника, что до революции тут была кондитерская?

Я удивилась:

– Здесь, в помещении «Экипажа»?

– Да. Она принадлежала моему деду. И это была одна из лучших кондитерских в городе. Блины и пироги со всевозможными начинками, тульские пряники, халва, пирожные, кофе, чай. Сюда приезжали со всего Петербурга. От бабушки я слышала, что сладости из кондитерской деда заказывали для императорского двора.

– А я и не знала. До нас тут была рюмочная. Когда мы въехали, пришлось делать большой ремонт, приводить все в порядок.

Она улыбнулась:

– После революции здесь был магазин, затем долгое время столовая, в семидесятые в этих стенах разместилось кафе, а потом пошла чехарда пирожковых‑рюмочных. Когда появились вы – я обрадовалась. Возникло чувство, что вернулся дух старой кондитерской. Кстати, я живу в этом доме…

– Замечательно! Значит, вы будете часто бывать у нас?

Она благосклонно кивнула.

Я спросила, как ее зовут, ожидая любого ответа, я бы не удивилась, если бы она, к примеру, представилась Феей Грез или гранд‑дамой королевы Виктории, но она сказала «Елена Павловна». Про себя я стала называть ее просто Еленой.

Какая‑то тайна скрывалась в ее улыбке, взмахе ресниц, горделивом повороте головы. Конечно, эта женщина запросто могла целоваться с любовником на мосту в Венеции после карнавала, цокать каблуками по площадям Рима или убегать от возлюбленного душной летней ночью в Вене сто, а может, триста лет назад…

…После нашего знакомства Елена Павловна не приходила несколько дней, и я встревожилась – не обиделась ли она на что‑нибудь? И когда, наконец, она появилась, я бросилась ей навстречу. Улыбнувшись, она предложила вместе выпить кофе. Поскольку в этот ранний час других посетителей не было, я согласилась и присела рядом с ней.

– Все как много лет назад, – сказала Елена, глядя в окно. – Я всегда любила приходить сюда и наблюдать картины из городской жизни – это куда интереснее постановочных фильмов. Вон прошла сухая дама с левреткой, обратите внимание, как они похожи друг на друга, в этом есть что‑то трогательное, вот остановилась машина, из которой выпорхнула блондинка, на мой взгляд, слишком современная, а ее герой, выходя из автомобиля, не открыл барышне дверцу и не обернулся, идет ли она за ним; а вот мальчишки с упоением поглощают мороженое…

Я призналась, что тоже люблю смотреть в это огромное панорамное окно, наблюдая жизнь города, впитывая его энергию.

Елена улыбнулась:

– Да, интересное кино: столько порой увидишь смешного, печального, трагического, величественного, и у всех в этом фильме главные роли.

Подошла Юля и предложила нам попробовать испеченные Наной маковые рогалики.

Когда она ушла, Елена заметила:

– О, эту великолепную девицу надо выставлять в витрине – создал же бог такую красоту! Впрочем, к примеру, в Дом мод Кардена ее при всем этом внешнем блеске и полном соответствии модельным параметрам не взяли бы.

Я опешила, с уст срывался вопрос: «А откуда, простите, вы знаете, как там у Кардена?» Вместо этого я, конечно, только вежливо спросила:

– Почему вы так думаете?

Елена пожала плечами:

– Потому что туда брали девушек, которые пробудили в себе осознание своей женской силы. О, поверьте, если женщина знает про сокрушительную силу, заложенную в ней, – она может свернуть горы! Это мощное оружие. А ваша девочка пока не проснулась, что ли… Вы, должно быть, думаете, откуда я знаю про Кардена, старая кошелка? Очень просто – я работала с ним.

– Вы были манекенщицей?

Кажется, она даже обиделась и взглянула на меня с укоризной.

– Ну что вы, Ника… Я художник.

Юля принесла рогалики и вернулась за барную стойку.

Елена Павловна посмотрела ей вслед:

– Да, фактура великолепна, настоящая красавица!

– Значит, красавицам надо пробудить в себе… осознание своей женской силы? А что делать не красавицам? – спросила я не без печали.

– То же самое, – усмехнулась Елена. – Тогда внешность вообще не будет иметь никакого значения. Знаете, Ника, я никогда не была красавицей и не переживала по этому поводу. Я совершенно убеждена, что красота для женщины приятный, но отнюдь не основополагающий фактор. Поверьте, умная женщина заставит мужчину не заметить отдельные недочеты ее внешности.

У нее был невероятно красивый голос – низкий, с модуляциями, прекрасная дикция. И какой‑то флер очарования и аристократизма таился в каждом ее жесте.

Дождевые струи забарабанили в окно.

– Люблю октябрь, – вздохнула Елена Павловна, – особенно в России. Особенно в Петербурге. Время светлой грусти и подведения итогов. Как прекрасно сказал Пастернак:

Октябрь серебристо‑ореховый.

Блеск заморозков оловянный.

Осенние сумерки Чехова,

Чайковского и Левитана.

Она поднялась:

– До свидания, Ника! Спасибо за чудесный кофе и компанию.

* * *

Приближение праздников я почувствовала в начале декабря.

Девочка лет десяти, пришедшая в кофейню с отцом, выбрала шоколадный рулет с малиной (молодец, правильный выбор, отменный десерт!)

Я загляделась на девочку, подумав, что, наверное, в детстве была похожа на нее – такая же темноволосая, темноглазая, смешливая. Серьезный девочкин папа заказал себе двойной эспрессо.

Когда я принесла им заказ, девочка подмигнула мне:

– Скоро Новый год!

Я озадачилась – до праздника было еще далеко. Хотя… Я улыбнулась юной леди и сказала, что она права – пора бы уже, в самом деле, задуматься о важных вещах, например, о елке.

Вот тогда‑то я и решила, что к Новому году надо будет придумать для посетителей что‑нибудь особенное.

Ближе к праздникам мы украсили кофейню и стали вручать постоянным посетителям подарочные пакеты сластей.

…Елена Павловна зашла к нам за несколько дней до Нового года. Она похвалила праздничный интерьер кофейни, сказав, что у нас волшебная новогодняя атмосфера.

– Вот только жаль, Ника, что у вас в меню нет старинного рождественского пирога «Christmas cake», так называемого пирога «Двенадцатой ночи», который когда‑то был украшением этой кондитерской. Я знаю, что его специально заказывали к Рождеству многие петербургские семьи. Представляете, какая была бы преемственность, если бы вы добавили в меню этот фантастический десерт!

Я попросила Елену Павловну дать рецепт легендарного пирога «Двенадцатой ночи» и записала его. На прощание Елена пригласила меня как‑нибудь забежать к ней в гости. «Вход не с набережной, а со двора, третий этаж…»

…В этот вечер мы отмечали наступающий Новый год нашим маленьким экипажем. Я рассказала Манане о пожелании Елены Павловны и передала ей записанный рецепт. Озадаченная Нана сказала, что завтра попробует испечь этот пирог.

… – Ника, если я что‑нибудь понимаю, – кокетливо вздохнула Нана, – то это действительно невероятно вкусно. Ты только посмотри!

Она показала воздушный, украшенный звездами из глазури пирог «Двенадцатой ночи».

– Я все выполняла строго по рецепту, – заверила Нана. – Изюм, вишня, пюре сладкого каштана, ром, абрикосовый джем, миндаль, корица, мускатный орех. Это фантастика! На Новый год испеку для своей семьи такой же.

– Спасибо, дорогая. – Я чмокнула Нану в румяную щеку. – Сделаем Елене Павловне новогодний подарок от кофейни «Экипаж». Вечером зайду к ней в гости, отнесу пирог.

– Подожди! – спохватилась Нана.

Она вывела на пироге глазурью надпись «Счастливого Нового года!»

* * *

– Елена Павловна, здесь марципановые пирожные, ваши любимые имбирные пряники и пирог «Двенадцатой ночи», который мы постарались приготовить по вашему рецепту.

Елена всплеснула руками:

– Ника, дорогая, проходи, ты как раз к чаю.

…Это была огромная пятикомнатная квартира, бывшая коммуналка на три семьи. Елена посетовала, что для нее одной квартира слишком большая, и объяснила, что, когда она несколько лет назад ее покупала, других в нашем районе не было, и ей пришлось остановиться на этой.

Когда Елена ушла готовить чай, я принялась разглядывать гостиную. Именно так я всегда представляла интеллигентную петербургскую квартиру. Во многом здешняя обстановка напоминала дом моей прабабушки, коренной петербурженки, выпускницы Смольного института: огромная уходящая под потолок библиотека, на стенах картины, портреты, благородная мебель, с каждым предметом которой хочется поздороваться, потому как кажется, что в нем застыло время.

Я люблю старые дома с историей, вот такие квартиры, повидавшие множество человеческих судеб. Для меня они неразрывно связаны с Петербургом. Я знаю, что настоящий город живет за этими дверями, в таких историях встреч, разлук, потерь.

Всюду было много фотографий – висящих на стенах, расставленных на столе в рамках. На многих я узнала Елену в разные периоды жизни. Вот она – надменная барышня в вечернем платье (да, сомнений быть не может – это ее неповторимая ироническая улыбка, глаза с прищуром). Роскошная дама в шляпке с вуалью – тоже Елена, но чуть старше.

Елена обладала яркой внешностью – высокая, очень хрупкая, грациозная, тонкие запястья и щиколотки, длинная лебединая шея; судя по фотографиям, она всегда носила короткую мальчишескую стрижку, оттенявшую ее огромные, выразительные глаза с характерным «кошачьим» разрезом. Елена была больше чем красавица – она обладала неповторимой индивидуальностью.

Елена вернулась в гостиную с подносом и чашками. Заметив, что я рассматриваю фотографии, она улыбнулась:

– Да, это я… Целую вечность назад. Что, не похожа?

Я ответила, что, напротив, похожа, – слишком необычная внешность и характерная мимика.

– Только вы сказали неправду, Елена Павловна.

Она удивленно вскинула бровь.

– Вы говорили, что никогда не были красавицей. Это неправда.

– Деточка, это было так давно, что я уже и не помню, как выглядела. – Она рассмеялась.

В очередной раз поразившись, как заразительно и задорно она смеется, я подумала, что есть вещи, над которыми время не властно, – у Елены был удивительно молодой голос, безупречная осанка и поразительная пластика (позже она расскажет, что в юности профессионально занималась балетом).

Я улыбнулась:

– Сдается мне, что вы, Елена Павловна, на себя наговариваете!

Она махнула рукой:

– Бросьте, Ника. Я не стеснялась своего возраста. Кстати, теперь это такая редкость. Я помню, что, когда мне исполнилось пятьдесят, отчаянно молодящиеся дамы стали советовать: «Леночка, тише, не надо говорить, сколько вам лет!» Я недоумевала: а что, после пятидесяти я стала качественно хуже? В чем‑то изменилась? Чего мне стесняться? К сожалению, в наше время процветающего культа молодости быть старым просто неприлично.

Она пригласила меня к столу. Налила чай в тончайшую фарфоровую чашку.

– Вся штука в том, детка, что время идет, меняя тебя в глазах окружающих, но для себя ты остаешься прежним. – Елена вздохнула. – Тебе самой кажется, что ты все та же… Пока однажды ты не начинаешь с ужасом понимать, что твое внутреннее самоощущение вступает в мучительное противоречие с неизвестно откуда взявшимися немощью и хворями. И тут позвольте процитировать великую актрису, которая говорила, что величайшая трагедия для человека – принадлежать своему распаду. Поэтому, Ника, готовьте себя к взрослому периоду жизни уже сейчас. Это, конечно, трудно, особенно для женщины, но необходимо. Потому что, когда ты вдруг замечаешь собственные морщины, седину, равнодушие в глазах мужчин, оказывается, что ты к этому совершенно не готова.

– А как к этому можно подготовиться?

– Усиленно наращивать личность, – усмехнулась Елена. – Давайте‑ка пить чай. Сейчас я принесу ваши великолепные сладости!

…Я продолжила рассматривать фотографии. На одной из них хозяйка дома была изображена в обнимку с известной французской актрисой, на другой – в компании популярного певца. Когда Елена вернулась, я не выдержала и спросила: неужели она действительно была с ними знакома?

Мой вопрос ее безмерно удивил. Елена Павловна взглянула на фотографию, которую я держала в руках.

– А, да… Весьма милая дама, ее ничуть не испортила слава… А Пьер очаровывал всех с первого взгляда, в нем был какой‑то особенный магнетизм… Извините, Ника, я не люблю бросаться именами. Это смешно и нелепо. Ну, пила я кофе с Н, ну, обсуждали мы с К нашего общего парикмахера, что с того? Поговорим о вас. Завтра Новый год… Уже решили, где будете встречать праздник?

Я растерялась, не зная, что ответить, поскольку вариантов, как провести новогоднюю ночь, у меня не было.

– Скорее всего, дома, что называется, «в обществе собственной свиньи», – призналась я.

Елена улыбнулась:

– Вы выбрали мой вариант. Но зачем?

– Ну‑у… – я замялась, – так сложились жизненные обстоятельства.

– Понимаю, – вздохнула Елена. – Так бывает. Хотя в вашем возрасте, Ника, жизненные обстоятельства могут измениться в одно мгновение.

– Если честно, я уже как‑то и не надеюсь…

Она пожала плечами:

– Зря. Положено надеяться. Тем более в канун таких прекрасных праздников.

Я пошутила:

– Хотите сказать, что в Новый год все возможно и счастье в любой момент может постучать в двери?

В прихожей раздался дверной звонок.

– Или позвонить в двери, – улыбнулась Елена. – Извините, я сейчас открою.

Когда она ушла, я почему‑то разволновалась. А когда она вернулась – тем более.

* * *

Елена Павловна возвратилась не одна, а в компании высокого молодого человека. Я, конечно, сразу его узнала. Это был тот самый симпатичный бородатый парень, который часто в октябре захаживал к нам в кофейню и дни напролет печатал что‑то на своем ноутбуке.

– Знакомьтесь! – сказала Елена. – Это Иван! А это Ника!

Молодой человек кивнул мне и вежливо, но сдержанно улыбнулся.

– Я, наверное, пойду, – сказал он после паузы.

– Только после чая, – категорично заявила Елена.

Ивану не оставалось ничего другого, как сесть рядом со мной.

Елена объяснила, что он живет в соседнем доме, и окна его квартиры выходят на «Экипаж». Я сказала, что знаю Ивана. «Вы приходили к нам в кофейню и работали у нас, а потом почему‑то перестали появляться…»

– Вы тогда меня очень выручили, – признался Иван. – В октябре мне пришлось срочно дописывать сценарий, а мои соседи сверху устроили ремонт, и дома работать было невозможно, поэтому я обосновался у вас в кофейне. В «Экипаже» здорово, располагающая атмосфера, отличный кофе. Благодаря вам я закончил сценарий. А потом в конце октября уехал на съемки фильма и поэтому уже не приходил в кофейню.

– А я‑то думала, куда вы пропали, – простодушно призналась я. – Предположила, что, может, вам у нас разонравилось.

Он отрицательно покачал головой:

– Нет, что вы… Просто я только на днях вернулся в город.

Надо сказать, что для зимнего Петербурга Иван выглядел экзотически, удивляя своим шоколадным загаром.

Я заметила, что он сильно изменился внешне.

– Вы где‑то потеряли бородку, а главное, у вас такой загар, как будто вы эти два месяца прожили в солярии.

Он улыбнулся:

– Мы снимали фильм в Болгарии, а после окончания съемок я устроил себе двухнедельный отпуск на острове у теплого моря. Загар прилагался.

– Для Петербурга у тебя неприлично цветущий вид, – Елена с нежностью коснулась его головы, – волосы выгорели на солнце… Молодец, что сбрил бороду, тебе так больше идет!

Она рассказала мне, что Иван заботится о ней как об одинокой даме «в том возрасте, когда и зубная боль – кокетство», иногда приносит лекарства, продукты, порой они вдвоем ходят в театр («и для меня, Ника, это всегда праздник души).

По тому, как Елена Павловна говорила про Ивана, и главное, по тому, с какой теплотой она на него смотрела, было ясно, что она к нему искренне привязана.

– Ваня у нас известный сценарист! – с гордостью сообщила Елена. – Ему всего двадцать девять лет, а по его текстам уже активно снимают фильмы. Я, знаете ли, Ника, не слишком жалую современный кинематограф, но картины по Ванечкиным сценариям люблю. В них много искренности, глубины, а это в наше время самая большая ценность. Мальчику пророчат блестящее будущее. Правда, он сам вам об этом ни за что не расскажет, потому что скромен и хорошо воспитан.

– Елена, вы так меня нахваливаете в моем же присутствии, – смутился Иван.

Я обратила внимание на то, что Иван, как и я, тоже называет хозяйку Еленой, без отчества.

Она улыбнулась:

– Прости меня, мой мальчик… Ну, что возьмешь с женщины? Не обижайся. О твоих достоинствах в твоем присутствии мы больше говорить не будем. Я потом нашепчу Нике на ушко… Ваня, попробуй чудесный пирог, который принесла Ника.

Она повернулась ко мне:

– Дорогая, должна вам сказать, что пирог «Двенадцатой ночи» удался. Спасибо, меня очень тронул ваш поступок.

…Мы пили чай. Елена Павловна много рассказывала, а мы с Иваном с неподдельным интересом слушали ее необычайно захватывающие истории.

– Петербург для меня – альбом с воспоминаниями, – призналась Елена. – А проспекты, площади, набережные и старые благородные лица домов – как будто страницы в этом альбоме, которые можно перелистывать. Например, этот дом и дом напротив, тот, где живет Иван… Представляешь, Ваня, я знаю, кто жил в твоей квартире прежде. До революции там жила подруга моей бабки, известная петербургская красавица, в нее был отчаянно влюблен брат моего деда. Она была так красива, что на нее приходили посмотреть!

Елена достала из комода старинную фотографию, с которой нам улыбнулась неземная красавица. Огромные, словно испуганные глаза, длинные ресницы, лицо совершенной скульптурной лепки.

– Редкая красота, – вздохнула Елена. – Таких женщин посылают на землю, вероятно, с какой‑то особой миссией. Фарфоровая бледность лица, фиалковые глаза, будто изваянная из мрамора фигура античной богини. Веселую смешливую Ольгу некоторые называли легковесной, поверхностной, но на самом деле она, не имея энциклопедических знаний, обладала живым природным умом, подкупающей естественностью и очарованием. При этом какая‑то печать трагедии всегда угадывалась на ее прелестном лице даже в самые лучшие, блестящие годы. Из‑за нее стрелялись, смертельно влюбленный в нее мальчик погиб на дуэли (она потом винила себя в его смерти).

После революции ею увлекся видный партийный деятель. Такой идейный революционер с внешностью Собакевича, двумя классами образования и большими мясистыми руками. Оля хохотала, когда он своим неповоротливым языком пытался говорить ей куртуазные нежности; с иронией переспрашивала, распахнув синие глазищи: вы верно, шутите?!

Он не шутил, у него вообще не было чувства юмора, как у большинства его собратьев по революционной шайке, поэтому Оленькиных усмешек он не стерпел и отомстил ей. Барышня попала на Гороховую, в эти жуткие кровавые подвалы, где, вероятно, и сгинула бы, если бы за нее не вступился другой поклонник, тоже из революционных начальников. Ее выпустили, и в девятнадцатом году она уехала из России. Жила во Франции, нуждалась, бедствовала, в конце жизни, кажется, откровенно голодала… Умерла в нищете и в абсолютном, зверином одиночестве.

Елена замолчала, подошла к окну. Соседний дом светился огнями. Мы с Иваном молчали, боясь нарушить тишину.

– А вон в той угловой квартире устраивались чудесные рождественские праздники. Хозяйка – красавица, умница, была музой известного поэта. Когда ее мужа арестовали, ей пришлось освободить квартиру и переехать в комнату в коммуналке. Она писала мужу письма в тюрьму, не зная, что его давно нет на свете. Его расстреляли через два месяца после ареста, а она писала ему десять лет, пока была жива. Того мира давно нет… Все они умерли. Умерли…

Елена Павловна вдруг спохватилась:

– Я, наверное, утомила вас этими историями столетней давности!

Иван улыбнулся:

– Ну что вы! Я так люблю слушать ваши рассказы. Мне бы хотелось написать о женщинах, про которых вы рассказываете, сделать их своими героинями.

Елена кивнула:

– Понимаю… В них был эпический масштаб, предчувствие вселенской трагедии, глубина. Наконец, эти невероятные красавицы были блестяще образованны, умны, благородны. Не хотелось бы по‑старчески сетовать, что нынче все не то, все не так, и люди измельчали, но, кажется, это правда, – она развела руками.

…Иван поднялся:

– Уже поздно, мне пора.

Я перевела взгляд на часы и охнула – за разговорами мы не заметили, что засиделись до полуночи. Я поблагодарила хозяйку и следом за Иваном вышла в прихожую.

– Ваня, проводи Нику, – попросила Елена, прощаясь с нами.

На улице шел пушистый новогодний снег. Возвращаться домой не хотелось.

Я с надеждой ждала – может быть, Иван предложит прогуляться? Мне было интересно поговорить с ним, спросить, о чем он пишет, как познакомился с Еленой, о сотне других вещей.

– Куда вас проводить? – спросил Иван.

Услышав его равнодушный голос, я мгновенно сникла.

– Спасибо, меня не надо провожать. Я дойду сама, тут близко…

У набережной мы простились.

* * *

Придя домой, я продолжала думать о новом знакомом и наконец поняла, на кого он похож. Ваня был похож – о боги! – на звезду вестернов, моего любимого актера Клинта Иствуда в его лучшие годы. Такой же худой, но сильный (женщине ведь достаточно одного взгляда на мужчину, чтобы это понять), сдержанный, немногословный; а когда он улыбается, улыбка озаряет его лицо светом, будто где‑то внутри зажигается лампочка. Я бы хотела узнать, о чем он пишет, что его волнует, какие отношения связывают их с Еленой. Жаль, если я его больше никогда не увижу.

Я расстроилась – надо было как‑то продолжить знакомство, изящно и непринужденно – есть ведь девушки, которые так умеют пригласить его… ну, хотя бы в «Экипаж» на чашку кофе. А я… застеснялась, скукожилась, как старый пень. Увы – в отношениях с мужчинами я не умею проявлять инициативу, боюсь показаться навязчивой, быть отвергнутой, боюсь, как бы кто чего не подумал. Я вообще слишком многого боюсь, как и положено хорошей девочке, воспитанной на нежной девичьей литературе, сказках и мифах о Спящей Красавице, Золушке и Белоснежке, закладывающих в головки барышень «правильную» матрицу и соответствующие паттерны поведения. Согласно им девушке надлежит терпеливо ждать принца на белом коне (лучше бы «Мерседесе»), со своей стороны не предпринимая для его поисков никаких усилий.

По преданиям, этот принц найдется сам собой и однажды постучится в дверь ее башни, спасет, обнимет, поцелует и наполнит девичью жизнь счастьем и смыслом. И вот гордая, воспитанная, умная и красивая барышня ждет принца, смысла и счастья: «Предчувствую тебя, года проходят мимо…» Года проходят – это да. Уже ни красоты особой, ни здоровья, а «Мерседес» к башне даже близко не подъезжает.

И в этом кроется главная ошибка подобного воспитания – не надо девочкам внушать идеи, что они‑де должны пассивно ждать принцев и милостей от природы, потому что современной женщине никто их просто так не предоставит. Она должна сама пойти и завоевать и полцарства, и принца в придачу.

Теперь, с высоты своих, даже страшно сказать – тридцати лет, я это понимаю; но прежде чем меня посетила сия нехитрая истина, мне пришлось набить много шишек о стены своей башни. А уж сколько душевных ран еще предстоит получить – боюсь представить! Потому что одно дело понимать, а другое – что называется, «поступать в соответствии»; застенчивость и гордость просто так в карман не спрячешь!

* * *

После полуночи позвонила Рита. Мы поздравили друг друга с наступающим. Рита пожаловалась, что в Штатах Новый год не является главным национальным праздником, и вряд ли Джон и его американские приятели поймут русскую национальную идею с елкой, «оливье» и фильмом «Ирония судьбы». Она призналась, что на днях пыталась показать Джону любимую комедию, но ничего хорошего из этого не вышло – Джон юмора не понял, посчитал фильм скучным, и они чуть было не поссорились.

– Ника, как у тебя дела? – осторожно поинтересовалась Рита.

С интонацией полудохлого ослика Иа‑Иа я заверила подругу, что дела просто отлично. И настроение, разумеется, тоже.

– Мне кажется, ты чего‑то не договариваешь.

Я так и представила пытливые очи подруги, которыми она меня просвечивает, будто рентгеном, и отшутилась, мол, все как обычно, ничего такого…

– Я же тебя насквозь вижу, – заявила Рита. – А ну, давай рассказывай.

Пришлось рассказать ей про встречу с Иваном в подробностях и на закуску выдать признание в том, что Ваня мне очень понравился.

– Ну и пригласи его встретить Новый год вместе! – с ходу предложила моя решительная подруга.

– Так просто? – усомнилась я.

– Уж точно не так сложно, как ты себе внушаешь.

– А если он откажется? Я ведь этого не переживу.

– Ника, не говори глупостей. И потом, лучше жалеть о сделанном, чем о том, на что не решился из‑за трусости. Да, кстати… Надеюсь, ты не болеешь глупой гордостью?! Это опасное заболевание, которое нужно лечить.

После разговора с Ритой, побуждавшей меня к активным действиям, я задумалась: может, в самом деле позвонить Ивану, как бы ненароком спросить, где он собирается встречать Новый год, и, если что, осторожно намекнуть ему на… Ой. У меня ведь нет ни его адреса, ни телефона!

Утром я набралась смелости, позвонила Елене и спросила ее про Ивана. Елена ответила, что Ваня сегодня уехал в Москву, встречать Новый год.

Мое воображение услужливо подсказало – он поехал к своей девушке. Она прекрасна, и они любят друг друга.

Мне стало грустно и неловко, и я поспешила проститься с Еленой.