ЧАСТЬ 2. ГЛАВА 1

Часть 2

Зима

Глава 1

На следующий день я была сама не своя. Вспоминая вежливый отказ Ивана, переживала: вот я дура, так мне и надо. И не могла сосредоточиться на работе.

– О чем ты думаешь? – Лешин голос вернул меня к реальности.

Да, такого казуса со мной еще не случалось – задумавшись об Иване, я передержала кофе.

Леша нахмурился:

– Ну, ты даешь! Я за это Юльку ругаю, а ты.

Я едва не расплакалась и поплелась в подсобку, где зачем‑то принялась долго и весьма придирчиво разглядывать себя в зеркале. Увы, ничего хорошего я там не увидела. Из зеркала с печальным укором на меня смотрела унылая полная женщина лет тридцати, и она мне не нравилась. Ка‑те‑го‑ри‑чески! А если я сама себе не нравлюсь, то что уж говорить об окружающих.

Поскольку никого другого рядом не оказалось, в поисках беспощадной правды я обратилась к Леше: «Лех, скажи честно, я толстая, да?»

Леша засопел и ничего не сказал, но его неловкое молчание было столь красноречивым, что укрепило меня в худших подозрениях. О да – зерно упало на благодатную почву. Дело в том, что я – непаханое поле разнообразных неврозов и комплексов. Меня в детстве так хорошо обработали: «Ника, не высовывайся». «Ника, будь как все». «Ника, не носи юбки – у тебя ноги кривые», Ника – то, Ника – се, что я на всю жизнь уверовала в свою неполноценность. А современный мир тотального гламура работает исключительно на то, чтобы я и мне подобные, с кривыми ногами, оттопыренными ушами и прочими досадными упущениями природы и думать не смели, что они тоже чего‑то достойны – личного счастья, например, или хотя бы уважения окружающих.

Увы, в наше время, если ты не двухметровая анорексичная блондинка – можешь смело пойти и застрелиться! Стоит включить телевизор, как с экрана нам тут же заговорщически подмигивает ослепительная, словно сошедшая с Олимпа девушка и гордо заявляет: «Ведь я этого достойна!» И у нас тут же возникает иллюзия, что если мы купим себе баночку этого волшебного шампуня, как у тэвэшной Геры, то волосы тут же заколосятся и зазолотятся, как у нее. Или, если я надену колготки, как у этой модели с ногами запредельной длины, такой, что она запросто может почесать левой ногой правое ухо, мои собственные ноги чудесным образом удлинятся на вожделенное количество сантиметров. Нет, если я в этих колготках встану на стремянку – то очень может быть, что ноги и будут выглядеть длиннее, а так вряд ли…

Тяжело современной женщине! Ей заколачивают в голову стандарты, как гвозди, внушают, что если у тебя перхоть, то это такой позор, который можно смыть только кровью, а если, не приведи господи, волосатые ноги, то к людям лучше вовсе не выходить и уж точно не сметь надеяться на счастье, которое, как и любовь, доступно только избранным – красивым, вечно юным, без намека на перхоть и волосы в неположенных местах.

А вот еще фишка времени – возраст. Елена Павловна права – в наше время пожилым быть просто неприлично. Прямо какой‑то культ молодости, согласно которому всех кумушек после сорока нужно сдавать в утиль. Собирать отживших свое женщин в пачки – и в макулатуру. Или в металлом. Мне вот до макулатуры уже совсем немного осталось, и я не согласна с таким отношением!

В общем, смотрю я на все это и думаю: а что делать мне? Толстой тридцатилетней? Повеситься? Зачем нужны такие, как я, в этом отполированном и припудренном глянцевом мире?

Нет бы все женщины разом взбунтовались, договорились между собой и устроили мировой заговор против этих законодателей стандартов. Ведь мы этого достойны, черт побери!

* * *

А пока этого не произошло, я решила худеть. Как известно, подобные мероприятия хорошо начинать с какой‑то символической даты (ну, хоть с понедельника), а уж начало года для этого подходит просто замечательно.

Я честно держалась три дня и ела только грейпфруты, от одного вида которых меня мгновенно начинало корежить. На третий день диеты, обнаружив в холодильнике сыр, купленный ранее, я была готова съесть его прямо с целлофановой оберткой.

А на четвертый Манана всучила мне пирожки; на, говорит, Ника, с капустой, сама пекла. Я их и брать не хотела, но было неудобно отказаться; и вот вечером, придя домой, я оставила эти пирожки на кухне, а сама пошла в комнату смотреть фильм; но вдруг случилось странное – я почему‑то опять оказалась на кухне с пирожком в руке, половина которого уже была съедена! Мистика. Потом, конечно, во мне проснулась совесть; она взвыла: «Что ты делаешь, бесстыжая?!» Я охнула, запунцовела, с ужасом отшвырнула оставшуюся половину пирожка и убежала с кухни, давясь рыданиями.

За позорное грехопадение с пирожком я решила наказать себя еще неделей грейпфрутового тропического ада.

Увидев, что Леша с Мананой собираются обедать, я попыталась от них сбежать, сославшись на диету. Но Манана, настаивая на совместном обеде, сказала: «Диета? Ну, выпьешь с нами зеленый чай, делов‑то, да мы все выпьем зеленый чай!»

Они все и выпили, только к чаю Юля взяла «Тирамису», Леша – пироги, а Манана – пирожные. Одна я держалась, пила чай и смотрела на этот пир во время чумы, как страдалец.

– Худеешь? – с жалостью спросила Манана.

Я печально кивнула.

– Тяжело? – В голосе Наны звучало неподдельное участие.

Я кивнула уже не просто печально, а скорбно.

– Я и не думала, что будет так тяжело. Вот живешь тридцать с лишним лет, что‑то такое о себе понимаешь, во всяком случае считаешь себя мыслящим сложноорганизованным существом, а потом с удивлением сознаешь, что ни мыслить, ни думать о чем‑то возвышенном, если голоден, не можешь. Только и думаешь, что будучи в иных обстоятельствах ты бы сейчас съел. Даже как‑то стыдно.

Я с завистью посмотрела на Юлю – вот само совершенство! – и спросила:

– Юлька, отчего ты такая худая?

Юля пожала плечами и виновато вздохнула, дескать, девочки, я ведь не виновата.

– Говорят, кефир помогает, – встрял в женский разговор Леша. – Если месяц пить один кефир – точно похудеешь.

– После шести вечера нельзя есть, – сострадательно улыбнулась Юля, никогда не знавшая проблем с фигурой.

Я усмехнулась:

– Да, а еще лучше – после двенадцати дня. При этом употреблять только кефир в течение месяца, как советует Лелик, и тогда результат будет – закачаешься!

– Точно, закачаешься. Или отбросишь копыта, – хмыкнула Манана.

Следующие полчаса мы с ней обсуждали аспекты диетического питания, делясь чудодейственными рецептами похудения.

Диеты – это вообще «зе бест» женщин всех времен и народов. Более того, если у какой‑нибудь представительницы прекрасного пола, особо отмеченной феями при рождении (как наша Юлька), нет проблем с фигурой («а я могу съесть три куска торта, а потом еще накатить полмешка пряников и пару пачек сливочного масла – и хоть бы хны! В идеальном весе!»), то на нее другие женщины смотрят сами понимаете как… Дружить с ней уже сложно. Оставшиеся девяносто девять процентов горемык, которым не повезло от природы, сбиваются в стаи и живо обсуждают, чего бы им такого еще съесть, чтобы похудеть и назавтра проснуться стройной, как Анджолина Джоли.

Вот и мы с Наной вспомнили всевозможные диеты, правда, в итоге Нана решительно заявила:

– А я больше этой дурью не маюсь и на диетах не сижу! Кому плохо, что я толстая? И кому вообще есть до этого дело?

– Точно, – кивнул Леша, налегая на пироги.

В конце затянувшегося обеда я не выдержала и сказала с неизъяснимо грустной интонацией:

– Ну и зачем вы меня весь день искушаете? Едите пирожные, пироги… А я на диете.

Мои коллеги замерли, пригвожденные чувством вины.

– Да ладно, – сказала Нана. – Чего ты? Съешь одну мааленькую пироженку, а завтра опять начнешь худеть.

И ведь я купилась на эту примитивную, но безотказную приманку.

– Да? А что, если в самом деле? Сегодня э… Но завтра – решительно нет!

– Конечно, – ласково улыбнулась Нана. – Мы все так сделаем!

Я вздохнула и пошла к витрине с пирожными.

Расплата была скорой. Вечером я долго не могла заставить себя посмотреть в зеркало, а когда решилась… Свет мой зеркальце, скажи, я ль на свете всех страшнее? Что? А‑а‑а‑а… Спасибо, ясно. Выкину‑ка я зеркальце куда подальше и в следующий месяц буду есть очень вкусные грейпфруты.

* * *

Вскоре я дохуделась до того, что уже ничего не соображала и вместо эспрессо дала посетителю капучино. Молодой человек уставился в чашку, где я заботливо вывела латте‑арт в виде поздравления с Рождеством, и хмуро спросил:

– Это что?

Я удивилась:

– Вам не нравится наш капучино?

– Но я заказывал эспрессо! – отрезал парень. – У меня непереносимость молока!

И посмотрел на меня так подозрительно, будто специально я хотела его отравить.

После этого происшествия я решила немедленно что‑нибудь съесть, ибо голодный и безумный бариста действительно способен ненароком кого‑нибудь отправить на тот свет. Я поскакала на кухню и для поднятия угасающих жизненных сил схватила пирожное. В этот момент вошли Леша с Мананой.

– Ты что?! – испуганно вскрикнул Леша, увидев меня с марципановым пирожным в руках. На его лице было такое выражение ужаса, словно я держала какую‑нибудь гусеницу.

– А что такое? – Я подняла на него виноватые глаза.

– Ну, ты же это… худеешь, – растерялся Леша.

И тут я взорвалась (правильно говорят, что люди на диете – очень нервные):

– А почему я должна худеть? Кто это вообще придумал? Конечно, хорошо рассуждать, когда ты от природы тощий как палка и твое природное изящество тебе ничего не стоит, – не надо мучиться, изводить себя диетой. Мы бы посмотрели на тебя, если бы ты поголодал хотя бы денек!

– Да! – с апломбом подтвердила еще одна жертва очевидной несправедливости природы – крупная Манана. – Пусть ест, отстань от нее.

От нашего напора Леша смутился и махнул рукой:

– Ну, как знаете. Силы воли у вас нет, вот что, – после чего набросал на тарелку с десяток круассанов и душевно позавтракал.

…Но вскоре аппетит у меня отшибло начисто. Утром следующего дня, придя в «Экипаж», я увидела Лешу, которому было явно не до круассанов.

– Ника, такое дело… – Он запнулся, переминаясь с ноги на ногу. – Прямо не знаю, как сказать…

Я схватилась за сердце:

– Да что такое?!

– Ну, я сегодня пришел на работу первым, – промямлил Лелик, – а тут…

– Что тут? – разозлилась я. – Не тяни кота за хвост!

– Я прихожу и вижу, что на дверях кофейни висит венок, – наконец родил Леша.

Я облегченно выдохнула:

– Какой венок? Рождественский?

– Ага, рождественский, – вздохнул Леша, – с ангелочками, у всех крылья.

– Ну и замечательно, – я улыбнулась, – ничего удивительного, ведь скоро Рождество.

– Господи, Ника, – закричал Леша, теряя терпение. – Это был похоронный венок!

Я застыла и удивленно воззрилась на Лешу:

– Похоронный?

– Ну!

– А где… он?

– Там. – Леша указал в сторону кухни.

…Хотя я уже знала, что меня ждет, тем не менее, увидев на кухне предмет, о котором сказал Леша, я вскрикнула. Точно. Самый что ни на есть похоронный венок, с цветами и ленточками. Очень мило… Кто, однако, оказывает нам такие знаки внимания?

За утренним кофе мы обсудили странное происшествие.

– Какая‑то сволочь пошутила, – предположил Леша.

– Или нам угрожают, – вставила Юля.

На Манану венок произвел особенно удручающее впечатление. Она уверяла, что это не иначе сглаз и кто‑то таким образом колдует, наводит порчу. Юля пискнула, Леша вздохнул – быть «испорченными» никому не хотелось. Я пожала плечами – интересно, кому мы перешли дорогу?

Скорбный торжественный венок стоял в углу, нагоняя тоску. Леша предложил снести его куда‑нибудь подальше отсюда. Я сказала – пусть стоит как вещдок. Еще раз внимательно осмотрев сей милый подарок, я увидела надпись на одной из ленточек: «Подумай – не то будет хуже».

– Подумай, ха! – хмыкнул Леша, прочитав послание анонимного доброжелателя. – Так мы и думаем, можно сказать, напряженно думаем над тем, что все это значит. Чтобы, не дай бог, и впрямь нам всем не стало хуже.

– Что будем делать, ребята? – пригорюнилась Манана.

Я усмехнулась:

– Посмотрим, что будет дальше.

* * *

А ждать пришлось недолго. После обеда, когда я делала отчет для налоговой, в подсобку вбежал Леша и сказал, что меня спрашивают. Дыхание у Леши было прерывистое, глаза выпученные, из чего я заключила, что произошло что‑то исключительное.

Я поспешила в зал и увидела стоящего у стойки парня в синей форменной одежде. В руках он держал роскошный букет цветов. Молодой человек представился курьером транспортной фирмы и назвал мое имя. К его удивлению, я не возликовала и не взяла прекрасные цветы.

Он удивился:

– Вы Ника?

Я молчала и смотрела на него с недоверием, прикидывая, в чем тут подвох. Курьер тоскливо вздохнул (с какими идиотами приходится иметь дело) и вновь повторил вопрос. Но я и на этот раз не поспешила признаться, что букет должны вручить мне, и уж тем более не поспешила его взять. Кто знает, что в нем – а ну как оттуда выползет гремучая змея?

– У меня сегодня еще много адресов, – не слишком дружелюбно заметил курьер, взывая к моей совести.

Я наконец очнулась:

– Скажите, от кого эти цветы?

Курьер пожал плечами:

– Вот вы распишитесь в получении, примете заказ, а потом посмотрите данные отправителя.

Я задумалась – может, лучше вообще не брать этот дурацкий букет? За моими колебаниями, перешептываясь, наблюдали Леша с Мананой. Курьер взирал на меня уже едва ли не с ненавистью.

– Так вы будете брать заказ или что? – выкрикнул он.

Я взяла букет осторожно, двумя пальцами, и даже слегка потрясла его.

На прощание курьер одарил нас весьма выразительным взглядом и ушел, явно убежденный в том, что мы все здесь сумасшедшие.

– На цветочки, кстати, не поскупились, – проворчал Леша, разглядывая букет.

Цветы в самом деле были великолепные – розы, штук сто. И при этом никаких опознавательных знаков, от кого они. Леша предложил поглядеть в квитанции, оставленной курьером, но там никаких сведений об отправителе не оказалось.

«Поставить их в вазу?» – спросила Юля. Но поскольку нам с Мананой было неприятно смотреть на эти цветы, мы решили от них изящно отделаться и попросили Лешу вручить их первой посетительнице, которая войдет в кофейню (как знак внимания от персонала).

Вскоре в «Экипаж» вошла дама средних лет с волевым подбородком. Когда красивый вальяжный Лелик подрулил к ней с этим букетом, она оказалась немало удивлена.

…Весь вечер я размышляла о случившемся. «Как поженить этот похоронный венок и дурацкий букет? Осподяя». Когда моя голова уже взрывалась от самых невероятных гипотез, позвонила Рита. Я поведала ей о сегодняшних событиях; звучало это, конечно, исключительно по‑дурацки, примерно так: «мне какая‑то сволочь повадилась носить похоронные венки и букеты!»

– Что? – удивилась Рита и зачем‑то уточнила: – А в какой последовательности?

– Ну… Сначала венок, потом букет. Да какое это имеет значение?

– Не знаю, – выдохнула Рита. – Наверное, никакого… А что это все значит?

– Сама теряюсь в догадках.

– Может, рэкет? – предположила Рита. – Типа, надо заплатить?

– Для рэкета работают странно, вряд ли они стали бы так церемониться.

– В жизни вообще очень много странного. Ника, я не хотела тебе говорить, но, наверное, надо… – Рита сделала эффектную паузу. – Вчера мне звонил твой бывший муж.

Это известие произвело на меня не меньшее впечатление, чем недавние таинственные подношения.

– Он интересовался тобой, спрашивал, как у тебя дела… Но я ведь кремень, ты же знаешь, ничего такого не сказала… Подумала – зачем буду все выбалтывать? Я сразу его озадачила, мол, почему бы ему не позвонить тебе и не узнать обо всем у тебя самой? Но Слава сказал, что ты не отвечаешь на звонки.

– Это правда – я сменила номер мобильного, как ты знаешь.

– В общем, я ему ответила, что у тебя все хорошо, что ты открыла свою кофейню. Кстати, он спросил название. – Рита замялась.

– Ты сказала?

Она виновато пропыхтела:

– А не надо было?

Я хмыкнула:

– Ну, смотря, зачем он звонил.

– Ника, извини. Просто мне показалось, что он хочет помириться с тобой. А я ведь помню, как тяжело ты переживала ваш разрыв. Слушай, неужели ты думаешь, что это он может посылать тебе цветы и прочее?

– Вот уж не знаю. Вообще это не его стиль…

Тем не менее слова Риты заронили в мою душу зерно сомнения. Самое удивительное, что никакой радости от того, что Слава вдруг вспомнил о моем существовании (с чего бы? может, съел что‑нибудь не то?), я не испытывала. Прошлая жизнь теперь казалась бесконечно далекой.

И как только я об этом задумалась, раздался звонок. Увидев на мобильном высветившийся номер бывшего мужа, я вздрогнула (ну, спасибо, Рита, ты настоящий «кремень»! даже сообщила ему мой новый телефон).

Поколебавшись с минуту, я ответила.

– С Новым годом! – сказал Слава как ни в чем не бывало, как будто мы расстались не девять месяцев назад, а сегодня утром.

Девять месяцев, господи. За это время можно выносить и родить ребенка. И уж точно – провести границу между прошлым и настоящим.

– Слава, ты позвонил, чтобы поздравить меня с Новым годом?! Что ж, это очень мило… И тебя с праздником.

Он, впрочем, ничуть не смутился.

– Найти тебя оказалось непросто, как я понимаю, ты намеренно поменяла номер телефона.

– Извини, вот уж не думала, что ты будешь меня разыскивать. Кстати, а зачем?

– Хотел убедиться, что у тебя все в порядке.

– Тогда можешь считать, что миссия выполнена – у меня все хорошо, и тебе не стоит волноваться.

– Зря ты так, – протянул Слава. – А я хотел предложить как‑нибудь встретиться. Вот приеду в Петербург и зайду в кофейню «Экипаж»… Тем более что адрес я теперь знаю.

Он замолчал, наверное, ожидая, что я заору в трубку от радости, но я не произнесла ни слова.

– Чего молчишь? – хмыкнул Слава.

– Ты вроде никогда не любил кофе.

– Это точно, но уж очень интересно посмотреть, как ты все организовала. Надо же – не побоялась, открыла бизнес. И как идут дела в твоей кофейне?

– Спасибо, ничего. Все оказалось не так страшно, как ты расписывал.

Слава принялся рассказывать, что он этой осенью (ну, не поверишь!) тоже сменил работу – ушел из банка, открыл собственную фирму, дела идут отлично.

Я вздохнула: ему что – поговорить больше не с кем? Почему именно бывшей жене нужно рассказать о своих успехах? Обратился бы к нынешней…

– Какой ты молодец, Слава, – не выдержала я, – конечно, менять – так уж все кардинально. Жену, работу. Здорово! Говорят, перемены вообще полезны.

– Ника, у меня нет жены, – выразительно заметил Слава.

Может, он ждал, что я попытаюсь развить эту тему, хотя бы поинтересуюсь подробностями, но я не стала. Мне хотелось закончить наш натянутый разговор.

На прощание я на всякий случай поинтересовалась у Славы, не он ли посылает мне венки (я успела забыть, что мой бывший муж начисто лишен чувства юмора).

– Какие венки? – уточнил Слава.

– Похоронные!

Он закашлялся:

– Ника, что с тобой?

– Извини, это шутка. Успехов тебе, будь счастлив!

…После этого нелепого разговора я разревелась и долго сидела в темноте, не зажигая свет.

* * *

Утром, подходя к «Экипажу», я как‑то внутренне сжалась, готовясь к новым сюрпризам. Однако ничего неординарного не произошло, и я засомневалась – а не причудился ли мне вчерашний бред? Но вечером, незадолго до закрытия кофейни, появилась Манана, у которой, вообще говоря, в этот день был выходной, и торжествующе сообщила, что она знает, кто этот таинственный шутник, рассылающий венки и цветы. При этом у нее был такой самодовольный вид, как у Эркюля Пуаро, обстряпавшего наиболее удачное дело.

У меня вчера этот случай как‑то вылетел из головы, а сегодня я вдруг все вспомнила, и меня озарило – так вот разгадка!

– Говори, не тяни! – хором воскликнули мы с Лешей.

– Позавчера вечером, когда я подменяла Лешу за стойкой, в «Экипаж» зашел один тип, – начала Манана. – Парень выпил кофе, а уходя, спросил, нельзя ли кое‑что оставить для тебя, Ника. «Не будете ли вы любезны передать ей…» А когда я уточнила, что именно, он почему‑то смутился и промолчал. Тогда я сказала, что такой любезности не окажу и ничего передавать не буду, а вот пусть он сам вручит Нике все, что хочет, или обратится в почтовое отделение.

– А он что? – взволновался сильно заинтригованный Леша.

Манана пожала плечами:

– Вежливо извинился и ушел. Главное дело, лицо парня показалось мне знакомым, словно мы виделись раньше, но где именно – не могу вспомнить.

– А как он выглядел? – спросил Леша. – Есть ли у него особые приметы? К примеру, костыли или черная повязка на глазу?

– Вот! – победно изрекла Манана. – У него есть особая примета: загар! В смысле, он очень загорелый.

– Загар?! – заорала я на всю кофейню. – Он высокий, худой, загорелый, похожий на Клинта Иствуда?!

– Клинта не знаю, – сказала Манана, – во всем остальном сходится.

Я схватила ее за руку:

– Он приходил к нам в кофейню в октябре и все время сидел тут с компьютером, вспомни?!

– Точно, – спохватилась Манана. – Как я сразу не догадалась! Конечно – это тот самый парень.

– Ты хочешь сказать, что это он шутит таким образом? – Я застыла, обдумывая, как подобная нелепость может сочетаться с благородным обликом Ивана, и тут же возразила: – Да ну, ерунда. Этого не может быть.

– Очень даже может! – возликовал Леша. – Вот что я тебе скажу, Ника! В то утро, когда появился этот чертов венок, я видел того парня. Я еще отметил – надо же, какой загорелый чувак. Он крутился возле «Экипажа», заглядывал в окна, потом сел в свой крутой джип и уехал. Спрашивается – зачем крутился, что искал? Так что, если сопоставить факты, все сходится.

– Да что сходится? – Я никак не могла поверить в причастность Ивана.

Леша хмыкнул:

– Что венок и букет – его проделки. Слушай, да этот парень сумасшедший. Маньяк, а может, серийный убийца.

Я схватилась за голову – неужели действительно Иван? Но какого черта?! Может, господин сценарист попутал жизнь с кинофильмом? Или он преследует меня таким образом? Или, что гораздо хуже, – просто издевается надо мной!

В следующую минуту я кинулась в подсобку, схватила венок и пулей вылетела из кофейни.

…По окнам, которые показывала Елена, я вычислила квартиру Ивана и так отчаянно нажала на кнопку звонка, словно сорвала чеку с гранаты. Открыв и увидев меня на пороге, Иван удивился.

– Ника?! Привет.

Не теряя времени на ответные приветствия, я сразу перешла к главному и потрясла в воздухе венком.

– Это что такое?

Иван удивился еще больше:

– Я не знаю… А почему ты у меня спрашиваешь?

Так, ясно, делает вид, что не догадывается, о чем речь. Типа, он этот венок видит в первый раз! Я поступила как заправский следователь и привела убийственный аргумент, энергично помахивая венком:

– Зачем отпираться? Сотрудники кофейники видели, как вчера утром ты крутился возле «Экипажа» и заглядывал в окна.

В запале я перешла на «ты».

Иван покраснел и сбивчиво пробормотал:

– Ника, я тебе все объясню…

– А, значит, ты не отрицаешь, потому что это правда? – Машинально я отметила, что он тоже перешел на «ты».

Иван пожал плечами:

– Неужели заглянуть в окна кофейни такой криминал? Не понимаю, в чем ты меня обвиняешь. Я просто хотел… Слушай, проходи в квартиру, зачем стоять на пороге?

Я попятилась. Зайти? Ну уж нет. Кто его знает, на что он еще способен. Может, Леша прав в своих предположениях и этот парень на самом деле какой‑нибудь маньяк… Я покачала головой, дескать, нет, предпочитаю объясниться здесь.

– Ника, я тебя чем‑то обидел?

– Обидел? Ну что ты, какие обиды. – Я фыркнула от возмущения. – Вот интересно – а ты со всеми знакомыми так шутишь? Всем посылаешь такие подарки?

– Это всего лишь знак внимания. Я не хотел ничего плохого, – растерянно сказал Иван.

– Что‑о‑о?! – Я не выдержала и бросила венок ему в лицо. – Держи, гад!

Он остолбенел.

– Запомни. Чтобы ты близко к моей кофейне не подходил, а не то я тебе такой же венок на могилку принесу! Понял?

– Понял, – мрачно сказал Иван и захлопнул дверь.

…Вернувшись в «Экипаж», я увидела, что у нас незваные гости. У стойки, по‑хозяйски опершись на нее, стоял Вова, Юлин тиран и мучитель. Его свита вальяжно расположилась за столиками.

Увидев меня, Вова осклабился:

– Здрасьти.

Взглянув на печальное лицо Леши, которому уже успели надоесть эти невоспитанные товарищи, я позволила себе не быть галантной и с места в карьер спросила:

– Ну, чего надо?

– Посмотреть, как вы тут поживаете! – ответил Вова.

Я сказала, что он может не беспокоиться – мы поживаем хорошо.

Судя по всему, с точки зрения Вовы это был неправильный ответ, потому что он укоризненно покачал головой и философски заметил, что сегодняшнее «хорошо» может обернуться завтрашним «плохо» или даже «очень плохо». Поскольку Вовин репертуар был мне известен, я посоветовала ему не тратить время и не заводить старую шарманку с угрозами. «Не надо сюда приходить, Владимир! Перестаньте мучить себя и Юлю».

– А ты можешь мне запретить сюда приходить? Интересно, как? Может, это пугало на входе поставишь? – Вова кивнул на Лешу. – Уволишь Юльку, перестанешь ее настраивать против меня – оставлю вас в покое.

Я усмехнулась:

– Знаете ли вы, уважаемый Владимир, что, согласно аксиоме Коула, сумма разума на планете – величина постоянная, а население постоянно растет?

– И че? – не понял Вова.

– То, что некоторым мозгов не хватает, – отрезала я. – Кстати, если вы запамятовали краткое содержание нашего последнего разговора, я могу повторить все, что говорила тогда. Примерно в тех же выражениях. Надо?

– Так… – прошипел Вова и обратился к своим спутникам: – Парни, я вижу, что вежливые предупреждения на эту женщину не действуют.

Его бандерлоги слаженно замычали что‑то угрожающее в мой адрес.

– Мы тебе, подруга, в следующий раз гроб пришлем. С кистями, – пообещал Вова. – Советую подумать.

Я застыла, сопоставляя его слова с недавними событиями, и ахнула:

– Так это вы повесили нам на дверь похоронный венок?

Вова хохотнул:

– Я же говорю – в следующий раз еще не то будет. Для начала – цветочки, а потом и ягодки.

– Подождите, – у меня уже голова шла кругом, – а цветы тоже вы мне прислали?

Вова поперхнулся:

– Какие цветы?

– Ну как же, – забормотала я. – Розы… Штук сто… красивые!

– Ага, – мрачно хмыкнул Вова. – Может, сразу двести? Разбежались мы тебе розы слать.

– Че за пурга такая? – поддакнул ему бритый парень из подтанцовки.

– Похоже, цветы не от них, – прошептал мне на ухо Леша.

Самое смешное, что при других обстоятельствах Вовино признание авторства выходки с венком произвело бы на меня куда большее впечатление; вероятно, я бы даже разозлилась и вступила с Вовой в перебранку, но сейчас меня волновало главным образом то, что я обидела Ивана и вела себя с ним как последняя дура. Видя мою рассеянность и безразличие к его персоне, Вова даже растерялся. Он, понятное дело, ждал от меня более сильной реакции.

– Так ты все же подумай, – вставил он с какой‑то обидой на прощание.

Я отмахнулась:

– Хорошо, хорошо, подумаю…

На самом деле весь оставшийся вечер я думала о другом: что же мне теперь делать с Иваном, ведь надо извиниться перед ним… И потом – с венками и угрозами разобрались, но остаются еще романтические знаки внимания. Кто же все‑таки прислал цветы?