ЧАСТЬ 1. ГЛАВА 3

Глава 3

Юля была потрясающе хрупкая. Она выглядела так, словно никогда не ела сладкого и мучного. Да и вообще ничего. Она являлась примером для подражания таким толстушкам, как я, – путеводная звезда, на которую следует равняться. Мне кажется, она соответствовала идеальным стандартам 90–60–90, вот только талия была еще меньше – сантиметров пятьдесят.

Глаза у Юли были удивительного фиалкового цвета, а волосы того прекрасного медового оттенка, что нравится всем без исключения. Вот такая Барби неземной красоты пришла в «Экипаж» мокрая и несчастная, как дворняжка. Мое воображение подсказывало, что эта золотоволосая принцесса – не иначе как жертва рока и преследований, и ее история наверняка поражает трагизмом, который так подходит к подобной незаурядной внешности.

Рыдая, незнакомка стала рассказывать о своей жизни, и выяснилось примерно следующее.

Неземная красота приехала в Петербург из деревни Колупаевки, затерянной где‑то в очень средней полосе России. По приезде в город у Юли были смутные томления и идеи насчет высшего образования и карьеры, но в институт девушка не поступила.

А вскоре она поняла, что жизнь в большом мегаполисе для такой нежной фемины, как она, априори таит много опасностей. Юная наивная Юля столкнулась с драконом по имени быт – надо было снимать квартиру, а денег катастрофически не хватало. Юля застенчиво призналась нам, что об ту пору у нее в активе имелось всего одно платье, джинсы и кофта с люрексом – привет из девяностых (чувствительный Леша, всю зарплату просаживающий на шмотки, аж закачался от ужаса, услышав о столь тяжелой доле).

В поисках хлеба насущного Юля устроилась работать в ресторан официанткой, где ее Вова и увидел. Он отмечал там свой тридцатилетний юбилей в компании корешей, в смысле, таких же… бизнесменов. Когда Юля подошла к имениннику и застенчиво спросила: «Что будете заказывать?» – Вова, особо не мудрствуя и не тушуясь, выдохнул: «Тебя!»

Вова, сочтя Юлю с ее фиалковыми глазами лучшим подарком себе на юбилей, подозвал пальцем с массивным перстнем старшего администратора ресторана, спросил у него, сколько будет стоить освободить девушку на сегодняшний вечер от «подай‑принеси», и выкупил красавицу.

У Юли с Вовой закрутился страстный роман. Стали они жить‑поживать, добра наживать. Год Юля нигде не работала, сидела дома, дожидаясь Вову. Но потом в их отношениях образовалась трещина. Отчего‑то Вова стал Юлю раздражать.

«Примитивный он какой‑то, – вздыхала Юля, – на уме только деньги да кабаки, а так, чтобы душевно поговорить, – не дождешься. И в филармонию ходить не хочет, и Шекспира на языке оригинала не читает».

Юля решила уйти от Владимира, о чем ему и сообщила, надеясь на понимание или хотя бы на элементарный такт; но Вова ни того ни другого не выказал и повел себя исключительно пошло – начал ругаться матом, топать ногами сорок пятого размера и угрожать. Так прямо и заявил: «Если не со мной – то ни с кем. И вообще тебе не жить!» «Но как же?!» – пискнула Юля. «Я все сказал!» – рявкнул Вова.

Девушка попробовала сбежать от пылкого возлюбленного, но ее мгновенно вернули обратно – род деятельности Владимира (а был он то ли бандитом, то ли помощником какого‑то депутата – Юля и сама толком не знала) позволял ему быстро найти человека и в таком немаленьком городе, как Петербург.

От отчаяния Юля даже подумывала вернуться в свою Колупаевку – небось там ее Вова не найдет. Но сочла, что возвращаться к сельчанам вот так, сломленной, можно сказать, на щите, никак нельзя.

В итоге Юля совсем запуталась и не знала, что ей делать. Она призналась нам, что сегодня ушла от Владимира, оставив ему записку, в которой сообщила, что никогда его не любила и к нему не вернется. В этот вечер она долго ходила по городу под дождем и наконец зашла в первое попавшееся кафе. К нам в «Экипаж».

Потрясенные, мы молчали, только Нана сказала: «Молодец, что ушла от него. Это поступок».

– Но мне некуда идти, – прорыдала Юля. – А к Вове не вернусь – хоть убейте. Вот пойду и брошусь с моста!

Я опешила – ничего себе заявление! Представьте мои чувства – гнусный осенний вечер, холодно, дождь стеной – выставить девушку на улицу не смог бы и самый бессердечный человек. Но что мы ей можем предложить? Ночевать у Лелика – не вариант, у Мананы – большая семья…

– Идем ко мне. Переночуешь, а там, глядишь, что‑нибудь придумаем. Утро вечера мудренее.

– Соглашайся. – Манана ткнула Юлю в бок. – Иди к Нике!

Юля с готовностью кивнула.

– Вот и хорошо, – обрадовалась Нана. – Я вам булочек соберу, дома чайку попьете.

От «Экипажа» до моего дома – рукой подать.

Оглядевшись, Юля одобрительно сказала, что у меня уютно. Ей понравилось большое количество книг («неужели в наше время кто‑то еще читает?») и картины на стенах.

Мы засели на кухне, из окон которой были видны набережная и река, закованная в лед, пили чай и разговаривали. Под сладкие шедевры Наны беседовать было определенно веселее, правда, поначалу Юля отказалась от еды, сказав, что у нее совсем нет аппетита («такая тоска!»), но, увидев марципановые пирожные и булочки с корицей, она сочла возможным съесть махом полкулька, невзирая на тоску. Однако даже фирменные булочки Наны не примирили Юлю с действительностью. На вопрос, что все‑таки она собирается делать, Юля горестно вздохнула: «У меня нет ни работы, ни жилья».

– А давай к нам в кофейню? – предложила я. – Будешь зарабатывать, снимешь квартиру.

– Так я ничего не умею! – растерялась Юля.

Я улыбнулась:

– Ну‑у‑у… Сварить правильный кофе мы тебя быстро научим!

Так мы нашли третьего бариста. Юля сразу вписалась в команду «Экипажа», словно бы всегда была с нами. Есть такие девушки, «цветочные эльфы», – смешливые, неконфликтные, обаятельные, которые вообще не напрягают в общении; наша Юлька оказалась таким очаровательным эльфом с легким характером.

Мы с Леликом прозвали ее «Ю». Новое имя ей очень подходило. Красивая яркая Ю была наивна и очаровательна. Она украшала «Экипаж» своим присутствием, и ей полагалось приплачивать за красоту. Леша, правда, любил поддразнить Ю, повторяя в ее присутствии фразу писателя Фицджеральда, дескать, в нашей жизни для женщины лучше всего быть хорошенькой дурочкой. Лелик недвусмысленно развивал эту тему, но Юля не обижалась, – она вообще была не из обидчивых и мнительных особ. Кроме этого, у нее имелось еще одно несомненное достоинство – она все схватывала на лету.

Конечно, поначалу в работе у нас с Ю возникли определенные сложности. С Лешей мне было легче, потому что в его красивом мужественном (хи!) лице я нашла уже готового бариста, можно сказать, настоящего мастера, Юля же не только не умела готовить кофе, она его – каково?! – даже не любила. Юля нам сразу же честно призналась, что всю жизнь пьет растворимый кофе и в принципе «кофе не очень‑то любит».

«Предпочитаешь компот?» – хмыкнул Лелик и сварил девушке классический выдержанный эспрессо, составленный из смеси трех сортов качественной арабики, отобранных им самим. Этот эспрессо был его гордостью, собственной кофейной мелодией.

И что вы думаете? Юля сделала глоток, натянуто улыбнулась и пожала плечами:

– Видимо, я все‑таки ничего не понимаю в кофе… По мне, так очень горчит и слишком крепкий.

Лелик зашатался, как будто ему нанесли смертельный удар.

– Может быть, ты хочешь сказать, – звенящим от обиды голосом изрек Леша, – что предпочитаешь этому благородному напитку растворимое пойло?

– Да, если тебя это не очень расстроит, – вздохнула Ю.

Но Леша как раз очень расстроился и как заведенный стал твердить, что растворимый кофе нельзя пить, потому что многие недобросовестные производители кладут туда черт знает что, и это самое «черт знает что» ты добровольно наливаешь себе в чашку каждое утро. «Согласись, это глупо!»

– Возможно, – сдалась Ю.

Я напомнила Леше, что клиента надо приучать к кофе. Постепенно. Например, в нашей кофейне мы вынуждены предлагать разные вкусовые добавки (сироп, ликер, шоколад), которые мы называем анальгетиками, «обезболивающими», смягчающими кофейный вкус. Многим людям, воспитанным на растворимом суррогате, классический эспрессо кажется горьким и резким, и мы надеемся, что хотя бы с помощью вкусовых добавок они, глядишь, когда‑нибудь смогут привыкнуть к настоящему кофе, а поняв, что эспрессо может быть сладким, ароматным, ореховым и даже ягодным, и вовсе откажутся от ненужных примесей.

Мы с Лешей взялись обрабатывать Юлю с двух сторон, устраивали ей показательные выступления и соревновались, кто сварит для нее лучший кофе.

… – Юль, охлажденную емкость для молока нужно обработать паром – так мы получим королевскую пышную пену… Наблюдай за молоком, слушай пузырьки, – вкрадчиво втолковывал Леша.

– Что слушать? – испугалась Юля.

– Пузырьки. Ты поймешь по звуку, когда они начнут превращаться в плотную густую пену. О! Это оркестровая партия – каждая тема должна зазвучать вовремя. Когда молоко достаточно нагреется, звук станет на тон ниже, и тогда мы медленно – нельзя спешить! – смешиваем молоко с эспрессо. Шоколад добавляем по желанию.

– Ты так говоришь, – съехидничала Ю, – словно бы речь идет о музыке.

– Конечно! Умница! Именно о музыке, – благосклонно кивнул Леша.

– Вы с Никой сумасшедшие, – поняла Юля. – Кофейные маньяки.

– Точно, – хихикнула я. – Мы с Леликом страшные люди. Представь, есть такие безумцы, которые, как пел Фрэнк Синатра, «даже в кофе добавляют кофе».

Юля оказалась способной, смышленой, живо интересовалась происходящим и не стеснялась задавать вопросы.

«Лелик, а почему в чашке для эспрессо кофе так мало, будто его не долили? А чем арабика отличается от робусты?» И Лелик терпеливо объяснял, что арабика мягче на вкус и в ней меньше кофеина, а робуста горчит и не так ароматна (поэтому арабика ценится больше, а робуста меньше), и лучший эспрессо получается из стопроцентной арабики твердых сортов. «А сейчас, детка, я научу тебя отличать зерна арабики и робусты по виду».

«Мананочка, а как у тебя получается такой заварной крем? Ника, а чем пахнет этот сорт колумбийского кофе, мне кажется или действительно малиной?» И Нана посвящала Юлю в свои кулинарные секреты, а я рассказывала ей, что этот кофе действительно пахнет свежей малиной, а тот сорт – персиками, потому что на кофейных плантациях растут цветы и ягоды, и кофе вбирает в себя их запахи.

Первые дни я просто стояла рядом с Юлей и объясняла ей, как правильно обжаривать зерна (естественно, она не знала, что есть три вида обжарки: легкая – «скандинавская», средняя степень – «венская» и более длительная – «французская» или «итальянская») и как добиться на выходе сложносочиненного сбалансированного напитка, в котором будет ощущаться не один, а множество вкусовых кофейных оттенков.

Уже через неделю Ю научилась лихо управляться с кофемашиной и варить приличный кофе, а вскоре она даже прониклась нашей кофеманией. Девчонка подсела на капучино! Она утверждает, что это – чистый молочный шоколад с орехами!

Кстати сказать, Юля гостила у меня недолго – через пару недель она нашла себе квартиру и переехала.

* * *

Мы с «Экипажем» плыли сквозь время. Я стала учиться находить приятное в самых простых вещах. Например, у нас в кофейне появилось мороженое, и я радовалась ему, как когда‑то в детстве, когда, зажав в руках двадцать копеек, я бежала к киоску и продавщица протягивала мне ледяное чудо на палочке. Память – странная штука: иногда знакомые вкусы и запахи возвращают нам, казалось бы, давно забытые ощущения и воспоминания…

Вот я вспоминаю какое‑нибудь самое счастливое лето из своего детства, каникулы, дни, наполненные свободой и солнцем, и восхитительную сладость мороженого, в которое впиваешься зубами в жаркий полдень, а оно такое прохладное, а‑а‑а‑а! И вот ты уже не тридцатилетняя тетенька, а та девчонка с косичками. И все близко, все рядом, и до детства можно дотянуться рукой.

Я люблю смотреть на витрину с мороженым. Тут настоящее буйство красок, радующее глаз: горы розового земляничного, желтого дынного, лилового черничного, зеленого фисташкового, словно бы какой‑то художник смешал самые сочные, красивые краски и получилась разноцветная сладкая радуга.

По утрам я теперь делаю глясе – кофе с мороженым, поверьте, это очень вкусно. Даже Лелик, который пьет только классический эспрессо без всяких добавок, поддался влиянию и стал добавлять себе в кофе чуточку ванильного мороженого.

А недавно у нас появился хворост! В детстве я его очень любила. Моя бабушка на праздники обычно пекла целую гору воздушного, с легкой горчинкой, присыпанного сахарной пудрой хвороста. Она раскладывала его на большом блюде, и я ходила вокруг него, как кот возле крынки со сметаной, и потом, когда бабушка разливала по чашкам свежесваренный кофе с корицей и разрешала брать хворост, – наступало счастье. Мне давно хотелось попробовать забытый вкус детства. Несколько раз я покупала хворост в магазинах, но была жестоко разочарована – этот толстый продукт из теста был неправильным, как елочные игрушки в известном анекдоте, потому что не радовал, – резиновый, невкусный, обжаренный в плохом растительном масле, а правильного хвороста нигде не было.

Однажды я спросила Манану: «Можешь испечь хворост?»

Нана пожала плечами: «Легко».

В тот же день она испекла хворост с водкой, невесомый, тающий во рту, и это лакомство так понравилось клиентам, что мы утвердили его в постоянное меню. На днях я видела, как симпатичная девушка заказала у нас тарелку хвороста и, зажмурив глаза, ела его с явным аппетитом. Потом она попросила дать ей еще сверток с собой.

Мне нравится наблюдать за посетителями, тем более что у нас уже есть постоянные.

Симпатичный бородатый парень, расположившийся за столиком у окна, зачастил к нам – вторую неделю подряд ходит чуть не каждый день. Выпьет «Черного Капитана», откроет свой белый лэптоп и начнет быстро‑быстро стучать по клавишам, как пианист. Примерно через полтора часа он прерывается, повторяет «Капитана» и продолжает выстукивать морзянку.

По поводу нашего постоянного посетителя Манана как‑то неодобрительно заметила: «Разве это достойное занятие для мужчины – часами пялиться в компьютер!» Леша предположил, что тот «зависает где‑нибудь в «Одноклассниках».

А я, глядя на молодого человека, была уверена, что он делает что‑то значительное. Возможно, это писатель, который работает над книгой. И это обязательно будет глубокая, серьезная книга, потому что с таким выражением лица человек не станет писать какую‑нибудь чушь, с таким лицом люди сочиняют романы или стихи. Мне было очень интересно узнать, о чем он пишет, но ведь не станешь спрашивать…

Однажды он одобрительно заметил, что в «Экипаже» отлично работается. Я улыбнулась – приятно слышать. И приятно сделать что‑то хорошее, просто так…

Вот вчера в «Экипаж» вошла пожилая женщина, промокшая под дождем, усталая, грустная. Она присела за столик, поставила рядом с ним сушиться мокрый зонтик, вздохнула: «На улице ужасная погода!» – и закашлялась: «Ну вот, я, кажется, простыла». «А хотите, специально для вас мы сделаем напиток с имбирем? – предложила я. – Вы мгновенно согреетесь и выздоровеете».

Уходя, она призналась, что «отогрелась у нас», сердечно поблагодарила, а у меня после этого весь день было отличное настроение.

Я вдруг поняла, что мне нравится мое настоящее. Нет, конечно, я вспоминаю прошлое, но оно становится все более приглушенным и расплывчатым. Потому что в настоящем у меня есть любимое дело, я чувствую себя нужной, и рядом со мной люди, которые мне дороги.

В общем, все у нас было хорошо. Но, как известно, это – опасное положение дел, потому что «очень хорошо», как правило, сменяется «очень плохо», и вот однажды…

* * *

Они вошли в «Экипаж», как к себе домой. Четверо развязных мужчин лет тридцати, брутального вида – широкоплечие, бритоголовые. Они уселись за два столика, и один из них положил ноги на стол, как ковбой в вестернах.

Естественно, я тут же подошла и напомнила, что мы все же находимся не на Диком Западе. Незнакомец снисходительно хмыкнул, но ноги убрал. Мужики огляделись и попросили виски. Я сказала, что как таковой алкоголь мы не держим, зато могу предложить кофе и пирожные. Но пирожные этих джентльменов не заинтересовали, они даже как‑то обиженно фыркнули – дескать, неужели они похожи на людей, интересующихся пирожными?!

– Тогда, может, эспрессо‑корретто?

– Че за хрень? – не слишком вежливо спросил тот, что был наглее всех – кучерявый широкоплечий мужик в черном кожаном плаще.

– Стандартный эспрессо с добавлением незначительного количества ликера «Baileys» или виски «Jameson».

– А можно в виски добавить незначительное количество кофе? – хихикнул «кожаный».

Я оценила его чувство юмора хмурым взглядом.

– Типа, изысканное заведение? – насмешливо подмигнул он.

– Типа, да, – отрезала я. – Чем обязаны? Вы, наверное, перепутали кофейню с каким‑нибудь развеселым рестораном?

– Хозяйку позови, – сказал «черный плащ».

«Интересно, это рэкет? – успела подумать я. – Но вроде лихие девяностые канули в Лету… Странно».

– Я вас слушаю. Я – хозяйка.

– Значит, Юлька теперь работает здесь? – спросил незнакомец.

– А, так вы… – До меня стало доходить, кто к нам пожаловал.

– Вован, – с достоинством кивнул Вова.

Душевного разговора у нас не получилось. Владимир, он же Вован, в довольно бесцеремонной форме заявил, что Юле следовало бы вернуться, пасть ему в ноги, попросить прощения, и он, может статься, ее простит.

Я вежливо сказала, чтобы он не ждал – Юля ему в ноги падать не станет и вообще к нему не придет, и хорошо бы ему это понять, чтобы не портить жизнь ни себе, ни ей.

– Мне надо с ней поговорить, – потребовал Вован.

Я ответила, что разговаривать она с ним не будет и, настаивая, он оскорбляет ее женское достоинство. А Вован с места в карьер пообещал мне кучу проблем и расписал, что ждет кофейню, если Юля останется тут работать. Перспективы, обрисованные Вованом, выглядели безрадостно – кафе подожгут, его закроет тайная канцелярия санэпидемнадзора или в нем устроят еврейский погром.

«Ну и что тебе, хозяйка, больше нравится?»

Из вышеперечисленного мне не нравилось ничего, и я сказала Вовану, что зря он так горячится, все‑таки мы живем не в Чикаго тридцатых годов, а в правовом государстве, и…

– Закрой пасть! – рявкнул Вован.

Я не удержалась от иронии и вежливо спросила:

– Уважаемый Владимир, а на хрена ботать по фене, если мы все здесь интеллигентные люди?

Вот я его озадачила!

Вован надолго замер в позе задумавшегося Вольтера и спустя значительно выдержанную паузу гаркнул:

– Не выделывайся, мля!

На прощание он настоятельно посоветовал мне подумать, сунул свою визитку: Вован оказался директором охранного агентства и помощником депутата, короче, крепко стоял на ногах – не подкопаешься. Уходя, парни душевно хлопнули дверью.

Я нашла Юлю в подсобке. От страха она едва не спряталась в духовом шкафу. С перекошенным от ужаса лицом она повторяла: «Это был он!»

– Ты так говоришь, словно бы это был граф Дракула. Ну, приходил какой‑то Вован, подумаешь, зачем его демонизировать?

– Ты его не знаешь! Он может быть ужасным! – выдохнула Юля. – Ника, очень жаль, что из‑за меня столько проблем!

Она рассказала, что несколько дней назад Вован со свитой подкараулил ее возле дома, где она снимает квартиру. Сначала он потребовал, чтобы она вернулась и пригрозил ей. На что Юля ответила: «Фигушки, ни за какие коврижки!» Тогда Вова начал просить по‑хорошему, и вот тут…

– А знаешь, Ника, – печально сказала Юля, – мне его даже жалко стало. И я подумала – возможно, я в чем‑то не права?

Я остолбенела – ничего себе! Мысль о том, что хамоватого брутального парня, который полчаса назад угрожал всем расправой, можно пожалеть, как‑то не приходила мне в голову.

– На бедную овечку твой Вован, извини, не похож, – заметила я. – Юль, а с чего вдруг такие мысли? К чему ты вообще ведешь?

– Не знаю, – потупилась Юля, – что, если дать ему еще один шанс и попробовать начать все сначала?

Вот уж этого я вынести никак не могла.

А тут и Манана подоспела на помощь – услышав Юлину фразу, она взбеленилась:

– Что ты говоришь, девочка? Куда возвращаться?

– Может, он изменится? – робко предположила Юля.

– В этой жизни может быть все, включая атомный взрыв, – усмехнулась я. – Но, пообщавшись сегодня с твоим любезным Владимиром (кстати, очень интеллигентный человек), я как‑то мало верю в его чудесные метаморфозы. Иначе бы он не стал настаивать на твоем увольнении.

– Зачем он это делает, как раз понятно, – сказала Юля. – Он хочет, чтобы я осталась без работы и денег, думает, что в этом случае я быстро прибегу к нему.

Я фыркнула:

– Вот именно. Очень честный мужской прием – добиться того, чтобы любимая женщина попала в полную зависимость, и этим воспользоваться.

Я задумалась – а разве моя история со Славой не напоминала Юлину? Слава, конечно, не носил кожаного плаща, выглядел интеллигентно и говорил грамотно, но разве этот куда более развитый мужчина не относился ко мне так же примитивно, как Вова к Юле? Потребительски, собственнически, не задаваясь вопросом, чего, собственно, хочет это странное существо, которое живет рядом с ним? И долгое время я такое отношение терпела. Юлька вон сама ушла от Вовы, все‑таки поняв, что к чему, а я ждала непонятно чего и дождалась наконец, что Слава сам меня бросил.

Юля вздохнула:

– Наверное, я зря сказала Вове, что стала самостоятельной и нашла работу. Ника, он теперь от тебя не отстанет.

Я рассмеялась:

– За меня не беспокойся, я как‑нибудь переживу его наезды. А насчет того, чтобы к нему вернуться – решать, конечно, тебе, но ей‑богу, Юлька, он этого не заслужил.

Я засмотрелась на Юлю: тонкая талия перетянута черным бантом, огромные фиалковые глазища – мисс Вселенная!

– Ты – красавица. – Манана задудела в ту же дуду. – Ты достойна царевича‑королевича!

– Ага, где ж его взять? – усомнилась Юля.

– Просто надо ценить себя и ждать, – сказала я не очень уверенно, потому что, во‑первых, сама себя не ценила, а во‑вторых, пока еще не дождалась хоть сколько‑нибудь приличного королевича (не Славу ведь брать в расчет!).

Мы перешли к обсуждению царевичей‑королевичей, а вскоре свернули на тему мужчин вообще.

В разгар наших бурных дебатов на кухню заглянул Леша – выпить кофе и отведать пирогов. Поскольку Лешу мы не считали ни царевичем, ни королевичем и не очень‑то мужчиной (он для нас все равно что близкий родственник), женские разговоры мы продолжили при нем. Кончилось тем, что Леша ушел, всем видом показывая, насколько он, как мужчина, обижен. А Юля к концу нашего содержательного разговора воспряла духом, успокоилась и заявила, что Вова – закрытая страница ее жизни.

– Вот и правильно. Умница девочка! Скушай пироженку, – заворковала Нана.

Я обняла Юлю:

– Все образуется, вот увидишь. Потом еще вспомним эту историю и посмеемся.

– Спасибо, девочки. Я вот думаю – какое счастье, что в тот вечер я зашла в «Экипаж», а не в Макдоналдс или суши, – сказала Юля.

* * *

Днем я настолько занята в кофейне, что мне совсем не до грустных переживаний и ностальгии о прошлом, но вечерами, когда я возвращаюсь домой, где меня никто не ждет, становится тоскливо. Помогают телефонные разговоры с Ритой. В эту осень мы часто созванивались.

«Ритка, если бы ты сейчас была рядом, я бы накормила тебя пирожными до отвала и сварила тебе самый дорогой кофе – коллекционный лювак!»

«А если бы ты была рядом, Ника, мы бы обошли весь Нью‑Йорк и поговорили обо всем на свете. Я теперь часто одна гуляю в Центральном парке, шурша листьями, и вспоминаю прежнюю московскую жизнь…»

А в Петербурге листьев уже не было. И парки стояли опустевшие, сиротливые, готовясь к скорой зиме. И наши города разделял океан.

Во время последнего разговора я попросила Риту спеть. «Спой «Осень в Нью‑Йорке». Я так соскучилась по твоим песням!»

Рита запела своим сильным, чувственным голосом:

«Это осень в Нью‑Йорке,

Что несет обещание новой любви.

Это осень в Нью‑Йорке,

Она всегда смешивается с болью.

…Это осень в Нью‑Йорке,

Прекрасно снова жить».

Я вытерла слезы:

– Да, Рита. Прекрасно снова жить…

* * *

Первый снег выпал в конце октября. Было чудесное тихое утро. В это время посетителей почти не бывает, поэтому я сидела у окна с чашкой капучино и смотрела, как красиво падает снег, преображая город, который становится чистым и торжественным. Кстати, я сидела за своим любимым столиком у того самого окна с таинственной надписью, на которую обратила внимание, еще когда в бывшей рюмочной только затевали ремонт.

Поскольку окна в этом доме вообще замечательные – огромные, практически до потолка (а потолки здесь – умели же раньше строить – три с половиной метра), в самом начале ремонта я задумалась – стоит ли менять деревянные окна на современные пластиковые, или вполне достаточно будет привести в порядок и обновить те, что есть. Решив для начала оттереть стекло крайнего окна, того, что выходило в переулок, я вдруг заметила надпись, сделанную на стекле чем‑то острым. Воображение сразу услужливо подсказало наиболее романтический вариант – писали кольцом. А написано там было следующее: «Я люблю этот город и С…» и дата «6.01.1973».

Я ахнула – с ума сойти – 73 год! Из нынешнего года эта дата казалась почти такой же далекой, как Средние века. Надпись взволновала меня, и я стала фантазировать, кто и при каких обстоятельствах мог ее написать. Наверняка писала женщина, а кто этот таинственный С? Была ли она счастлива, любил ли ее тот человек? Возможно, их обоих давно нет на свете и от той любви осталась лишь эта надпись, кто знает.

Я не стала менять окно на новое – хотелось сохранить чудом уцелевшие слова из далекого прошлого – и с тех пор полюбила сидеть за столиком у этого окна.

В то утро, когда выпал первый снег, я сидела именно там и смотрела на дом, стоящий напротив. Он также относился к началу двадцатого века и, как и наш дом, был домом с историей. Глядя на него, я вдруг подумала, что эти стены повидали многое – за сто с лишним лет здесь побывало множество народу; люди смеялись, радовались, любили, грустили… Где они теперь?

Звякнул колокольчик на входных дверях, я повернулась и увидела, как в кофейню вошла Белая Дама.