Глава 18

Она видела, как он борется, пытаясь удержать иллюзорное пространство, усмирить собственное тело. А ведь ему сейчас приходилось творить похожие иллюзии для еще семерых майко.

Акио выдохнул сквозь зубы и немного расслабился. Реальность покачнулась в последний раз, но устояла.

Вверх-вниз.

Мия замедлилась. Снова сжала мышцы внизу живота и усмехнулась, услышав ответный стон. О, с живым мужчиной это делать было куда интереснее, чем с безропотным фантомом. Особенно с таким мужчиной — жестоким, самоуверенным, опасным. Впервые за их недолгое общение она почувствовала себя уверенно в присутствии Акио Такухати, и ей это очень понравилось.

Она представила, как сейчас доведет его до извержения, и директору придется спешно бежать и менять испачканные хакама, и едва удержалась, чтобы не расхохотаться. Что-то подсказывало: насмешки над собой Акио Такухати не стерпит.

Вместо этого она снова поцеловала его, игриво прикусила нижнюю губу, осмелела настолько, что сама вторглась языком в его рот, дразнясь и лаская.

Мия и вправду была хорошей ученицей.

От внезапно обретенной власти закружилась голова. Как же сладко было сознавать, что сейчас она, Мия, главная и единственная для него, центр его мира. Что в ее силах подарить ему невообразимое наслаждение.

Это было все равно что дразнить хищника — страшно и безумно возбуждающе. Казалось, его тоже заворожила эта игра. Он мог прервать ее в любой момент, но не двигался, позволяя женщине властвовать над собой. Чуть заныли соски, сейчас ей уже хотелось его ласк и прикосновений, но она побоялась сказать об этом. Сейчас Мия, наверное, согласилась бы даже на большее. Она почти жалела о своей неопытности, невозможности ощутить все до конца.

Синие глаза темны, как море во время бури, в них можно утонуть. Горячее дыхание обжигает, а от иллюзорных рук, тискающих ягодицы, кажется, непременно должны остаться настоящие синяки. Хмельное ощущение собственной безнаказанности, и его стон «Ми-и-ия», от которого так сладко сжимается все внутри.

Невозможно не откликнуться, когда мужчина смотрит на тебя с такой страстью, когда вы оба обнажены, открыты друг другу, и неважно, что все это иллюзия…

Звон гонга разрушил морок, вышвырнул ее, возбужденную, задыхающуюся, с горящим лицом и шальными пьяными глазами, на татами. Мия поймала безумный взгляд Такухати и впервые испугалась — не перешла ли она границу? Стоило госпоже Оикаве объявить об окончании урока, она вскочила и покинула комнату в числе первых.

Мысль о том, чтобы остаться наедине с Такухати, пугала до икоты.

* * *

Он выругался сквозь зубы и снова попробовал сосредоточиться на письме.

Безуспешно.

Стоило прикрыть глаза, как перед мысленным взором вставало изящное, словно резная статуэтка нэцкэ, обнаженное тело. Упругая грудь, так удобно ложившаяся в его ладонь, дерзко торчащие соски. Мягкий живот с трогательной ямкой, стройные девичьи бедра на его бедрах. Волнительный контраст ее бледной и его смуглой кожи…

И память о том, какая она тугая, жаркая, влажная.

Иллюзия. Фантазия, разделенная на двоих, помноженная на воспоминание о теле маленькой майко, вкусе ее губ.

Дурак. Устраивать такие уроки — только растравливать свое вожделение. Никому еще не удавалось насытиться, мечтая об ужине.

Память о том, что случилось пару часов назад, сводила с ума. Акио Такухати всегда гордился тем, что он хозяин своего разума и тела. Железная самодисциплина, постоянные тренировки, неустанный самоконтроль. И где это все сейчас? Сидит, вперившись в пространство, как идиот. Как мальчишка, впервые дорвавшийся до женского тела.

Хуже, чем мальчишка. Когда Акио в четырнадцать лет впервые познал женщину, то наутро не вспомнил даже ее имени. Она была шлюхой. Очень дорогой, но шлюхой.

Совсем как дразняще-невинная, доступная, развратная, запретная Мия.

Ми-я — имя, как перезвон колокольчика на ветру.

Он снова выругался, чувствуя, как возвращается болезненное возбуждение. Не думать! Не вспоминать о ее теле. О том, как она сама целовала его. Неуверенно, осторожно и в то же время нахально. Как вздрагивала грудь, мелькали перед глазами бледно-розовые конусы сосков, как сладко она сжималась…

Он позволил ей действовать, раздираемый двумя противоположными желаниями. Швырнуть наглую девчонку на футон и взять так, как нравилось ему. И не вмешиваться, отдав ей полностью контроль.

Там, в иллюзии, Акио почувствовал — стоит ему проявить свою власть, показать силу, и Мия замкнется. Начнет кричать, вырываться, будет кривиться и показывать, как он ей противен.

И можно было бы наплевать на ее желания, но как сладко было ощущать ее любопытство, робость, возбуждение. Нет, сам бы он не прервал эту игру. Слишком хороша была маленькая майко в своем дерзком порыве.

Развратная лгунья. Она делала это добровольно! И она хотела его.

Надо было распустить ей волосы в генсо… черные, шелковистые, такие длинные, что Мия могла бы ходить, завернувшись только в них вместо одежды.

Запустить в них руку, намотать на кулак, потянуть гордячку вниз, поставить на колени. И пусть покажет, чему ее научили наставницы.

Он представил, как раскрываются алые, чуть припухлые губы, принимая его, как, лаская, скользит язычок по возбужденной плоти, как она смотрит снизу вверх с покорностью и обожанием…

Ведьма! Лиса!

Такухати зарычал и отшвырнул кисточку для туши. По рисовой бумаге расползлись некрасивые пятна.

Найти женщину… достаточно найти женщину, тогда это наваждение прекратится. Он попробовал представить другую. Вспомнить лицо гейши, с которой провел последний вечер в столице перед тем, как отправиться в «Медовый лотос», но перед глазами стояла только она.

Дурь какая-то. Одержимость.

Генерал рывком встал, схватил катану. Двухчасовая тренировка, холодные обливания и женщина. Этого хватит, чтобы прогнать морок.