Мы рубили лес, мы копали рвы,
Вечерами к нам подходили львы.
Но трусливых душ не было меж нас.
Мы стреляли в них, целясь между глаз.
Николай Гумилев.
Не очень далекое будущее. Вырвавшийся из лабораторий вирус делит население земли на носителей и просто людей. В течение ста лет выжившие в кровавых событиях мутанты, которых в просторечии называют упырями, строят некое подобие феодального общества, полностью превращая людей в корм.
Протестные движения и попытки освобождения остаются в прошлом. На планете людей меньше процента. Из-за угрозы голодного вымирания упыри организовывают некое подобие ферм, на которых разводят людей.
Счастливых владельцев ферм мало, остальное население, обращенное в мутантов, бродит по свету в поисках пропитания — человеческой крови, без которой теряют силу, а при длительном голодании и рассудок, превращаясь в диких зверей. Напряжение между сытой элитой и голодными упырями нарастает. Голодные начинают нападать на фермы, угрожая полностью уничтожить пропитание для элиты.
На фоне всеобщего упадка разворачивается история молодой девушки, попавшей из детского питомника на ферму.
— Пошла отсюда! Прилипла к стене! — Главный охранник детского питомника в раздражении замахнулся и, оказавшаяся не в том месте и не в то время, Восемьдесят восьмая отлетела к темно-зеленой бетонной стене коридора. Ей повезло, что у него в руках ничего не оказалось, да и удар пришелся вскользь, что называется «замахнулся не с руки».
Восемьдесят восьмая отделалась только шишкой на голове и синяком на колене — остальные охранники, жадно следившие за происходящим, этим фактом были явно разочарованы.
Девушки вокруг меня возбужденно загудели, выражая этим гомоном скорее любопытство, чем возмущение или сочувствие. Но тут же последовал злобный окрик главного охранника и все мгновенно стихло. Наше стадо, опустив головы, послушно прижалось к стене. Однако, несмотря на это, главный еще раз рявкнул:
— Вы!.. Заткнулись! — и, обведя нас полным ненависти взглядом, обратился уже к охране. — Где недоносок, что пошел за ключами? Долго мне еще их ждать?! — Бесцветные, как у всех упырей, живущих на полуголодной ежедневной пайке, глаза главного охранника постепенно наливались кровью.
Само по себе это зрелище не из приятных: под наплывом крови зрачок делался едва заметен, глаза упыря становились полностью кроваво-красными, теряя последнее сходство с человеческим взглядом. Это значило, что упырь вот-вот утратит контроль и здесь начнется резня, в которой никто из людей не выживет.
Только вчера вечером, когда таскала в прачечную грязные пеленки, услышала разговор двух надзирателей, которые жаловались, что хозяева совсем обнаглели и держат их впроголодь, что они начинают высыхать. И сейчас им нужен только повод, чтобы начать резню.
Я с ненавистью оглядела толпу охранников у входа, но тут же опустила взгляд. Встрепенувшись, Восемьдесят восьмая с трудом по стеночке поднялась и бессмысленно улыбнулась в пустоту. И вновь куда-то направилась. Внутренне напрягшись, я не сводила с нее глаз. Лишь бы она не издавала звуков! Иначе упыри от нее точно не отстанут, пока не доберутся до крови. Тогда всем нам конец…
Восемьдесят восьмая через минуту вновь оказалась на пути стражей, а все от того, что нас бросили в узком коридоре, где из-за вделанных в стену клеток для скота и втроем разойтись непросто. Чтоб ее не покалечили, я быстро схватила девушку за руку и живо подтянула к себе, убирая из-под удара, идущего с ключами упыря. Пребывая в своих непонятных фантазиях, благо она не сопротивлялась. Повезло, что у девушки спокойная фаза. Будь она в возбуждении, мне бы не поздоровилось.
Наконец, принесли ключ и нас всех затолкали в одну клетку.
Я с облегчением отпустила руку Восемьдесят восьмой, все еще не сводя с нее настороженного взгляда. Теперь хоть никто не будет ее пинать. Для охраны нет большей радости, чем под предлогом сопротивления разбить голову скоту и добраться до бесплатной крови. Но для Восемьдесят восьмой ничего не изменилось, девушка так и пребывала в своих мыслях, и шуметь не собиралась…
Мне вдруг стало ее так жаль! За что это все с нами?..
Поддавшись эмоциям, я на миг обняла ее… Главный охранник, который сопровождал нас до продажи, уставился на меня тяжелым взглядом. Я тут же отодвинулась и, опустив голову, прижалась к стене. Меня злило собственное волнение о девушке: зачем ее жалеть, ведь в отличие от меня, ее и так помиловала природа, лишив рассудка.
Силы стоять быстро кончились, и я устало присела на корточки. Запахнула края грубого балахона, прикрыв им носки, (обувь нам не полагалась). От холода я сжалась в комочек и принялась до головокружения дышать на продрогшие ладони. Эх, если бы можно было теплым дыханием достать до заледеневших ног!.. Я устало сжала озябшие руки в кулаки, пытаясь согреться.
Теперь бы дождаться броневиков-перевозчиков!
Равнодушно рассматривая незнакомый коридор, нас сюда до этого никогда не приводили, я удивлялась, как внезапно все изменилось. Только два дня назад нашу 0546-группу признали созревшей и решили отправить на расплод, как тут же пришли заказы с ферм.
Девушек тщательно перебрали. Лучших пятнадцатилетних забрали на личные фермы архонта и его родственников, а отходы, типа меня, — собрали и под охраной привели сюда, в сортировочный узел, чтобы отправить в дикие места к неизвестным хозяевам.
Подписав разрешение на продажу, довольно потирая руки, хозяин детского питомника сказал:
— Пришло время и вам продолжить род людской… — Он еще много чего говорил, но мои безумные спутницы остались равнодушны, а я скривилась от отвращения. В питомнике я много возилась с малышами, и даже очень любила это занятие, но самой иметь ребенка? Ни за что!
Я не желаю такого никому! Никому не желаю стать кормом, тем более, своему ребенку! И, надеюсь только на то, что для меня все быстро кончится.
Время тянулось и тянулось очень медленно. Сидя в коридорной клетке с остальными проданными на развод девушками из 0546-группы, ничего не оставалось, как наблюдать за охранниками, вечно голодными, терпящими приказы хозяев только из-за ежедневной порции крови. Вот уж кто никогда не менялся так это упыри — абсолютно неинтересное зрелище.
Пятьдесят четвертая громко застонала, за что один из охранников с остервенением ударил прикладом автомата по решеткам клетки, всполошив остальных. Кто хоть немного соображал, вжавшись в стену, замерли от страха, и я в том числе, а те, кто мысленно обитал в далеких мирах, всполошились, громко вскрикивая и рыдая.
Это могло плохо кончиться, но нам «повезло», в приемное отделение, наставив на них оружие, завели десяток нормальных людей с воли: избитых, окровавленных, отчаявшихся, но нормальных. Видимо, это были две семьи, с ними вошли разновозрастные дети.
Я смотрела на них, не отрываясь.
Дети плакали, кто-то скрипел зубами, гневно оглядывая охранников. Тот, что ударил Восемьдесят восьмую, подхватил самого тощего из мужчин, одетого в штаны из сшитых лоскутов, и лохматую куртку с торчащими кусками меха, и куда-то поволок. Скорее всего, украл себе на обед, пока добытых людей не пересчитали и не сдали хозяину. За ним радостно потянулись остальные охранники.
Владелец питомника наверняка уже празднует. Такая удача, впервые за несколько лет где-то в лесах захватили скот, взращенный не на спец. веществах, а на нормальном подножном корме. Говорят, у таких кровь намного сильнее и слаще.
Пятнадцать лет назад меня похожим образом доставили сюда. Отец погиб еще в лесу, защищая нас. Мама закрыла мне ладонью глаза, чтоб я ничего не видела. В памяти остались только хруст кости и сосущие звуки. Она умерла чуть позже, ее забрал кто-то из окружения архонта и высушил досуха. Когда-то давно, оставшись одна, я сильно страдала, а сейчас… сейчас полностью окаменела.
И я знала, что будет с этими людьми. И даже не сочувствовала.
Собранный сегодня «урожай» поделят. Стариков — на утилизацию, молодых мужчин — на фермы с частой дойкой, женщин — на расплод. Только детей оставят, и будут терпеливо выращивать для элиты, упырей из окружения главного архонта.
При поимке мама сбавила несколько лет и меня записали трехлетней, — из-за постоянного недоедания в бегах я не выглядела на свои шесть. А вообще-то упырям в реальности абсолютно плевать на возраст пищи. Третий номер из нашей группы продали упырю в двенадцать, приписав ей три года, на самом деле никого не волновало, что с ней будет.
Коридор был длинный и прямой, а осчастливленные дармовой кровью охранники забыли закрыть дверь, позволяя сквозняку с легкостью вытягивать из озябших тел остатки тепла. Затекшие от холода суставы не гнулись, я еле поменяла позу, грея ноги чуть теплыми ладонями. Хорошо, что никто не цеплялся, что сижу на корточках, а не стою, как остальные. Местные охранники очень любили демонстрировать недовольство рабами.
Но мне недолго осталось на них «любоваться». Сюда уже два раза заходил водитель и сопровождающие груз упыри с оружием, которые только и ждали, когда им принесут документы с подписью владельца. Едва они их получат, нас разместят по секторам бронированных грузовиков для перевозки и отправят новым хозяевам.
Чтобы добраться до Стронтавской фермы, места, куда меня продали, броневикам предстояло переправиться по мосту через залив и проехать две сотни километров суши. В общем, нам предстояло долго и нудно двигаться по бездорожью к отдаленным фермам.
Кроме Стронтавской фермы там были и другие, расположенные друг от друга в дне пути. Все это я узнала от нашей управляющей, как ее звали упыри «Тысяча первой» или «Главной», как ее называли мы, человека, так как упыря ставить на такую должность нельзя. Она вкратце и рассказала, что меня ждет:
— Зачем в такой дали от столицы устраивать ферму — непонятно, какие там злодеяния творятся — я не знаю, но паниковать рано. Ты, Двадцать первая, главное, дорогу перетерпи. Потом на месте разберешься. Может там будет все не так плохо… — Судя по тону, Главная и сама в это не верила, устало вздохнув, она добавила:
— А пока иди, собирайся…
Оглядев свою коробку, вновь пожалела, что географический атлас сюда не влез, я и так оставила все необходимое, чтобы всунуть любимые книги, но атлас не поместился. И это было горе.
Книги. Единственная причина, по которой я не хотела покидать питомник. Это все случайно найденная на чердаке заброшенная библиотека, удивительно, как за это время ее не использовали на растопку.
Высокий упырь в великолепном защитном пластиковом комбинезоне, которые носили только высшие уровни охраны при архонте, гордо пронесся мимо… и оставил дверь полностью распахнутой. Что ему вечно голодные охранники или замерзающий скот? Он — элита! Остальные грязь под ногами. Но к этому моменту сил на ненависть не хватало, и я была готова идти на Стронтавскую ферму пешком лишь бы чуть согреться!
Наконец из главного корпуса пришел слуга управляющего питомником и передал планшет с документами на продажу высокому упырю в черном кожаном костюме.
По его знаку клетки открыли и нас вывели.
— И куда этих? — безучастно спросил один из охранников рядом с ним, который вывел нас.
— За залив, в Дикий район. Там по пути восемь ферм подряд. Из трех пришел заказ. Еще два пункта в Старом городе. — И оглядев документы, подвел итог:
— Сначала в город, потом к Диким.
— Ничего себе подряд, — присвистнул второй охранник. — Там такие дебри! Между фермами за день не добраться!
Слушая разговор охраны, я с толпой девчонок выбралась на улицу, где нас уже ждали открытые грузовые броневики. Нас рассадили внутрь и машины тронулись.
В грузовом отсеке броневика было не так холодно, как в продуваемом всеми ветрами коридоре, но ехать было все равно тяжело. Девочки с пониженным интеллектом, дико раздражаясь, постоянно нервничали и кидались с кулаками друг на друга из-за малейшего прикосновения, чего в дергающемся грузовике никак не избежать. И кроме прочих неудобств, здесь никого не кормили и всеобщее раздражение обострялось от постоянного чувства голода.
Вода, кое-какие удобства, чтобы из-за нас не останавливаться, здесь были, но они не компенсировали отсутствие еды и тепла в железной коробке, для идеальной дезинфекции, оббитой тонким пластиком.
Мучительно тянулись часы в пути, а мы все ехали и ехали, громыхая гусеницами грузового броневика, который как щепку в водовороте кидало из одной ямы в другую. Прошел день, второй…
За эти дни девушек в машине поубавилось и стало немного тише. Охранники в нарушение правил позволяли фермерам забирать девушек из чужих заказов, — главное, как можно больше и быстрее продать! Недостачу можно списать на гибель в дороге. Так что всех, более-менее физически здоровых, уже раскупили. Когда нас в отсеке осталось только трое, стало совсем тихо и спокойно.
На одной из последних остановок для продажи рабов, солдаты загрузили к нам даму в возрасте. Наверно ей уже лет тридцать с чем-то. Я таких старых людей еще не видела.
— Ну что, нагулялась? — Смеясь, поинтересовался бровастый упырь, подсаживая улыбающуюся женщину к нам в отсек. Дама со стянутыми в хвост спутанными грязными волосами радостно помахала остальным охранникам, перед тем как они окончательно закрыли люки.
По едва слышным смешкам охраны я поняла, что это женщина — пойманная беглянка. Зачастую, такие рабы сдавались перевозчикам сами, так как путешествовать без охраны смертельно опасно, вокруг бродили целые стаи одичавших упырей, как их еще называли, отбросов.
— Девочки? Как настроение? — весело спросила новенькая, оглядывая хмурых обитательниц кузова. Мои соседки промолчали, тупо уставившись в пол, мы так за дни пути измучились, что уже ничего не интересовало.
Я молча рассматривала странный наряд незнакомки: синие обтягивающие брюки и теплый свитер. Все было старым и рванным, но, кажется, именно в связи с этим она ощущала свое превосходство, то и дело разглаживая гладкую ткань на коленях и поправляя свитер, она с презрением посматривала в сторону наших грубых одинаковых балахонов. Также эта неунывающая женщина продолжила без остановки говорить:
— Что нюни распустили? Вот увидите, будет хорошо! На фермах можно нормально жить, радуйтесь, что в питомнике на расплод не определили, вот точно ад вживую! Мне вот, жить осталось всего ничего, а и радуюсь каждой минуте, каждому новому лицу…
Она весело лопотала о своей радости, надеясь призвать нас в собеседники. Однако меня ее веселье раздражало, а девушки, которых продали вместе со мной, не умели поддерживать беседу — побочный эффект развития в бездушной среде без родителей. Я — счастливица, первые шесть лет со мной были мама и папа. У них же отняли родителей при рождении.
Упырей не волновало умственное развитие будущего корма, им от нас нужно только физическое здоровье. Так что о себе я заботилась сама и сейчас предпочитала не высовываться, соответствуя безликому окружению. Однако незнакомка как-то выделила меня из прочих, и теперь пыталась разговорить.
— Ты… вот ты, у тебя взгляд живой, чего прячешься? Я не укушу. — Радостная новенькая присела со мной рядом.
— Хочешь, научу, чтобы из тебя не пили? Понимаешь? Вообще не пили. Будешь на них работать, рожать детей, а куда без этого? И все. Только работать. Ты книги видела когда-нибудь?
Я робко кивнула. Именно воровством книг из библиотеки на чердаке я промышляла всю свою сознательную жизнь. Меня три раза ловили, наказывали, но под конец махнули рукой, так как ничего кроме этого я не нарушала, а читая где-то в углу, часто забывала явиться на ужин, этим более всего радовала вечно голодную воспитательницу.
Новенькая кивнула и спокойно продолжила свою мысль:
— Хоть какую книгу открой и там одно и то же — жизнь не сахар. Я, знаешь, столько всего повидала в жизни? Не пересказать, но одно скажу точно, как бы оно не выходило, страдали все и всегда. Без этого никак. Вот я и страдала. А теперь рада, что недолго осталось, хочу, наконец, отдохнуть…
Я испугалась, что это полоумная адепта какой-нибудь новой религии, коих после Развала развелось как червей под кадкой, я уже таких встречала, но ничего хорошего о них сказать не могла.
Неугомонная женщина тут же спросила:
— Вас-то куда везут?
— Сорок Седьмую, Восемнадцатую и меня везут на Стронтавскую ферму.
Дама покачала головой:
— Плохо дело… никогда не слышала, что оттуда кто-то убежал. Нравы там, видимо, страшные. Сама увидишь, а заборы какие, ни во всякой тюрьме сыщешь!
Смутно догадываясь, что такое тюрьма, я поежилась…Сколько страхов ожило в моей душе после ее слов! Весь путь уговаривала себя заранее не бояться, утешая, что если выжила в питомнике, то никакая ферма мне не страшна, однако после ее слов, все во мне будто упало, кажется, это была последняя надежда…
Я с отчаяньем в голосе спросила:
— А вы и вправду умеете сделать так, чтобы из вас не пили? — Процедуру откачки крови я проходила не раз и ничего страшного в ней не видела. Но это меня все равно интересовало.
— Да! Чтобы кровь не брали — пей разбавленную соду, очень они щелочь не любят. Единственная попытка и больше не сунутся! — горделиво закончила она.
— Вам это очень помогло? — плохо представляя, о чем она говорит, упавшим голосом спросила я.
— Еще как… — бодро ответила женщина. — Правда, сода дорогая и не везде есть, но…
Нашей беседе помешали, за стенами раздались крики, хлопки от взрывов, бешеная ругань охранников — кто-то напал на караван грузовых броневиков.
Незнакомка тут же переключилась на другую тему:
— В этих местах вечно маются толпы голодных отбросов. Сколько не путешествовала, ни разу не обошлось без нападения в этом месте. Эти упыри еще нас тупыми считают, давно бы передвинули пути чуть на запад.
Сжавшись от страха, я не выдержала:
— Вы еще им это посоветуйте...
Она многозначительно заметила:
— Девочка моя, они давно до нас добрались. И мгновенная смерть не самая страшная перспектива этой жизни.
— А как же ваше: «радуюсь новым лицам и каждому дню»? — не сдержав сарказма, поинтересовалась я.
— Так я давно свое отбоялась, теперь вот только радуюсь… — Она глубокомысленно покачала головой, столь снисходительным жестом продемонстрировав мне свою «мудрость». Я знала, что подобные суждения в книгах называются демагогией, но высказывать выводы не стала, укрывшись в своих мыслях.
— Людей мало осталось, лет пять назад говорили, что меньше процента. Если мы окончательно загнемся им конец, и они это знают. Ты не застала времена, когда нас и за скотов не считали, и обращались, словно мы так… мусор под ногами.
Не знаю, сколько себя помню именно за скотину нас и держат. Выводят, разводят, выдаивают, остатки пускают на удобрение. Говорливая спутница что-то еще болтала, но ничего нового и полезного от нее так и не услышала.
Я не могла передать это чувство словами, но мне показалось, что ее говорливость и скрытая нервозность вызваны тем, что ей предстояло возвращение к бывшему хозяину, которого упыри из конвоя вычислили по невидимому номерку на ее руке.
В любом случае ничего хорошего ее не ждало, ценность женщины определялась только возможностью иметь потомство.
— … Скоро ваша ферма, — рассказывая о хороших и плохих хозяевах, между делом сообщила она.
Я кивнула, полезла в свой сундучок и вынула завернутую в блестящую бумагу конфету, которые из высохших апельсиновых корок, добытых непонятно где, сделала наша человеческая нянечка. Она, видимо зная, что при перевозке людей не кормят, сунула нам по одной на прощание в качестве утешения. Девочки моей группы съели угощение сразу. Я оставила лакомство для подходящего случая. Кажется, он мне представился.
Эту конфету я протянула женщине:
— Вы наверно давно не ели?
— Я… Да, не ела! — Она приняла угощение, не понимая, зачем я это делаю, все еще механически вертела конвертик со сладостью в руках.
Больше ничего для нее я сделать не могла, так что села на свое место, закрыла глаза и откинулась на холодные панели. Будь что будет.
Когда мы остановились, по приказу бровастого охранника девушки выбрались из отсека на осмотр нового хозяина, а у меня даже на свой номер отозваться сил не было.
Закрыла глаза и осталась сидеть. Пусть это будет мое первое непослушание новому хозяину.
Я не представляла, что за жизнь будет здесь. Но одно знала точно — ничего хорошего никого из нас не ждет.
ГеоргУпырь, упыри… Они называют нас упырями. Хотя мои соплеменники предпочитают более возвышенные названия, типа: «Элита мира, слуги архонта», меня меньше всего волнует презрение, изначально заложенное в названии кровососущих существ. Возможно от того, что я не особенно часто думаю на эту тему или давно не причисляю себя к кому-либо вообще. Я отложил сводки и откинулся в кресле. Но отдохнуть мне не дали.В комнату заглянул мой помощник:— Эй, пора! Пошли к выходу. Они приехали… стоят у ворот.Давно ждал доставку с заказом. Я кивнул и вышел следом, минуя бетонные переходы, вышел к приемной. К этому моменту Корбан уже окружил площадку для грузовиков охраной.Я подошел к указанному отсеку и оглядел двух прибывших с караваном девушек. Жалкое зрелище: скверный запах, торчащие кости, старые тряпки, голодные взгляды… Итак, пробный шар закупок в правительственном питомнике оказался неуд
ИветаС момента появления на ферме прибываю в непонятном состоянии. Впервые в жизни я вижу такую старую женщину, причем меня удивил не только ее возраст, но и вид: одета она была не в балахон, как все знакомые мне люди, а в теплые брюки из грубой ткани, лохматую жилетку и светлую рубашку. И на ногах настоящая обувь, как у упырей! Ее волосы, длинные и седые, не острижены под корень, а красиво связаны и прикреплены к голове небольшим холмом.Мужчина, которого я посчитала главным человеческим надсмотрщиком, оказался упырем и, самое ужасное, — хозяином этой фермы!Второе, что привело меня в ступор — он не отправил меня на порку из-за того, что подала голос и обратилась к нему без его позволения. Не ударил за дерзкий взгляд, а когда в шоке от увиденного я вслух ляпнула глупость, которую вроде произнесла про себя, не убил на месте, а отвел в какую-то комнату и приказал дожидаться Миланы.Здесь было теп
Милана скрылась за деревянными дверями. Я подошла к ним ближе. Ни грамма железа и полное отсутствие замка подтверждало рассказ старушки. Затем осмотрела окна — легкие защелки, никаких решеток и сигнализаций. Из охранных устройств лишь датчик крови на потолке — необходимая защита хозяйской скотины, — он срабатывает при первых признаках нападения упыря на человека. Взглянув на датчик, с омерзением вспомнила, как недавно он среагировал на меня. Не так давно в питомнике всем выдали балахоны с пятнами плохо отстиранной крови. Я ненавидела эту тряпку, всеми силами пыталась отстирать, испытывая жуткое чувство, словно это сделали со мной. Женщина, что за нами присматривала, дала мне какую-то едкую жидкость, которую я якобы случайно пролила на себя. Конечно, был ожог, но от балахона я избавилась. Вот тогда и узнала об этих датчиках. Они сработали, когда в местах ожогов, при обработке, выступила кровь. Интересно, подобное тут часто происходит? Надзиратели-то, наверно, все упыр
ГеоргЯ просматривал по общему каналу бегущие новости, одновременно прикидывая, куда все же выгоднее сбыть небольшое количество лишних шкур. Альтернатива была — купить себе специалиста, чтобы он шил одежду для элиты, но с каждым годом качество знаний у людей неудержимо падало, а брать на эту должность упыря — множить себе проблемы.В кабинет постучались:— Входи. — Доктор пришла с результатами осмотра моего последнего приобретения.Сложив пакет на столе, Марина пояснила:— Здесь результаты. Запись нашего разговора вы посмотрите позже, а пока я могу сказать, что двадцать первая серьезно больна. Если не предпринять срочные меры, то скоро умрет.Марина никогда не паниковала, так что к ее мнению я прислушивался.— …Двадцать первая совершенно не умеет распознавать и контролировать свои потребности. Она забывает, что надо есть…Доктор говорила, говорила,
Убитая мыслью, что меня сейчас отсюда продадут, я сложила щетки и тряпки в коробку, послушно отмыла руки и попросила Светика закончить с комнатой. Затем уныло пошла к входу в бетонные переходы, оставив все свои книги. Если меня продадут, я больше ничего не хочу: ни читать, ни знать, ни видеть, ни жить.Волоча ноги, медленно приблизилась к переходу. Переполненная радостью и новизной жизни я почти позабыла привычное ощущение ужасной слабости, с которым жила последний год.За высоким сетчатым забором меня ждал Корбан, помощник господина, руководящий местной армией упырей. Я вышла к нему за ограду, замок защелкнулся.Высокий темноволосый упырь в длинном плаще, откинутом шлеме, с большим оружием на плече неожиданно мягко подхватил меня под руку.— Засыпаешь? — насмешливо спросил он. Опустив голову, я только горестно покачала головой.— Тебя понести?Что за упыри здесь странные…Я с усилием улыбнулась и помахала гол
ИветаМашина рычала, перебираясь через очередную кочку, за бронированными окнами становилось все темнее. Я, едва увидела, полюбила это время суток, поэтому с любопытством вглядывалась в мрачные очертания леса, пытаясь рассмотреть, как все выглядит при таком свете.Упыри тихо беседовали, позабыв о рабах и слугах:— Так как ты думаешь, дожать Ганса получится? — поинтересовался Корбан.— Еще бы! Он ведь понимает, что склад продовольствия в Старом Городе почти пуст. Выбора нет. Захочешь жить, заплатишь за кровь все, что сможешь и не сможешь.Корбан, кажется, был не согласен.— Не боишься, что через него выведают, что у тебя есть запас еды для людей?— Нет, он не глуп, понимает, что расскажи он кому обо мне, то покупать корма ему придется втридорога. Больше конкурентов, больше цена.Не сообразив, я вмешалась.— А что за база? — ляпнула я
ГеоргК первым морозам зерно, овощи и мясо были законсервированы и лежали в специальных хранилищах. Теперь мои люди могли не опасаться голода. Правда, в зернохранилище постоянно забивался электронный фильтр, так что мы рисковали остаться без семян на следующий год.Пришлось побегать. Мастеров такого уровня у меня не было, так что пришлось с Семеном конструировать нечто подобное, но уже в механическом варианте. Промучились два дня и тут, как назло, начались ливни.Девчонка свалилась окончательно. Вместо того, чтобы наказать виновных и отделаться, Ивету пришлось у горе-нянек забрать к себе. Все равно основные дела по хозяйству окончены, а до поездок в город еще много времени — дожди размыли остатки пути, придется дожидаться морозов. Конечно, транспортеру грязь не страшна, но топлива осталось на «раз и обчелся», не стоит тратить его по пустякам.Корбан нанял еще трех охранников, говорит, внешне адекватные. Но
ИветаПоездка на соседнюю ферму даром не прошла. Почти каждую ночь я просыпалась от собственного крика: даже во сне меня постоянно преследовал металлический запах крови, который до тошноты ощущался на кончике языка; передергивало от вида капающей слюны. Они ползли по машине, тянули руки и, казалось, они меня вот-вот схватят… Даже после пробуждения на меня накатывала паника от воспоминаний приближающихся горящих жаждой крови глаз и бешеной ярости упырей, которые рвались ко мне.В такие моменты к дивану подходил хозяин, который, казалось, совсем никогда не спал, давал мне выпить чего-то теплого и, засыпая, я ломала голову над вопросом, кричала я вслух или мне это только приснилось.Почти три недели постоянно ела и спала. Хозяин будил меня каждые три часа, навязывая что-то съедобное. Отказаться было нельзя, он следил за мной с холодным вниманием.Дни шли за днями. Я старалась есть побольше, чтобы вырваться из вынужденног
Ивета— Уходи скорее! Так будет правильно! — Выглядывая из-за угла в сторону ворвавшихся в подвал, шептал мне Лекка. — Укройся там, где говорила. А я их задержу… Лишь бы стену не снесли, тогда никто и ничего не успеет! — продолжал он, пытаясь убедить меня.Я хмуро смотрела на него. Его надо отсюда увести, смысл стрелять в толпу из одного карабина? Героем хочет стать посмертно? Так теперь с этим все «в порядке», изворачиваться не успеешь.— Их много, целая штурмовая группа, они хорошо вооружены, а ты один, только с карабином, без запаса патронов. Зачем эта бессмысленная смерть? Не глупи, Лекка! Пошли со мной пока есть время! Пока они в темноте рыскают по коридорам и комнатам. Здесь никто не выживет! Будешь ты воевать или нет. Соберем стариков и укроемся все вместе.— Здесь никто не выживет? Я знаю. Но так хоть умру как человек. Я не хочу сбежать, чтобы после жить как черв
Спустились вниз и открыли дверь. Здесь света не было, а после светлой ночи мне и вовсе казалось, что вокруг густая темнота.Через некоторое время глаза привыкли к полной темноте и в ней стали заметные наши едва понятные силуэты. Лекка взял меня за руку, с беспокойством взглянул мне в лицо.—Рука у тебя холодная как лед.— Я места себе не нахожу… не знаю почему. Вдруг стало так страшно!— А смысл силы тратить на волнение? — Он рассмеялся. — Хочешь, я побуду с тобой, когда все разъяснится?Отказываясь, я покачала головой. Если все разъяснится, помогать мне уже не надо.— Это же ты отвозил бойцов в Старый город? Значит, двое суток ты в пути и не хочешь спать?— Это мелочи, потом высплюсь, — небрежно отмахнувшись, отозвался Лекка.— Как говорила Марина, «Здоровьем нельзя заразить, а вот обратно — сколько угодно», ты просто не знаешь, что, если тако
ИветаДождь без остановки шел два дня, залив всю округу. Вот только никто этому не радовался. Тех, кому безумно нужен весенний дождь здесь уже не было, они плыли по морю в далекие края, а Георг сказал, что небольшие лужи в лесу никого из упырей не остановят.Я выполнила приказ, принесла запасы в капсулу безопасности, как называл эту комнату Георг. Захватила шкуру, подушки и теплые платки и оставила все там. Заодно запасла свечи и книги.Красотка, как и было приказано, больше из комнаты не появлялась, только по убывающим запасам еды в холодильной комнате, я могла догадаться, что она иногда выходит подкрепиться. Я стала приносить и оставлять там готовую еду, которую надо было только разогреть на кухне.Эти два дня я готовила, используя те знания, которым научила меня Милана, и ходила к старикам, чтобы помочь им по хозяйству. С нами остались три бабушки: Анка, Злата и Ивона и один старичок: Демир. Я помогала им со стиркой и убо
ИветаСегодня я была готова Георга расцеловать.После вчерашнего панически боялась мрачного уныния, скорби, и просто не представляла, что можно с этим делать! А Георг, проснувшись, безмятежно улыбался. Наверно выспался.Я искупалась и переоделась в новую рубашку и зеленый сарафан, которые мне перед отъездом вручила Светик.Она его придумала, сшила и сама украсила крупными деревянными бусинами, и очень хотела, чтобы у меня на память что-то осталось. Я вообще весьма разбогатела, так как почти все мои ученики мне что-то подарили. В моей спальне теперь кругом сидели вязаные лошадки, зайчики, котята и прочие шерстяные зверушки. Они занимали стол, стул и подоконник. Там же стояла пара деревянных изделий из разряда: «догадайся, что автор имел в виду».Я чуть не обидела Анджея, опрометчиво назвав его лошадку гусем. Потом пояснила, что буду звать его великолепного коня красиво: «Гордый Гусак&
ИветаГеорг закончил что-то писать, вложил записку в холщовый пакет размером с книгу. Подошел к шкафу и добавил в него какие-то тюбики и тяжелый мешочек. Потом повернулся ко мне и, завязав кончики на собранном пакете, сказал:— Ты готова? Поехали?— Да.Мы вышли из дома, обошли заросли орешника за кованой скамьей, и подошли к стене. Там был накрытый дерном черный вход, который вел за стену. Правда, сейчас он был раскрыт, раскопан и расширен для того, чтобы можно было провести крупное животное. Но в обычное время я никогда бы и не подумала, что тут что-то есть.Быстро миновав проход под стеной, внизу казавшийся комнатой в землянке, мы оказались в лесу. Рядом с выходом стоял маленький вездеход.— Садись.Я влезла внутрь и устроилась на переднем сидении, ожидая в нем увидеть знакомого водителя, не сразу вспомнив, что упыри в операции не учувствуют. Георг, дождавшись, пока
Я ушла, но вместо своей комнаты медленно пошла по дорожке к дому Марины.Мне хотелось ее поддержать… да и расставаться с ней не хотелось, за этот год она стала мне близкой, почти родной. Я полностью доверяла ей, а мне делать это очень сложно.— Привет, — я заглянула в ее домик, оглядывая опустевшую комнату в поисках людей.Дом изнутри было не узнать: пустые стены, почти полное отсутствие мебели, и вездесущих коробок и мешочков с травами на стенах. И посередине на длинной натертой воском до блеска лавке сидела Марина в длинном сером сарафане, и сосредоточенно что-то у себя в блокноте отмечала.— Две минуты… — Она вернулась к записям и, что-то у себя рисуя, затем тихо добавила. — Всех отсюда выставила, чтобы в тишине сосредоточится и ничего не забыть… но тебя хотела увидеть, потому просто немного подожди.Я кивнула и тихо присела рядом с ней.Мне нравилось ее общество. Я могла сколько угодно т
ИветаУтро последнего дня на ферме началось до рассвета. Люди еще в темноте сгоняли скот и через подкоп под стеной выводили его в лес. Куда дальше двигаются стада, я не знала, но из окна видела, что сначала шли коровы, потом козы и овцы, а последними гнали лошадей. Их взяли мало, и только лучших, на развод. Большая часть табуна осталась здесь. Им отделили часть укромного места с загонами в дальней части фермы за рекой, заслоненной лесом и зарослями. В течение лета животные могли существовать там автономно, так как стена давала защиту от естественных врагов, а подножного корма было в достатке.Там же остались старые быки и коровы, которых оставили в живых, потому что на обработку мяса не хватило соли, а везти их с собой смысла не было.После животных шли мужчины с вещами.Все, что они несли, было упаковано и аккуратно уложено на носилки: коробки были сложены одна на другую, поверх них лежали чисто выделанные шкуры и полные уз
ГеоргЯ на сходке не присутствовал, хотел, чтобы люди сами решили, что к чему. Зато я смотрел запись.Слушая, о чем говорили люди до собрания, я с легким отвращением наблюдал как легко многие поддаются на глупые, но уверено произнесенные провокации. Я покачал головой.После изгнания Красотки в поселок, слухи о нашей связи с Иветой начались с новой силой. Просматривая запись, прислушался, что говорил в кругу стариков старый Александр:— … И не говори, Тим. Ласка и кошке приятна, а она вона как крутится вокруг хозяина. Небось, ему тоже ласки да доброты хочется, золото-то не прижмется и пожалеет, — щедро заливая свои слова фальшивой жалостью, постоянно оглядываясь на дверь, заявил он. Боится, что я внезапно войду? Я хмыкнул. Вот же, безмозглый тип. Боится, а болтать не перестает.— Но с чего этого червяка вместо красавицы ставить? Вот не понимаю… — качал головой его
ИветаОчнулась я утром от странного уже позабытого ощущения, что на меня кто-то смотрит.Открыла глаза. У двери, сложив руки на груди, стоял Георг и не сводил с меня внимательного взгляда.—Как ты?— Хорошо, — невозмутимо отозвалась я, поднимаясь с подушки.Даже, если очень плохо, что я могла бы ему ответить? Пожаловаться, что все болит? Поплакаться что мне безумно страшно? Что жуткий страх сменяется ощущением невыносимой тошноты? Чего он от меня ждет?Хозяин понимающе кивнул. Потом вдруг сказал:— Очень сожалею, что взял тебя с собой. Не знаю, чем я думал тогда, видимо длительный недосып сыграл свою роль, но я не раз пожалел об этом.На миг застыла — странно, как раз сожаления о поездке у меня нет. Да и смысла о чем-то жалеть не вижу. Я мягко покачала головой:— Думаю, что вы все правильно сделали. Это было разумно и оправдано. Кто