Утро имело серый цвет — цвет дымчатого гранита и разбитых иллюзий. Город ещё не потушил огни, и они слабо мерцали в тумане за окном — там, вдалеке, по другую сторону Темзы.
Кейтлин заметила, что серый цвет имели каждое утро и каждый день. Казалось, солнце никогда не выглядывает из марева, повисшего над городом, и порой Кейтлин спрашивала себя: а есть ли вообще солнце, или оно приснилось ей, так же, как снились боль, радость, холодная сталь и чёрные глаза, различимые даже в темноте.
Кейтлин встала и миновала череду колонн, оставшихся от прежних владельцев — когда-то их с Джеком студия служила вовсе не студией и даже не общежитием, а доком в восточной части Лондона. Иногда Кейтлин казалось, что здесь, в полуподземном помещении с огромными стрельчатыми окнами, всё ещё пахнет смолой и промокшим дубом, и эти запахи, чем-то неуловимо напоминавшие запахи из её снов, помогали мириться с тем, кто она есть.
Кейтлин скрылась за перегородкой, отделявшей ванную от жилой части подвала, и сунула голову под ледяную воду. Бойлер давно перестал работать, и о горячей оставалось только мечтать. У Джека не хватало денег на новый, а сама Кейтлин даже не представляла с чего начать — она вполне спокойно могла обходиться и так.
Кейтлин всё равно не чувствовала холода от ледяной воды. По крайней мере, не больше, чем холод, насквозь пронизывавший стены по ночам, когда хотелось только закутаться в одеяло поплотней и никогда не просыпаться.
Видеть сны. Не такие, какой явился ей этой ночью — такие сны Кейтлин не любила. Они оставляли чувство тяжести в голове на весь день и ирреальность происходящего виделась ещё отчётливей. Мир вокруг превращался в чёрно-белое немое кино, снятое на старую плёнку: пожухлую и покрытую трещинками.
В такие дни Кейтлин особенно хотела нарисовать цвет — розовый, бледно-оранжевый, голубой. Цвет, которого не было в этом мире, который жил только в другом, существовавшем лишь в её голове.
Но были и другие сны. Просыпаясь, Кейтлин выныривала из зелёной, ещё тёплой морской воды.
Эти сны пахли вереском и лошадиным потом, а может быть — чем-то ещё. И тогда с самого утра тело наполняла жизнь — как отголосок той, настоящей жизни, которую Кейтлин видела во сне. В такие дни она ехала в Дувр, бродила по отвесным скалам и смотрела на волны. И хотя у неё не было по ту сторону пролива ни знакомых, ни друзей, Кейтлин казалось, что она ждёт вестей из-за горизонта — и вести обязательно придут. С почтовыми птицами, а может — с белокрылым кораблём. Она ощущала себя изгнанницей в чужой земле, но в эти краткие мгновения ей казалось, что там, за горизонтом, её дом. И, может быть, когда-нибудь она увидит этот дом опять.
Ледяная вода стекала по волосам и узким лопаткам. Кейтлин приникла плечом к покрытой кафелем стене и замерла, надеясь, что наваждение, накрывшее её во сне, вот-вот пройдёт. Закрыла глаза и тут же почувствовала, как со всех сторон подкрадываются липкие щупальца кошмара.
Качнула головой и шагнула к зеркалу, на ходу выключая душ. Спутанные тёмно-русые пряди сосульками повисли на плечах. Джек будет ругаться — наверняка. Скажет, что она простудится и что-нибудь ещё.
Кейтлин завернулась в полотенце — очень хотелось закутаться в него с головой. Не потому что холодно, а потому, что так теплей. Она справилась с этим несвоевременным приступом и вышла из ванной.
На кухне уже шкворчало масло.
— Овсянка или тосты? — Джек на неё не смотрел. Готовка поглощала его целиком.
Кейтлин подошла к соседу и, взяв в руки вскрытую коробку из-под овсянки, одним глазком заглянула внутрь.
— Тосты, — сказала она. Коробка была пуста.
— Угадала, — Джек подцепил лопаткой хрустящие хлебцы и сбросил в тарелку — Кейтлин тут же поймала один и попыталась засунуть в рот. Обожглась и бросила назад.
— Ты помнишь, что обещала помочь Алистеру с плакатом?
Кейтлин поморщилась.
Плакаты рисовать она не любила. Во-первых, в них не было ничего из того, что она нарисовала бы сама. Даже обложки к книгам и портреты на заказ приносили больше удовольствия, чем примитивные росчерки карандашом, которые просили сделать для колледжа. К тому же платили за плакаты отвратно, и если бы не Джек, который каким-то образом успел взять на себя роль её старшего брата — видимо, пока Кейтлин спала — Кейтлин не взялась бы за такую работу никогда.
— Может, лучше им стену расписать? — Кейтлин снова покусилась на тост и на сей раз смогла откусить малюсенький кусочек. Отложила тост и провела в воздухе рукой: — Колледж святого Марка! Наши корабли идут на восток!
— Почему на восток? — Джек подхватил сковородку, поднёс поближе к столу и бросил Кейтлин в тарелку ещё два тоста, а затем снова отвернулся, чтобы поставить её на огонь.
Кейтлин запнулась. Она не знала, почему на восток.
— Потому что на западе суша, — сказала она растерянно.
— А почему корабли?
Кейтлин окончательно стушевалась и замолкла.
Джек бросил на сковородку два куска хлеба и, взяв в руки полотенце, принялся вытирать испачканные в масле пальцы. Он повернулся, прислонился бедром к столешнице и теперь в упор смотрел на Кейтлин.
— Не знаю, — Кейтлин пожала плечами и отвернулась к окну, чтобы только не смотреть на него.
С Джеком было хорошо. Их соседство оказалось, пожалуй, самым уютным из всех возможных соседств. Джек не требовал оплаты за жильё, если у Кейтлин не было денег, кормил её завтраками за свой счёт — и вообще относился скорее как к родственнице, чем как к жильцу.
Но иногда Кейтлин всё-таки не хватало одиночества.
— Тебе опять что-то снилось?
Голос Джека прозвучал словно бы издалека, и Кейтлин не услышала бы его, если бы жёсткие пальцы не легли на её обнажённое плечо.
Кейтлин дёрнулась. Она не любила прикосновений — даже таких. Или, вернее, особенно таких. Могла выносить их в метро или в автобусе, но когда кто-то касался её кожа к коже, нарочно, пытаясь проникнуть в самую суть, Кейтлин казалось, что чужие пальцы безжалостно потрошат душу, заходят туда, куда не должны заходить.
— Может быть, — сказала она, сбросила руку с плеча и поднялась. Так и не съеденные гренки остались лежать на столе. — Тебе звонил Август, — бросила она, не оборачиваясь. Кейтлин спиной чувствовала, что Джек смотрит на неё, дожидаясь ответа, но ей было всё равно. Она скинула полотенце и, подхватив с пола вчерашние джинсы, принялась натягивать на влажное тело. — Сказал, что вечером зайдёт.
— Хорошо.
Джек не отворачивался. Его взгляд щекотал спину между лопаток, пока Кейтлин натягивала майку и одёргивала её. Всё так же, не оглядываясь, девушка подобрала сумку с красками и перекинула через плечо ремень от этюдника. Наверняка Джек поймёт, что она не собирается в колледж и не будет рисовать никакой плакат, но и это ей было безразлично — Кейтлин просто хотела уйти отсюда. Остаться в одиночестве. Может быть, наедине со свинцово-серым морем. Сегодня она хотела рисовать его.
Джек лишь вздохнул, когда за спиной у Кейтлин захлопнулась дверь, и, подхватив с тарелки гренку, принялся размеренно жевать.
Кейтлин вышла из дома и, ещё раз поправив этюдник, медленно побрела вдоль набережной. Далеко на западе в сизом рассветном тумане виднелись контуры аббатства, которое так любил изображать на картинах Моне. Кейтлин тоже любила его контуры — мрачные, тяжёлые, расплывчатые в этом сизом мареве полусна. Но на востоке прятались места, которые она любила куда больше. И будь её воля, Кейтлин давно бы переехала жить на побережье — но даже она понимала, что там ей не продать картин. Придётся ездить в город на вернисаж и на подработки, приобрести машину… Кейтлин не любила машин. Она любила лошадей. Но, как правило, на лошадей удавалось только смотреть издалека.
Вдали взвизгнули шины, и Кейтлин подняла руку — час с небольшим не-одиночества, чтобы на остаток дня погрузиться в вечность сизого океана.
Машина взвизгнула тормозами и остановилась рядом. Кейтлин наклонилась к окошку и замерла, чувствуя, что сходит с ума. Оттуда, из полумрака салона, на неё смотрели те самые чёрные глаза.
Кейтлин зажмурилась, силясь вырваться из сна, который затягивал теперь и наяву, и неожиданно чётко, близко-близко услышала:
— Тебе куда?
Голос у водителя был бархатистый, и Кейтлин показалось на секунду, что она его уже слышала. Может быть там, во сне — но во снах не бывает звука, разве не так?
Кейтлин тряхнула головой, прогоняя наваждение. Водитель терпеливо ждал.
— В Дувр. Не в сам город…
— Садись.
От голоса незнакомца, мягкого и холодного одновременно, по позвоночнику пробежала дрожь.
— Можно… — Кейтлин облизнула губы. — Можно вперёд?
Водитель кивнул.
Кейтлин быстро залезла в машину и только оказавшись на пассажирском месте вздохнула с облегчением. Водитель завёл мотор, и несколько секунд Кейтлин смотрела сквозь лобовое стекло, стараясь не выдать себя.
— Любишь замки? — спросил незнакомец и Кейтлин вздрогнула. Обычно она не реагировала на людей так. Обычно ей было всё равно.
— Люблю их рисовать, — сказала она и чуть улыбнулась. Пользуясь случаем, Кейтлин повернулась и принялась внимательно разглядывать того, кто сидел рядом.
У водителя было правильное лицо с чуть удлинённым носом и едва заметно опущенными уголками губ. Глаза обрамляли ресницы — слишком чёрные для мужчины, но безупречно подходившие к его чёрным волосам, собранным в низкий хвост.
«Цыганская кровь», — подумала Кейтлин, хотя на цыгана мужчина походил мало — слишком бледная кожа и тонкие черты.
Незнакомец молчал, и Кейтлин вдруг показалось, что она упускает что-то важное. Может быть, время, которое можно использовать с толком.
— Ты, наверное, занят сегодня? — спросила она.
Мужчина не ответил, и Кейтлин тут же пожалела, что задала вопрос. Среди её знакомых к внезапным знакомствам относились легко, но этот человек мог оказаться другим. Он мог понять всё неправильно, и всё же Кейтлин безумно, до боли не хотелось его отпускать.
— А ты любишь замки? — снова попыталась она завязать разговор.
Мужчина долго молчал. Машина выехала за черту города, и Кейтлин принялась подбирать следующий вопрос, когда тормоза взвизгнули, и она услышала:
— Терпеть не могу.
Кейтлин словно очнулась ото сна. Только теперь она обнаружила, что стены Дуврского замка уже виднеются далеко впереди, будто вырастая из белоснежного тумана.
— Доберёшься сама?
Кейтлин кивнула, но выходить не спешила, судорожно пытаясь отыскать ещё хоть одну зацепку.
— Я буду его рисовать, — сказала она, кивнув на гранитные глыбы, высившиеся вдали.
Мужчина молчал.
— Хочешь, подарю тебе?
Чутким глазом художника Кейтлин уловила, как белеют костяшки пальцев на обтянутом кожей ободе руля.
— Выходи!
Кейтлин вздрогнула. Что-то было в голосе незнакомца, что заставило подчиниться, не раздумывая — и в следующую секунду Кейтлин стояла на пустой дороге, а машина — только теперь Кейтлин заметила, что это был Крайслер — медленно исчезала вдали.
Снова утро— серое, как и каждое утро до него. Как каждое, которое придёт следом за ним.Кейтлин открыла глаза и равнодушно уставилась в потолок. Побелка облупилась кое-где и разбегалась тонкими трещинками, образуя паутинку, похожую на… на что?Вспомнить она не могла. Как не могла вспомнить и сон, который видела только что.Кейтлин улыбнулась. При воспоминании о том мире, откуда она вынырнула минуту назад, по сердцу разливалось тепло— хоть она и не могла ничего вспомнить. Ни одной детали. И всё же это должен был быть хороший день.Джек жарил тосты.Кейтлин натянула джинсы и, застегнув пуговицу, потрясла ногами, заставляя их войти глубже в жёсткие после стирки штанины.Взяла со стола коробку от овсянки и заглянула внутрь— просто так, машинально. Внутри ничего не было.—Ты сегодня поможешь Алистеру с плакатом?Кейтлин закрыла глаза. Не поднимая век, нащупала спинку стула и, уп
—Не забываем про воздушную перспективу.Кейтлин равнодушно смотрела на то, как Дэвид Рейзон ходит от мольберта к мольберту и поправляет ошибки учеников.Она хотела попасть на этот мастер-класс давно. Действительно хотела и, может, за этим даже приехала в Лондон— но теперь, когда видела работу кумира вот так вблизи, ей становилось всё равно.Дэвид Рейзон был ремесленником. Каждое движение его руки над холстом— своим или чужим— развеивало магию воздуха, магию воды и солнечного света. Картина для него была лишь набором красок, который он привык продавать. И он учил рисовать на продажу ещё два десятка учеников.Он легко выправлял ошибки, их Рейзон видел действительно профессионально— впрочем, в отсутствии профессионализма Кейтлин и не смогла бы его упрекнуть.Дэвид остановился около неё, внимательно разглядывая холст.—Хорошо. Довольно хорошо.—Спасибо,&nb
Вернисаж, мастер-классы и недолгие поездки в Дувр составляли всю её жизнь.Вернисажей было три— по выходным она выставляла картины на Пикадилли, в понедельник и вторник— на южном побережье Темзы, в четверг и пятницу выезжала в центр, где рисовала портреты туристок за пятьдесят фунтов штука. Оставшийся— седьмой день— занимал Дувр.Когда-то, когда Кейтлин только приехала в Лондон, ей казалось, всё, о чём она мечтает— это рисовать. Переносить на холст образы, которые роились в её голове: будь то сны или нечто иное.Теперь, с наступлением осени, ей всё чаще казалось, что она хотела другого. Дорога из Вест Энда до Пикадилли, а затем полтора часа обратного пути— сорок минут, если ехать на метро— были огромной, тяжёлой рамой для слишком маленькой картины, которую она едва успевала нарисовать за день. Да и картина эта оставалась плоской, как ни старалась Кейтлин насытить её красками, и ч
«Милдрет»,— имя пришло к ней во сне.Кейтлин не помнила, когда услышала его в первые— но помнила, что так её называли всегда. Это имя казалось более близким и более настоящим, чем-то, которым звали её здесь. «Кейтлин» всегда звучало немного издалека.«Милдрет» звучало так, будто обращались лично к ней.И когда Грег назвал её «Мил», Кейтлин на секунду почти что поверила, что дальше прозвучит «Милдрет»— тогда, наверное, она поняла бы, что окончательно сошла с ума. Но ничего не произошло, и он просто оставил «Мил».«Милдрет»— Кейтлин пробовала это имя на вкус и вместе с ним пробовала ещё одно— «Грегори». «Грег».«Грег» ей не нравилось. Звучало грубо. Но Кейтлин посетило чувство, что и это имя она слышит не в первый раз.«Грег— это для чужих»,&n
Когда выставка всё же состоялась – Кейтлин не поверила до конца, что это происходит именно с ней.Наступила зима, и по улицам вовсю барабанил дождь вперемешку со снегом: где-то бился со звоном о стёкла домов, где-то падал мягко - и тут же таял.Погода стояла тускло серая и редкостно отвратительная – как ни старалась, Кейтлин не могла увидеть красоты в том, что вдохновляло многих приверженцев декаданса – мрачной безнадёжности английской зимы.Прогулки стали реже, да и на вернисаж она выходить перестала, потому что холсты промокали под дождём. Сидела, укутавшись в плед, у окна и читала, лишь изредка уговаривая себя выбраться и сделать на холсте несколько мазков.Кейтлин никогда не задумывалась о том, что такое «вдохновение» – может, потому что оно никогда её не покидало. Она хотела рисовать - утром, вечером, днём. Ей всегда не хватало времени и красок, чтобы класть на холст те картины, которые роились в голове. И ещ
Кейтлин не знала, куда идёт— просто шла вперёд, как делала это иногда, когда ей снились подобные сны. По правую руку мелькали пейзажи северного побережья Темзы, вода отражала серое небо, низко нависшее над городом, и хотя время приближалось к десяти, на улицах ещё царил полумрак.Она миновала те места, где обычно сидела с картинами— как и она, большинство художников либо не вышли на вернисаж вообще, либо только начали развешивать полотна. Говорить ни с кем не хотелось, и она постаралась обойти это место немного стороной.Прошла мимо кафе, куда заходила обедать, и двинулась дальше. Остановилась на смотровой площадке перед аббатством и, перехватив стаканчик кофе в забегаловке неподалёку, стала смотреть на воду, на которой медленно кружились большие хлопья снега. Снег тоже казался серым— как и всё вокруг.Кейтлин скучала— сегодня больше, чем в любой из дней прошедшей осени, она скучала по Грегу. И именно сейчас не зна
Грег проснулся и какое-то время лежал, глядя в потолок и вслушиваясь в непривычные звуки, доносившиеся с кухни— тихонько шуршала вода и иногда позвякивали вилки.Опасений не было. Напротив, было светло и легко. Девушке, которая сейчас бродила по его квартире, он доверял от и до.Когда Милдрет сказала:—Я останусь сегодня? —это звучало так естественно, что Грегори даже улыбнулся. Он не видел смысла задавать этот вопрос. Он…Грегори тут же напрягся, вдруг осознав, что сам бы он не предложил. Долго ещё не предложил, потому что…Грег дёрнул плечом и резко сел. Утреннюю расслабленность будто рукой сняло.—Кей-тлин,— повторил он по слогам. Имя давалось с трудом. Он не мог смотреть на Милдрет и называть её чужим, ничего не значащим набором звуков. Пожалуй, ни о чём он так не мечтал все последние месяцы, как произнести это имя вслух: «Милдрет».Милдрет&helli
Красивая.Грегори с трудом удавалось подавить улыбку, когда он просто смотрел, как Милдрет рисует, как запрокидывает голову назад, вглядываясь в узоры облаков на небе, и как при этом открывается взгляду её нежное беззащитное горло с едва заметными прожилками голубоватых вен.Кейтлин отказалась уходить. И в этот вечер, и в следующий, и через неделю. Впрочем, назвать это отказом было трудно .На следующий день она всё-таки поехала на свой мастер-класс, и два часа, пока шло занятие, Грег ходил кругами вокруг машины. Крупные хлопья мокрого снега падали на плечи, но Грег не мог думать ни о чём, кроме того, что Милдрет там, за стеной— рядом с другим. Он пытался заставить себя успокоиться, но сам факт того, что Милдрет в самом деле существовала, не давал ему работать, спать и есть. Грегори смутно помнил, что раньше было иначе. Что он всегда умел контролировать себя— но эти мысли ничуть не помогали. Сейчас самым важным была Милдрет. И от того, чт