Ветер умирал. И это была половина беды. Вторая половина лежала на соседней койке и тоже собиралась перейти грань. Марья Николаевна тяжело дышала, изредка вздрагивая всем телом и бессвязно бормоча.
— Она попала под удар южан, когда несла икону, — пояснил Константин, набирая прозрачную жидкость в шприц.— Под удар чего? — спросила я, вглядываясь в белое восковое лицо моей бабки.— Валя… Валя, — звала она— У одного из падальщиков был артефакт, и он успел его активировать прежде, чем его накрыло «святостью» иконы. — Черный целитель, склонился над старухой и ввел иглу в вену.— Только не говори, что он, — я кивнула на Тёма, — закрыл ее собой.Константин оттянул поршень, капля алой крови попала в шпиц.— Не скажет, — прохрипел лежащий на кровати ветер.— Слишком быстрый метаболизм, — пробормотал экспериментатор, вводя обезболивающее, Марья НЧто со мной? Почему я так злюсь, слыша ее голос? Чем она отличается от сотни его прежних любовниц? Что изменилось? Я встретилась взглядом со стариком и заставила себя разжать руку. Баюн разочарованно отвернулся.Кирилл ничего мне не обещал, только требовал. Я сама углядела в его действиях что-то другое. Сама приняла чувство собственности за привязанность. Это моя надежда и мои ожидания. Вот, что изменилось. И теперь мне придется жить с этим. Заново учиться равнодушию. В прошлый раз мне неплохо удалось сродниться с этим чувством в этом, возможно, получится снова.— Так что ты можешь предложить на обмен? — спросила Тамария.— Это ты мне скажи.Лённик скривился и покачал головой. Неправильный ответ. Так с нечистью не торгуются. Но у меня было всего часов семь, и первые тридцать минут уже прошли.— Хочу сделать Кириллу подарок, — проговорила после паузы Прекрасная. — Вернее, его сделаешь ты, а преподнесу я. Как тебе такой раск
До того, как переселиться в геронтопсихиатрический центр Шереметьева, Мария Николаевна жила в двенадцатиэтажной свечке из красного кирпича на проспекте Дзержинского. Микрорайон, именуемый Брагино, был самым отдаленным от московской трассы М-8, по которой мы въехали в город. Самый северный район и самый густонаселенный, он получил свое название от сельца Брагино, вошедшего в состав Ярославля за год до окончания Великой Отечественной Войны. Жители села вряд ли могли предположить, что когда-нибудь в честь отменной браги, которую они варили, не покладая рук, назовут район. Но, как известно, людская память избирательна, официальное именование «северный жилой район» было слишком скучным, длинным и ни в коей мере не отражало представление людей о прекрасном.Если и был в нашем городе район, где жизнь не затихала ни на миг, то это именно Брагино. Не центральный рынок, который вопреки всякой логике закрывался в пять часов вечера, когда приличные люди только еще покидали рабо
Собака крутилась у ног в черных сапогах и жалобно скулила, уговаривая свою хозяйку подняться.— Она выживет. — Лённик обогнал меня. — Я не мясник.— Ты сказочник и насмерть заговоришь любого.— Лесть — это так приятно. — Лённик передернул плечами. — А твоя сумасшедшая не так проста, если уж вместе с сынком граждан таблетками травила.— Она не травила. — я пошла рядом с мужчиной.— Зря, люди только этого и заслуживают.Телефон в кармане пискнул, и я оставила реплику баюна без ответа.«У вас одно непрочитанное сообщение»Всего несколько ровных строк. Пять десятков имен. Список тех, кто живет на стежке более сорока лет по внешнему кругу, тех, кто смог выжить в атаках и не оказался съеденным.Почти четыре десятка имен. Бес Михар шел в списке первым. Старая предсказательница Караха, феникс Алексей и дюжина нелюдей, в том числе и Пашка. Многочисленное семейство потрош
Я снова вернулась к списку. Первое имя заставило меня сжать зубы. Михар. Опять это Михар. Черный дым с красными угольями глаз, которые до зуда в ладонях хочется погасить.Потянувшись к панели, я повернула ручку, убавив звук, и спросила сказочника:— У бесов есть естественные враги?— Естественные? — переспросил он, нисколько не удивившись вопросу, судя по эмоциям, он даже ждал его.— Да, как у кошки с собакой. Вражда, записанная на уровне инстинктов.— Есть. Почитай хроники эпох Единения и Истребления, там все написано и не раз.— Почитаю, — раздражаясь, пообещала я, — но сейчас ты мне скажи.— Это просто, врагами бестелесых всегда были демоны. Их для этого и создали Великие.— Создали для чего? Бесы жили всегда, — припомнила я, убирая телефон.— Да, но не здесь, а в non sit tempus, а выходя оттуда…— Могли занимать чужие тела, обманом или правдой вы
— Распространенное заблуждение, у заключенных есть деньги, если не у них самих, то у их родственников. Да и плата бывает разной. — Баюн нагнал меня спустя секунду. — Хочешь правду? Наведаться в часовню плохая идея. Твоего Валентина там точно нет.— Знаю, но думаю, хоть раз он там появлялся.— Хоть раз там все появлялись. Он ведь сел за изнасилование? С такой статьей ему прямая дорога в… в петлю. Изломанный человечек. Уже слюнки текут, — он хихикнул, — но идешь ты в любом случае зря. Нам нет хода на освещенную землю. Наш мир теперь по другую сторону.Я дернула плечом, но не остановилась.Мне доводилось бывать в часовнях, в той части моей жизни, которую я называла «после». После того, как я узнала, что мир совсем не такой, каким кажется. Но до того, как я стала частью этого извращенного мира.На берегу Которосли установили часовню Казанской Богоматери. Мне она всегда напомнила ракету, хотя более рома
Сказочник, улыбаясь, наклонился, сгреб в горсть мягкую землю, выпрямился, растер в ладонях и уронил обратно.— А земля-то осквернена, — ухмыльнулся Лённик, я нахмурилась, чем немало его позабавила. — А ты полагала себя особенной? Зря. У них под деревцем два покойника прикопаны. Поэтому и не спилили, знают, что найдут под корнями, обратно за запретку никому не хочется. Так, батюшка?— Ворона твоя, — отрывисто приказал высокий тому, что все еще держал в пальцах сигарету. — А ты битый парень. — Он шагнул к сказочнику.И все пришло в движение. На этот раз я смотрела схватку совсем с другой стороны и видела все. Видела первый шаг высокого рабочего, видела, как сверкнуло на солнце шило, таким наверняка очень удобно прокалывать дыры в... да в чем угодно. Или в ком. Отбросил сигарету второй рабочий, поднялся, не зная, к кому броситься, третий. А священник отступил.Сказочник рассмеялся, так искренне и так весело, словно его пригл
Скулящий от боли рабочий вытащил нож из бедра, пытаясь зажать рану, еще не понимая, что это бесполезно.— Вы искали Шереметьева Валентина? — прохрипел священник, в его словах смешались беспомощная злость и удовлетворение. — Тогда прошу. — Он указал на последнего живого рабочего. Пока живого. — Вот ваш Валька-Валенок. Он же Шереметьев. Нарк со стажем, откинулся год назад, но далеко не ушел, волшебный поводок не давал. — Баюн сжал руку, и мужчина в рясе подавился смехом.— Нет, — совсем по-детски прошептал Валентин, кровь продолжала вытекать между слабеющими пальцами. Несколько секунд, и всхлип сменился выдохом, руки беспомощно повисли, глаза подернулись пеленой. Мертвым зрение ни к чему.Мир тут же расцвел, снова даря возможность чувствовать. Я даже не двинулась с места, не попыталась помочь или исправить то, что натворила в приступе злости. Убила. И не помешала сказочнику, позволяя ему убивать раз за разом.—
— Мама? — удивленно позвала Алиса, словно была не уверена в том, что на самом деле видит.Я дернулась. Отпрянула назад, и поток с готовностью подхватил меня, отбрасывая обратно на перекресток с каменным двухэтажным домиком.Я сжала пальцы, желая остановить мельтешение. Ухватилась, как за поручень, стараясь не упасть, не дать себе утонуть в водовороте потока. И нить отозвалась, замедляясь.Смех за спиной распался на отдельные удивленные смешки. Картинка пряничного домика Семеныча подернулась серой пеленой тумана перехода. В ней, в этой серости, зажглись красные глаза, одни, вторые, третьи.Бесы! Веселый смех отозвался в каждой клеточке тела. Это было здорово. Они враги, но эти враги так заразительно смеялись. Я почувствовала, как губа задралась, как сжались руки. Если я сейчас брошусь, то сделаю это не с гримасой ярости, а с улыбкой. Неизвестно еще, что хуже.Красные глаза приблизились. Мир раскололся на две картинки. Одна проступала сквозь другую
Древо исчезло, а я снова была целой. Я снова была собой. Не холодной, не горячей, обычной, словно выключатель с плюса на минус исчез. И не только он… Стежка, еще недавно так привычно ложившаяся в ладонь. Испарилась. Оставив после себя пустоту.— Это было… несложно, — едва заметно запнувшись, сказала я, но бес все равно заметил и улыбнулся, знакомо изогнув губы.— Я видел, — ответил бестелесый, — и этот костюм тоже. Ты удивишься, но падальщик отнюдь не в восторге.— Не говори за него. — Кое-что не изменилось даже по возвращении души, оно не смогло до конца погасить мою безотчетную злость на бесов, впрочем, так было всегда. Человек или нет, но я терпеть не могла этих тварей.— Хорошо, не буду. Скажу за тебя, вернее, для тебя. Помнишь Тира? Как мгновение, один порыв, повлек за собой века сожалений. Все повторяется. Один круг завершен, начат второй. Ты вернула душу — импульсивный поступок, но не поду
Парень дернул головой, по какой-то счастливой случайности ни одна серебряная нить еще не задела его.— Нет, — проскрипел он.— Да, — хохотнул демон.Исполнитель желаний закричал, стараясь подняться, и я старалась вместе с ним. Боль уже отступила, и раненую ногу окутало ватное онемение, будто в нее вкололи дозу новокаина.— Нет. — Мальчишка закрыл глаза и что-то сделал. Не знаю, что. Он, кажется, сдвинул мир. Именно так это ощущалось, как всеобъемлющее движение, только не снаружи, а внутри.— Не смей, — прохрипел Ломающий. — Ты не посмеешь! Ты раб! Твой дух…— Мой. Он мой. Его нельзя отобрать. Только отдать. Так говорил отец. — Парень поднял голову и посмотрел на небо. — Я не слушал. А надо было.— Ты и отдал! Мне! Добровольно!— Отдал, — согласился с демоном мальчишка. — Моя первая сделка. Я стал бы твоим рабом в обмен на брата. Ты обманул ме
С таким же успехом демон мог переломать ей все кости. Вернее, так было бы даже лучше, кости срастаются. Слезы текли из распахнутых детских глаз, не переставая, лоб теперь обхватывала полоска символов, горящих, словно рекламная строка над дверью банка, только вряд ли она призывала открыть счет или купить акции. Точно такую же я видела на лбу у Мартына.— Ну, будет, — с чувством удовлетворения проговорил Ломающий, поднимаясь и почти человеческим жестом отряхивая колени от песка. — Теперь она не сможет ничего создать, только сломать.Холод стал отступать. Кто-то отвернулся, кто-то продолжал смотреть. Раненый мужчина больше не зажимал ногу, кровь уже остановилась.— Ошейник для крови. — Викинг с топором принюхался. — Ты накинул петлю на ее магию?— Именно так, — кивнул яйцеобразной головой демон, может, мне показалось, а может, трещин на ней и в самом деле стало больше. — Не убивать же. Чай не звери, какие. &mdash
Я снова рванулась, и чья-то рука, ухватив меня волосы, дернула кверху, вытаскивая из воды. Воздух был сладок, слишком сладок, чтобы надышаться, я глотала его, уцепившись за бортик, ноги коснулись покатого дна. Где тут тонуть-то?— Живучий, — то ли с восхищением, то ли с сожалением сказал кто-то, заслоняющий солнце, и снова дернул меня за волосы, перетаскивая через бортик. — Хоть и разбавленная, а кровь Великих, что ты хотел.Я ударилась боком о камень. Что-то было не так. Сильно не так. Все чувства просто кричали об этой неправильности.— Что… — проговорила я и похолодела, голос был не мой. Хрипловатый и ломающийся, широкие ладони и запястья, серые брюки…Чужие пальцы ухватились за бортик фонтана, отражение в воде колыхалось и казалось зыбким и ненастоящим. Широкоскулое лицо, спутанные короткие волосы, голубые глаза, нос с горбинкой, разорванное ухо с которого на плечо капала кровь. Я едва успела окинуть взглядом напуга
— А ты? — Я коснулась второго когтя, но тот сидел глубоко.— А я был тем самым врачом.— И ты... — Мои пальцы замерли.— Нет, я не умер, — он хрипло рассмеялся, — лежал и злился.Я снова погрузила пальцы в рану.— В своем же госпитале и лежал. А этажом выше умирал мой сын Марк. Порок сердца, врожденный. Я даже пару раз бога звал, но откликнулся совсем не он.Скользкими от крови пальцами я, наконец, смогла подцепить обломок когтя.— Кто к тебе пришел?— Прежний вестник, тот самый, что не пережил встречи с черным целителем, когда вы оба у него гостили. Я курил в коридоре, тогда все курили табак, опиум или нюхали… Ко мне подошел хорошо одетый господин с черными ногтями и предложил невозможное.— И ты поверил? — Задержав дыхание, я дернула за коготь, тот шевельнулся, но остался в ране.— Почти, — прошипел Веник, — вестники умеют убеждат
Веник отстранился, убирая руки с исцарапанной кожи. Кольнуло сожалением, он тут же уловил его и рассмеялся. От падальщика все еще веяло теплом. И триумфом.— Скажи, чтобы я остановился, — потребовал мужчина, склоняясь к моим губам.Это было дерзкое прикосновение. Дразнящее и легкое, с привкусом запрета и запахом крови.Он не Кирилл. Все. Точка. Эта мысль пронеслась в голове. Она приходила и раньше, но никогда не задерживалась.Губы Веника были требовательными, и… Как он сказал, я могла остановить его в любой момент. Могла думать, например, о том, как приятна тяжесть мужского тела. Или о том, какого это будет. Могла предвкушать. Ощущать чужие руки на теле, чужие губы. Впервые. Я встретила Кирилла слишком рано, а поняла, что он такое, слишком поздно. Моя жизнь была скучна, как у какой-нибудь безнадежно влюбленной старой девы. Истина в том, что я не желала себе иной судьбы. Как сейчас не желала останавливать Веника.Его губы изогнулись в усме
Я развернулась, мы привлекли слишком много внимания, в воздухе снова то там, то там вспыхивали голубые росчерки стежек и загорались глаза. Первый маховик приближался к нам, размеренно махая руками и ногами. Целеустремленно шел, словно машина.— Веник! — закричала я, отступая и прижимаясь спиной к падальщику.— О, твои новые друзья вернулись. Видимо, недалеко ушли. — Я почувствовала прикосновение к плечам. — Может, попросишь их поиграть в футбол этими мячиками?— Не успеем. — Я оглянулась на оставленную за чашами фонтана улицу, с той стороны к нам шел еще один маховик.Веник перехватил еще один крюк и вместо того, чтобы отбросить, дернул на себя, выворачивая конечность из сустава, и впечатал в зубастую пасть колено, не давая ей раскрыться. Крючник подавился хохотом.— Бери свое невидимое лезвие! — скомандовал падальщик. — Порежь этих тварей на салат!Здравая идея, первая здравая идея с момента н
Щарк-щарк-щарк, звук приблизился.И тут же повторился с другой стороны.Щаарк.Маховиков было уже двое.— Не думаю, что они причинят мне вред, — ответила я, вспомнив бережное прикосновение к волосам и то, как нелюдь до последнего стоял, как просто не позволил себе упасть на меня, и его детскую обиду. Как он остановился, когда я закричала, как Веник рвал ему спину, а он терпел… или, возможно ли такое, даже закрывал меня собой. — Скорее уж наоборот.Шаги замолкли.— Хочешь выйти поболтать с друзьями? — Веник сел на дно чаши. — А если у них просто с девками туго? Увидели глаза с подсветкой и приняли за свою. — Его губы изогнулись, обнажая клыки. — Тебе так понравилось под ним ерзать?Ответить я не успела, его хищное узкое лицо с черной повязкой через глаз вдруг подернулось расплывчатой рябью. Фонтан стремительно наполнялся водой. Оживали, падая в чашу, прозрачные струи, наполненные красноватой тьм
От нелюдя пахло зверинцем, навозом и чем-то еще… яростью и болью. Ослепляющей, яркой. Она коснулась меня, предлагая попробовать ее на вкус, посмаковать…Но впервые отмахнуться от этого желания оказалось слишком легко. Почти без усилия. Плюс — минус, минус — плюс.Пальцы веника окрасились почти черной кровью.Нелюдь взмахнул руками, падальщик припал к земле, пропуская массивные конечности над собой, и впился зубами маховику в бедро.Для обычного человека картина полная абсурда — один мужчина вгрызается в ногу другого. Но сквозь абсурд проступает нечто иное. Ты видишь, как хищно изогнута спина Веника, слышишь, как трещит плоть, как с кровавых губ хищника срывается прерывистое рычание, чувствуешь его удовлетворение. Он делал то, что хотел, и плевал на всех остальных. Одна картина поверх другой, снова эта двойственность.Маховик замычал, вязкая слюна повисла на подбородке, и нелюдь с размаху ударил падальщика по спине. Гробокопате