Ирис, кусая губы, подлетала к офису. Она изо всех сил сдерживала слезы с того самого момента, как Эйсон и Зефира, помахав ей, со счастливыми лицами исчезли в посадочном портале корабля. Ее сердце разрывалось от разлуки с детьми и тревоги, а они шли вперед, полные радостных ожиданий. Еще бы – перед ними ведь открывалась абсолютно другая жизнь. Свободная и полная новых знаний и приключений. Кто в их возрасте не мечтает поступить в АСТРА-академию, всенепременно стать разведчиком глубокого космоса и обязательно открыть в одном из полетов нечто потрясающее, что впишет его имя в анналы истории изучения Вселенной навечно?
Уж она-то точно мечтала в свое время. Да что там говорить. Наверное, тоска по тому, что так и не случилось в ее жизни, по-прежнему сжимала сердце, когда она ночами смотрела на звезды.
Но судьба распорядилась по-другому. Та самая Вселенная, которой она с самого детства мечтала посвятить всю себя, отняла у нее все самое важное в жизни. Мечты о будущем и любимого. Хотя... На самом деле во всем только ее вина. Если бы она не стремилась так отчаянно привязать Марко к себе и к Земле, то и ее собственные мечты о дальних экспедициях могли бы стать реальностью, пусть и после его исчезновения. Но ни один капитан в своем уме не взял бы в команду беременную незамужнюю девицу, которую бросил парень, с радостью сбежав от нее в глубокую разведку. А после рождения Эйсона и Зефиры и гибели Марко на той проклятой планете о космосе и вовсе не стоило и мечтать.
Одна, с двойняшками на руках, Ирис постигала науку выживания в этом огромном мире. Без надежды на то, что любимый однажды вернется к ней и их детям, без образования, без поддержки и достойной работы. В том возрасте, когда ее ровесники заканчивали академию и сдавали экзамены, предвкушая путешествия к звездам, она училась быть матерью-одиночкой.
Но ни тогда, ни сейчас она ни одной секунды не пожалела, что решилась забеременеть от Марко в столь юном возрасте. Ведь только знание о том, что в ней растет частица навсегда потерянного любимого, позволило ей выжить, когда пришло известие о гибели экспедиции. Она едва не рехнулась, не желая верить в то, что Марко больше никогда не прикоснется к ней, не обнимет, заставляя трепетать от первого же контакта, не поцелует, мгновенно вызывая хмельную сладкую волну, делающую ее покорной и страстно желающей всего, чего бы Марко от нее ни захотел. Она была готова для него всегда, каждую минуту времени. Принимать его, раскрываясь до предела. Ласкать, упиваясь каждой дрожью его нетерпения. Утолять его бесконечный голод по ней, сходя с ума от счастья, что именно на нее направлен этот его жадный и требующий всю ее без остатка взгляд.
О звезды, как же она тогда просила его отказаться от той миссии. Кричала, скандалила, умоляла, угрожала расставанием, если он полетит. Ирис словно чувствовала, что они прощаются навсегда, и была готова вцепиться в любимого зубами и ногтями и никуда не выпускать. Но даже тогда осознавала, что не сможет его остановить. Да, Марко, наверное, любил ее. Но космос был его истинной страстью, его неизлечимой болезнью, его призванием и мечтой. А она… Да, она что-то значила для него, но, видимо, недостаточно, потому что он ушел, разозлившись и закрыв за собой дверь отсека, со словами, что его это все достало.
А потом исчез.
Оставил ее совсем одну.
Погиб в этих бескрайних чужих далях.
Никогда больше не появился.
Но гораздо хуже этого было то, что Ирис думала, что даже если бы экспедиция не погибла, он, наверное, не стал бы к ней возвращаться. Ведь целую неделю до отлета он с остальными членами экипажа был на базе Центра, но ни разу не поговорил с ней. Ни звонка, ни сообщения, ни ответа на ее отчаянные письма. Ничего. И когда они еще были в зоне доступности для связи, он не захотел сказать ей ни единого слова. Видимо, уже тогда принял решение порвать с ней.
А потом она узнала, что все же забеременела в ту их последнюю ночь, но поговорить с кораблем уже было нельзя. Да она и не стала бы. Хотела сказать ему по возвращении, чтобы смотреть в этот момент в его глаза и видеть, что он на самом деле испытывает. Потому что удерживать Марко насильно она не стала бы ни за что. Не смогла бы находиться с ним рядом и знать, что его привязывает к ней только чувство ответственности. Как бы ни хотелось Ирис впиться в него до боли, до крика, она не смогла бы смотреть в его полные только холодного терпения глаза. Не после того, как Марко позволил ей почувствовать себя самым прекрасным и любимым в этой жизни существом.
Рождение Эйсона и Зефиры стало для нее спасением, хоть и было причиной того, что ее выперли из АСТРА-академии, а родители практически отказались от нее. Они очень гордились тем, что дочь приняли в академию, и были просто убиты разочарованием, когда она вылетела. Да, конечно, они бы не бросили ее совсем и помогали бы, но у Ирис просто не достало бы сил каждый день смотреть в их осуждающие глаза. Она превратилась для них в нереализованную мечту, и выносить еще и это после потери Марко – это был уже перебор.
Ирис почувствовала, что от нее все отвернулись. Просто в один момент она осознала себя заключенной в каком-то вакууме. Ровесники и подруги были заняты совсем другими вещами. Им не были близки ни ее боль, ни переживания. У них впереди открывались блестящие перспективы, а она не спала по ночам и смертельно уставала, ухаживая за двойняшками одна.
И вот в один из таких дней, когда она уже была на грани срыва, и пришел Федя, лучший друг Марко, и поставил вопрос ребром.
На самом деле Федор постоянно был рядом. С момента их знакомства в ее первый день в академии Ирис привыкла, что Марко с Федором – друзья не разлей вода. Они были словно сиамские близнецы – никуда друг без друга. Два самых безбашенных красавчика и неугомонных повесы в АСТРА-академии. Они были вместе в любой проказе или рискованном задании, когда стали уже стажерами. Единственное время, когда они были поврозь – это когда Марко был с Ирис. И еще в ту проклятую экспедицию Марко улетел без Феди. Потому что его срочно перевели в другую команду.
С самого момента, как только Федор узнал о беременности Ирис, он опекал ее. А когда стало понятно, что Марко не вернется, он и вовсе покидал ее только для работы. Федор забирал ее из роддома, заботился обо всем необходимом, пока Ирис пребывала в прострации из-за потери. Он находился все время рядом, помогая и поддерживая. И когда Ирис достигла того предела и могла впасть в черное отчаянье, Федор пришел и предложил ей выйти за него замуж.
– Ирис, тебе нужна помощь. Не от случая к случаю, а постоянно. Детям нужен отец, они уже очень скоро начнут все понимать. У них должна быть полная семья, – сказал он, как только двойняшкам исполнилось по полгода. – Ты совсем молодая, Ирис. Тебе нужно заканчивать учебу. Тебе нужно дальше жить. Марко уже не вернется. Ты должна осознать это и принять как истину.
– Но, Федечка, зачем тебе-то нас на себя взваливать? – тихо спросила Ирис. – Тебе свою семью нужно создавать, а не тянуть нас из чувства долга перед погибшим другом.
– Марко и ты и были моей семьей. Соник и Зефирка тоже мои. Я и так их воспринимаю как собственных детей, так что узаконивание ничего для меня не изменит.
– Федя, но ты ведь можешь влюбиться и захотеть создать настоящую семью, не фиктивную.
– Ириска, Ириска, ничего-то ты не понимаешь. Марко ведь был не единственным, кто влюбился в тебя, как дурак, – усмехнулся Соколовский и впервые посмотрел на Ирис так, что она увидела в его глазах чисто мужской интерес и еле сдерживаемое желание.
– Что ты…
– Перестань, ты ведь все видишь теперь, Ириска. Я люблю тебя. Только никогда не посмел бы сказать это или как-то показать, пока ты была с Марко. Он мой друг, и я бы ни за что не попытался даже встрять между вами. Ни за что. Но Марко больше нет. А ты и я есть. И есть Эйсон и Зефира. Так, может, ты дашь всем нам шанс. Мы можем стать семьей. Мы сумеем, если ты только захочешь попытаться. Пожалуйста, Ирис!
Ирис сидела пораженная. Как она не замечала раньше? Да очень просто. Марко всегда был для нее единственным.
– Федя, но я не люблю тебя как мужчину и не знаю, смогу ли…
– Спать со мной? – Ирис смущенно кивнула. – Поверь, я умею ждать. И умею быть ласковым и терпеливым. Просто дай мне возможность всегда быть рядом, позволь себе привыкнуть к мысли о том, что я в твоей постели, в твоей жизни. Остальное я сам сделаю. Только не отталкивай, и все у нас получится.
Ирис опустила голову и задумалась.
– Ириска, если ты переживаешь из-за того, что я могу однажды сгинуть где-то на задании, то я готов прямо завтра уволиться. Скажи «да», и уже завтра я подам раппорт на увольнение и стану просто бизнесменом, который каждый вечер возвращается домой к тебе и детям. Я буду рядом, когда бы только тебе ни понадобился. Я не пропущу первые шаги и слова Соника и Зефирки, их дни рождения и все те праздники, которые родители должны проводить вместе. Мы станем самой дружной семьей, только согласись попробовать.
И она согласилась. Федя ни в чем не обманул и не разочаровал ее. Уже через пару дней он перевез их в новый дом, где было все необходимое для детей. Он заботился о двойняшках, как о собственных, и ни разу не дал ни единого повода усомниться в том, что он их любит. Именно Федор настоял на том, чтобы они с Ирис не рассказывали детям о Марко. И он сумел терпением и чуткостью сблизиться с Ирис.
Случилось это несколько месяцев спустя, после того, как отметили первый день рождения детей. Ирис сама потянулась к Федору в поисках тепла и устав от воспоминаний, причиняющих боль. Мужчина был терпеливым, лаская ее тело нежно и неторопливо, боясь вспугнуть. И лишь доведя ее до оргазма, он позволил высвободиться всей той неутолимой жажде, что так долго скрывал от нее. В какой-то момент это даже насторожило Ирис. Глаза Федора горели настолько неистовым торжеством обладания и победы в момент его финала, что внутри все дрогнуло от испуга.
Но вернувшиеся нежность и осторожность быстро стерли из памяти Ирис тот самый первый момент торжества Федора. Нет, конечно, даже закрыв глаза, Ирис бы не могла представить на месте Феди Марко, да и не стала бы делать этого, считая несправедливым. Федор никогда не мог зажечь в ее теле огонь той сокрушающей силы, который вспыхивал, стоило Марко коснуться Ирис лишь дыханием.
Но Марко больше не было. А они были. И Ирис научилась с этим жить. Не сразу, но научилась.
С тех пор прошло столько лет. И почти все в душе Ирис успокоилось. Улеглось и практически подернулось льдом забвения. Она спрятала воспоминания о руках и губах любимого, что помещали ее в другую реальность, когда он прикасался к ней. Ирис убедила себя похоронить как можно глубже память о вкусе его кожи и запахе. О словах, горячих и бесстыдных, что заставляли ее краснеть и задыхаться от смущения и возбуждения. О его движениях внутри ее тела, пронзающих всю ее сущность и доставляющих наслаждение такое острое, что ощущалось иногда настоящей болью. Она убедила себя, что, даже останься Марко жив, их отношения не продлились бы долго. Такая безумная страсть, что была у них, должна была сжечь их и саму себя рано или поздно.
Но как бы там ни было, у нее навсегда осталась часть Марко, что принадлежала только ей. Два существа с его цветом глаз. И это было тем, что никогда и никто не смог бы отнять у Ирис.
Никто, кроме тех же самых проклятых звезд, что навсегда забрали их отца.
Когда пришел положительный ответ из АСТРА-академии, Ирис сначала просто взбесилась. Как Эйсон и Зефира посмели послать туда запросы, даже не спросив у нее? Она проплакала ночь напролет, пока внутренне не смирилась. Видимо, с генами не поспоришь. Их с Марко детей звал космос, и с этим, похоже, уже ничего не поделать. И сегодня она сама отвезла своих кровинушек в космопорт и смотрела, как они, помахав ей, ушли.
Ирис всхлипнула, сажая глайдер перед офисом. Посмотрев в зеркало, она вытерла глаза и подумала о том, как она выглядит. Ведь реалии нынешней жизни были таковы, что женщины в ее возрасте впервые рожали, а она только что проводила в академию своих взрослых детей. Продолжительность жизни заметно увеличилась благодаря открытиям ученых, и 36 лет – это едва только расцвет. А как она, интересно, выглядит со стороны? За эти годы Ирис привыкла воспринимать себя как мать взрослых детей и мало задумывалась о собственной женской привлекательности. Но Федор настаивал на том, что, когда двойняшки улетят учиться, они должны попытаться родить еще малыша.
Ирис понимала, что так будет справедливо по отношению к мужу. Он столько лет отдал на воспитание детей Марко, что его желание иметь собственного ребенка вполне оправдано и заслужено. Она согласилась, но почему-то все внутри протестовало против такого решения. Словно родив от другого мужчины, она бы окончательно предала и перечеркнула память о Марко.
Ирис заставила себя встряхнуться и выбралась из глайдера. Ее ждет масса работы. Об остальном она подумает чуть позже, когда в душе все уляжется после отлета детей.
Дагфинн рассчитал все верно. Федор улетел час назад, и Ирис будет в офисе без него. Конечно, долго это не продлится, но для того, чтобы поговорить, не нужно так уж много времени. Он проводил взглядом стройную фигурку Ирис, когда она выбралась из глайдера и вошла в офис. Его тело все накалилось просто от того, как сильно он сдерживал желание нагнать ее прямо на этой парковке и прижать к гладкому боку одной из воздушных машин. Впиться в нее глазами, заключая в клетку своих рук, отрезая все пути к бегству. Его аж потряхивать стало от силы желания, что в нем вызвала только ее походка, за которой он наблюдал издали. Это покачивание бедер причиняло самую настоящую боль ему, как, впрочем, и любому живому мужчине. Когда-то давно, в другой жизни, где он бы
Ирис медленно выплывала из моря боли, в котором тонула. Застонав, она попыталась пошевелиться, но тело было тяжелым и непослушным, словно кости и мышцы стали весить тонны. – Как вы, госпожа Соколовская? – раздался обеспокоенный голос их семейного доктора, Аврама Разумовского. Ирис приоткрыла глаза и осмотрелась, моргая и стараясь вернуть себе резкость зрения. – Где я? – голос не хотел слушаться и скрипел. – Вы дома. В вашей спальне. В полной безопасности, – ответил доктор. – Что случилось со мной? – Ваш муж вызвал меня, сказав, что у вас случился нервный срыв в офисе. Он предполагает, что это из-за того, что вы тяжело переживаете отлет ваших двойняшек в АСТРА-академию. Да, похоже на то. Мысль об отлете детей отозвалась новой болью внутри. Но было еще что-то. Вспышка воспоминания, как жесткий
Дагфинн поймал заинтересованный взгляд женщины за соседним столиком и привычно одарил ее своей раздвигающей ноги улыбочкой. Она была вполне так ничего себе, хотя, не то чтобы его это сейчас на самом деле интересовало. Его тело взбунтовалось от одного только прикосновения и запаха Ирис и мучительно пульсировало в неутолимом голоде по этой и только этой женщине, не желая успокаиваться даже сейчас, спустя час после их мимолетной встречи. Дагфинн сделал большой глоток ледяного пива, нисколько не ощущая вкус, скорее, чтобы пожар внутри хоть чуть-чуть угас. Ну почему, ради всех долбаных пульсаров, Ирис продолжает так на него действовать? Как – всего лишь одним своим взглядом и коротким выдохом при взгляде на него – она умудрилась вывернуть его наизнанку? В один миг скрутила его нестерпимой потребностью ощутить себя снова внутри ее тела любым в
– Ирис, детка… – замялся Федор, отводя взгляд. – Выходит, давно, – сглотнув, сказала женщина. – Ты вообще хоть когда-то был уверен, что он был мертв, или с самого начала просто морочил мне голову? – Ирис! Я бы не стал этого делать. Ни за что! – шагнул Федор ближе и протянул руку, чтобы прикоснуться к ее лицу. Ирис отшатнулась, и его рука повисла в воздухе. – Я считал его погибшим. Все так думали! До того, как повторная экспедиция не нашла его полубезумного на той чертовой планете, все были
– Ирис! – простонал Федор, в бессилии роняя руки. – Надо же, какие страсти! Что, на брюхе за ней поползешь? – презрительно скривился Дагфинн. – Заткнись. Ты долбаный мерзавец! Ты ни хрена не знаешь! И если понадобится – поползу! Хоть до конца жизни ползти буду! – Ну, так вперед! Что, так боишься лишиться ее в постели, что готов унижаться даже после того, как она сама ко мне пришла! Так позволь тебе напомнить, мой бывший лучший друг. Вокруг охренеть как много других баб! Просто бесконечное количество! «Может, тебе пора об этом вспомнить, чем пускать слюни по одной?» Не припоминаешь, как сам го
Зефира, всхлипывая, медленно стянула с головы сетевой обруч и обернулась к мрачному Эйсону. По ее лицу текли слезы, а плечи безмолвно вздрагивали в такт душившим ее рыданиям. – Почему? – хриплым, срывающимся шепотом спросила она брата. – Почему, Соник? Как мама могла так с ним поступить? Эйсон и сам не знал, что ответить сестре. Он все еще пребывал в шоке после всего, что прочел и увидел, взломав личное секретное досье некоего Марко Дрэго, который и являлся, оказывается, их с Зефирой биологическим отцом. То, что он нашел там, ужаснуло его и перевернуло все его восприятие мира и собственных близких. Если честно, то до последнего
Ирис брела по академии, словно двигаясь по волнам своей памяти. Ноги сами принесли ее в ответвление коридора, где когда-то был личный отсек Марко. Безошибочно узнав место, она остановилась перед дверью. Там, внутри этого небольшого пространства была когда-то целая огромная территория их счастья, в котором они могли абсолютно все. Там они принадлежали только друг другу, и во внешнем мире не существовало ничего такого, что могло бы хоть как-то разрушить узы, намертво связывавшие их с Марко. Тогда так казалось. Тогда она в это верила, и, как будто, и Марко тоже. Ирис провела кончиками пальцев по холодной поверхности металла. За этой тонкой прохладной преградой – место, где каждый сантиметр пространства помнит их безумства, их наслаждение друг другом. Там – призраки их сплетенных влажных тел, двигающихся в самом древнем танце, от которого он
– Вот это встреча, Ирис! – сверкнул белоснежными безупречными зубами Райес. – Ты почти и не изменилась! Хотя нет, я неправ. Ты стала еще красивее. Ирис смотрела на парня, которого тогда, много лет назад, видела, пожалуй, первым в этих стенах, кроме тех, с кем вместе летела в академию. Нолан давно уже не тот улыбчивый красавчик-блондин, очаровывавший девушек своей кривоватой ухмылочкой плохиша. Нет, конечно, он был по-прежнему высок, прекрасно сложен и сногсшибательно красив, словно модель с рекламного баннера. Никуда не делись присущие ему лоск и уверенность. Только теперь симпатяга-парень, с которым она училась, стал мужчиной с аурой бесспорной сексуальности и взглядом, ясно говорящим окружающим, что он знает, как выглядит. Его и так-то загорелая кожа сейчас приобрела еще оттенок старой бронзы, вокруг глаз, когда он улыбался, обра