Я проснулась от того, что все мое тело сильно трясло, словно меня везут на какой-то тележке по ухабам и кочкам. Холод пробирает до костей, и от этого холода даже глаза открывать не хочется, но я все же открыла и… и увидела перед глазами железную решетку. От неожиданности хотела вскочить в полный рост и не смогла, ударилась головой и упала обратно в сено на колени. С ужасом оглядываясь по сторонам, я вдруг поняла, что нахожусь в клетке. В клетке на колесах, и меня куда-то везут. Впереди виднеется круп лошади и длинный хвост. Воняет навозом, железом и… человеческим потом.
Тронула сено и, увидев свои руки, вскрикнула – мой маникюр куда-то исчез, и вместо него грязные пальцы с заусеницами и запыленные манжеты, отвернутые на черные суконные рукава какого-то странного платья. У меня его отродясь никогда не было. Я попятилась назад и уперлась спиной в клетку, вскрикнула, увидев собственные босые ноги в странных сандалиях под длинной испачканной и ободранною юбкой. Точнее, несколькими юбками. Дернула подол вверх и чуть не закричала, обнаружив под ней какие-то идиотские чулки и края панталон. Это… это какой-то бред. Я, наверное, получила травму головы, и мне все это кажется. Потрогала волосы, и меня всю сотрясло в лихорадке от ужаса – вместо моих аккуратно постриженных под «карэ» волос, у меня на голове была целая копна буйной растительности темно-коричневого цвета, закрученной кольцами, и эта грива опускалась ниже плеч и локтей. Я дернула себя за космы, думая, что это парик, и от боли на глаза слезы навернулись. Снова прижалась лицом к клетке, а потом заметила какого-то мужика верхом на рыжей кобыле, в странной одежде, как будто здесь кино про средневековье снимают. Кажется, он или солдат, или воин. Высокие сапоги покрыты пылью, на боку привязан меч. Господи! Какой к черту меч? Где я? Что это за сумасшедшие галлюцинации или розыгрыш.
– Эй! – крикнула я. – Эй, вы!
На меня даже не посмотрели, словно я пустое место. Несколько солдат гремели кольчугами или каким-то железом и не произнесли ни слова.
– Эй, вы! Да, вы! Что здесь происходит и куда меня везут? Где мой телефон? И… и мне холодно!
Никакой реакции, а у меня уже зуб на зуб не попадает, и с неба срываются снежинки. Осмотрелась по сторонам – заснеженная местность, густой хвойный лес и дорога… широкая дорога, не асфальтированная, со следами проехавших по ней миллиона колес. Только не от автомобилей, а от таких вот телег или карет.
– Эй! Мне холодно! Это похищение? Или розыгрыш? Куда вы меня везете?
Несколько раз дернула решетку, а потом заорала так громко, что лошади шарахнулись в сторону и чуть не выкинули своих всадников из седла.
В ту же секунду сквозь прутья клетки просунулся меч и чуть не уперся мне в горло. Я тут же дернулась назад, глядя расширенными глазами на блестящее лезвие. Настоящее, судя по всему, и очень остро наточенное.
– Заткнись, ведьма проклятая! Еще раз лошадей испугаешь, пешком за телегой пойдешь!
– Я не ведьма. Я… я Лиза Ше…Лагутина. Я… мы в аварию попали. Там… ээээ, – я беспомощно посмотрела назад на припорошенную снегом дорогу, узкой лентой уходящую к горизонту. – Не знаю, где мы сейчас, но мой муж… бывший муж – ему нужна помощь и…
Солдат заржал, показывая мне ряд желтых зубов, а потом сплюнул себе под ноги.
– Какой муж? Ты что несешь? Ты же монашка! Тебя отец в монастырь запер, когда тебе еще и одиннадцати не было, чтоб не позорила его род физиономией своей и глазами жуткими. Совсем с ума сошла? Все! Кончилось царство Блэров.
– Что? Куда везут? Какие Блэры?
– Вряд ли Ламберт тебя пощадит.
– Ламберт?
– Морган Ламберт. Герцог Аргонский. Наш повелитель и Господин! Владыка трех Королевств и пяти морей. Теперь Блэр принадлежит ему. Как и ты!
О Боже! Они здесь все сумасшедшие? Больные на голову? Они что-то курят, принимают транквилизаторы? Нет, это секта. Точно — это секта каких-то староверов или черт его знает кого!
– А я… кто я?
Он снова усмехнулся.
– Ты дурой не притворяйся. Здесь все знают, кто ты. Элизабет Блэр. Дочка графа Антуана Блэра.
– Кого? – у меня в висках застучало, и я от ужаса чуть не сошла с ума. – Вы меня с кем-то спутали. Я… я – Елизавета Лагутина. Я – врач. Я… замужем… ну почти… мы развелись. Я не та женщина, о которой вы говорите, слышите? Отпустите меня! Я никому не скажу про вас. Честно! – я переползала по клетке вдоль решетки, так, чтоб не выпускать всадника из вида.
– Меня предупреждали, что ты – ведьма и что будешь притворяться… заткнись! Не то я сам тебе рот заткну! Мне велено особо не церемониться!
Кошмар! Они здесь все сумасшедшие. Надо… надо как-то выбраться отсюда. Может, я сама смогу сбежать.
– Куда мы едем? – хоть бы понять, где мы находимся.
– В герцогство Адор. На главную площадь. Там тебя сегодня казнят! Башку тебе отрубят, как и всем вашим, кто в живых остался. Так что молись. Если такая тварь, как ты, умеет молиться!
Я смотрела на его профиль. Безупречный, словно высеченный из мрамора. Ровный нос, густые брови, резко очерченные широкие скулы. Четкая линия волевого подбородка, мягкие губы с прячущейся за изломанной чувственной линией, саркастической усмешкой и сумасводящая, ухоженная и всегда умопомрачительно пахнущая щетина. Вот он сидит рядом… словно все еще мой и в то же время уже совершенно чужой. Точнее, несколько часов назад он был еще моим… пока мы не переступили порог ЗАГСа и не получили на руки свидетельство о расторжении брака. Так странно, какая-то бумажка с двумя подписями и одной печатью вдруг превратила человека из твоего в постороннего, как прохожего на улице. Ведь не зря говорят, что дальше всех от тебя оказывается именно тот, кто был настолько близок, что чуть ли не являлся самим тобой.Больно сжималось сердце и казалось, что в кабине машины невыносимо холодно. Несмотря на включенный обогрев салона и сидений новой «Тойоты» мужа. Бывшего мужа. Одер
– А мне не нужны деньги, понимаешь? – кричала я, прикрыв дверь его кабинета. – Мне ты был нужен! Муж был нужен рядом!Михаил повел широкими плечами, словно скидывая с себя каждое из моих слов.– Был? С каких пор все стало в прошедшем времени? Я рядом. Ты просто не замечаешь. Я жизни хочу для нас иной, хочу, чтоб не нуждались ни в чем, и когда у меня начало получаться, ты закатываешь истерики?Мне даже показалось, что я его раздражаю своими просьбами. Наверное, она права… его мать. Не нужна я ему.– Это не истерика. Это… как ты не понимаешь, я целыми днями одна, я вечно жду тебя, а тебя нет! Ты женат на своей работе. На своих партнерах и… партнершах! Кто я для тебя?Подошел ко мне… и сердце забилось надеждой… а потом обошел меня и распахнул настежь окно, демонстративно громко втягивая свежий воздух. Словно я пришла его задушить, и в моем присутствии дышать просто невозможно.&nd
После того, как мы заехали на заправку, в его волосах запутались мелкие снежинки, они поблескивали на висках. Мне вдруг захотелось их смахнуть и пригладить его шелковистые каштановые пряди, откинуть назад. Даже пальцы заломило от этого желания, и я сжала их в кулак. Нельзя. Все. Теперь его волосы будет гладить кто-то другой. Может, и есть кому с тех пор, как я переехала. А сегодня… сегодня мы развелись. Звучит так, словно мы оба умерли. Точнее, я умерла, а он продолжит жить, как и жил. Потому что я оказалась далеко не в его приоритете. Бизнес оказался дороже. А я… с моими проблемами где-то за бортом. Без мужа, без ребенка… И сижу у разбитого корыта и понимаю, что вроде как блефовала и хотела получить нечто большее, а в итоге осталась ни с чем. Переоценила свою значимость в его жизни. Ради меня никто и ничего менять не захотел. И это не просто больно, это как тысячами иголок прямо в сердце. Так и надо. Я все это заслужила… Не надо было растворяться в нем,
Меня тащили следом за лошадью за связанные руки. Ступая по мосту, ведущему к массивным поднятым воротам, я чувствовала, как ужас окутывает меня все сильнее, накрывает с головой… Потому что это все уже совсем не походило на розыгрыш… Но тогда это могло означать, что я сошла с ума. Но разве галлюцинации могут быть настолько сильны, что я чувствую, как камушки забиваются мне в сандалии и болят мышцы рук и ног? Изуверы тащат меня еще с самой развилки, и я, не приученная к физической нагрузке, скоро просто упаду.– Пошевеливайся, ленивая дрянь! Не то я пришпорю лошадь, и твоя белая кожа сотрется о мостовую в лохмотья!Я прибавила шагу, понимая, что вот-вот рухну и не смогу пройти ни метра. Надо было заниматься спортом. Мама так и не отдала меня никуда. Жалела. Сама – бывшая гимнастка, решила не портить мне жизнь и вырастила комнатным цветочком, и теперь комнатный цветочек вот–вот погибнет от легкого бега трусцой за лошадью. Боже, о чем я дума
Я не могла сказать в свое оправдание ни единого слова. Все, что они говорили, слышалось мне бредом, и даже если бы у меня во рту не было кляпа, я бы все равно не смогла произнести ни слова… Да и я их не слушала. Я смотрела на НЕГО. Наверное, если бы сейчас с неба посыпались метеориты и оно упало на землю, я была бы менее ошарашена, чем этим жутким открытием.Люди не могут быть настолько похожи. Словно это близнецы, но даже у близнецов есть отличия… Они были и здесь, но, скорее, продиктованные окружающим антуражем. Его одежда, длина волос… И все. В остальном это был один и тот же человек. Я жадно смотрела на него, на то, как взошел по ступеням на свое место – кресло, украшенное мехом и головой белого медведя. Только сейчас я заметила, что следом за ним шли три пса. Внешне похожие на доберманов. Черные, с лоснящейся блестящей шерстью, в шипованных ошейниках и взглядом серийных убийц. Люди шарахались от них в стороны, но те не обращали ни на кого внима
В этомне было ничего похожего на посещение женской консультации и частногогинеколога. Хотя и там не испытываешь никаких положительных эмоций, а я так неиспытывала их вдвойне. Так как знала предварительный приговор врачей, и надеждана чудо смелости мне не прибавляла. Но то,что должно было произойти сейчас, привело меня в состояние истерического шока.Тот, кого они назвали лекарем, больше походил на…на какого-то Джека Потрошителяв нахлобученной на лоб высокой шляпе, длинном плаще до колен и сапо
Ядумала, меня отведут в ту же темницу, что и раньше, но я ошиблась, из зала судаменя вывели какими-то окольными путями на задний двор. Накинули суконнуюнакидку на плечи и капюшон на голову. Подталкивали вперед тычками в спину идерганием за локоть. Если бы еще привыкнуть к башмакам и длинной одежде, квыбоинам на мостовой, то я бы, может, и поспевала за ними, а так яподворачивала ноги, и мне казалось, что я в любой момент растянусь на этойпроклятой мостовой.
Походкавальяжная, плавная. Он явно не торопится и наслаждается своим преимуществом. Ая смотрю на него и не могу понять – это Миша или не Миша. Кто сидит под этойоболочкой? Пальцами впилась в края лохани, глядя, как он прошел вглубь спальни.В руках хлыст, сапоги в пыли, как и полы его черного… как он там называется?Камзола? Слежу за ним, не решаясь что-то сказать, чувствуя, как меня разрываетизнутри от миллиарда самых разнообразных эмоций, и я не могу высказать ни однуиз них. Он остановился у стола и снял камзол, швырнул на спинку кресла, оставшисьв тонкой рубашке с пышным воротником. Черт! Он в этом мире, как у себя дома.Эта одежда сидит на нем, как влитая. Каждый его жест, походка, поворот головы.Все идеально. Повернулся ко мне и усмехнулся уг
Вдверь стучат, а он смотрит мне в глаза и свирепо шепчет один и тот же вопрос:– Ктоэтот Миша? Кто он, дьявол тебя раздери?
Видетьего с ней… Так, словно мне вонзили в сердце тысячу острых железных заноз,пронизали ими мою плоть, воплощая самое болезненное, что может произойти сженщиной – измена. Да, мой разум понимал, что это не Миша, да, я знала, норазве разум может приказать сердцу, разве он может заставить его не болеть, несжиматься в судорогах и не кровоточить? Если бы мы были столь всесильны, развемы могли бы страдать и погибать от неразделённой любви? Ненавидеть и мучиться?Ревность, как болезнь, как страшное стихийное бедствие, выжигающее всевнутренности ядом, разрушает все в руины. Ревность – самое ужасное игубительное чувство, которое только можно испытать. Ничего не причиняет столькомучений, как осознание, что тебе предпочли другую. Видеть их вместе рука об
– Ичто теперь?Резкообернулся к сэру Гортрану, который стоял у меня за спиной, и я видел, какиграли желваки на его широких скулах.
Священникчитал свои молитвы, а я смотрел не на свою невесту, а на НЕЕ. И думал только обэтой ведьме. Проклятый Лу. Самый лучший и от того сейчас ненавистный втройне.Он одел ее так, что все остальные женщины померкли, исчезли, стали безликими нафоне этой дряни с распущенными рыжевато-медовыми локонами в белоснежном платье,как и на всех гостях женского пола. Но Элизабет Блэр выглядела в нем так, чтомне хотелось ослепнуть. Проклятье! Я даже не думал, что женщина может бытьнастолько красивой, настольк
БаронГортран Франклин Уэлч. Мой советник, мой брат по оружию, первый, кто призналменя, вернувшегося из лепрозория и похожего на ободранного больного пса.Первый, кто присягнул мне в верности и начал вместе со мной отстраивать Адор.Сейчас он стоял рядом со мной возле тела маленького Джека и смотрел, как лекарьнакрывает простыней покойного.
– Яникого не ублажала, – выдохнула и встретилась взглядом с его дымчатыми глазами,– кроме вас.Приэтих словах его глаза вспыхнули, а у меня в горле стало сухо и захотелось пить,ужасно, словно меня вымучила многодневная жажда. Сердце билось как бе
Онсдержал свое слово. Герцог Ламберт был на редкость честным человеком, хотя вотношении того – человек ли он, я не была уверена с самой первой встречи. И завремя своего пребывания в замке поняла, что в этом были не уверены и другие.То, как они все смотрели на него, как склоняли головы, едва он появлялся, и неосмеливались поднять на него взгляд. Стоило Моргану заговорить, и смолкали всеголоса, воцарялась тишина, как будто они боялись… смертельно его боялись. Всвой первый день на конюшне я поняла, ч
Когдая вышла из подвала, оказалось, что сейчас день, и весь двор затянут сероватойдымкой тумана. Плотным облаком, нависшим над замком. Словно хлопья ваты,хаотично разорванной и разбросанной в воздухе, шевелящейся, как живаясубстанция, обволакивая стволы деревьев и окутывая фундаменты зданий, путаясьпод ногами у лошадей. Никогда не видела такого явления природы.
ЭлизабетБлэр… Да, ее звали Элизабет Блэр. Всеми проклятая, гонимая, ненавистная дочьграфа Блэр, которую окрестили ведьмой и боялись всю ее жизнь. Элизабет,заклейменная магической змеей, которая на самом деле вовсе не являлась символомколдовства, а была призвана сдерживать его. Эта змея оплетала ее руку и жалилаее своим ядом каждый раз, стоило лишь ей испытать эмоции, почувствоватьрадость, счастье или гнев. Проклятая тварь на ее руке начинала бесноваться ипускать яд по ее венам, заставляющий корчит