– А мне не нужны деньги, понимаешь? – кричала я, прикрыв дверь его кабинета. – Мне ты был нужен! Муж был нужен рядом!
Михаил повел широкими плечами, словно скидывая с себя каждое из моих слов.
– Был? С каких пор все стало в прошедшем времени? Я рядом. Ты просто не замечаешь. Я жизни хочу для нас иной, хочу, чтоб не нуждались ни в чем, и когда у меня начало получаться, ты закатываешь истерики?
Мне даже показалось, что я его раздражаю своими просьбами. Наверное, она права… его мать. Не нужна я ему.
– Это не истерика. Это… как ты не понимаешь, я целыми днями одна, я вечно жду тебя, а тебя нет! Ты женат на своей работе. На своих партнерах и… партнершах! Кто я для тебя?
Подошел ко мне… и сердце забилось надеждой… а потом обошел меня и распахнул настежь окно, демонстративно громко втягивая свежий воздух. Словно я пришла его задушить, и в моем присутствии дышать просто невозможно.
– А ты мне предлагаешь сидеть у твоей юбки и сериалы смотреть? Ты одна? На йогу сходи. Развивайся, если тебе скучно. У меня бизнес. Я делаю это для нас, Елизавета! Я не виноват, что тебе нечем заняться.
Даже в этих словах я услышала упрек. Словно звучал у меня в голове совсем иначе: «Если у тебя даже нет ребенка, чтобы им заняться». Когда он злился, то называл меня полным именем. Произносил его так уничижительно, что мне хотелось стать невидимой точкой и исчезнуть. Раствориться в кислороде, как в кислоте. Стать для него невидимой. Но не сегодня. Сегодня я прозрела, сегодня я увидела нас обоих совсем другими глазами.
– А эта блондинка, которая вечно рядом с тобой, ее ты тоже держишь для нас? А эти… все они, кто крутятся на твоих банкетах, собраниях… Господи, тебя даже по телевизору с ними показывают! – он усмехнулся так, словно я полная идиотка и несу несусветную чушь. – Хорошо! Я займусь собой! Я тоже найду себе какого-то партнера по бизнесу и…
Михаил вдруг резко развернулся и припечатал меня к стене у окна, и, нависнув надо мной, с яростью посмотрел мне в глаза, так, что морозом по коже пробрало.
– На вышивание иди или на вязание. Благотворительностью займись, если так скучно.
– Я не буду тебе подчиняться. Не буду делать, как ты говоришь. Не буду сидеть дома! Ясно?
– А что ты будешь делать?
– Работать по профессии! В клинику частную пойду. Мне предлагали.
– И кто предлагал?
– Алексеев. Он предлагал. А я отказалась, дура. Теперь соглашусь.
– Именно у него? Ты для этого пришла сюда? Получить от меня разрешение? Созрела?
Он говорил резко и грубо, словно специально пытался уколоть меня побольнее. А я и так сгусток боли. И этот сгусток пульсирует и готов взорваться в любую секунду.
– Я пришла сказать, что так продолжаться больше не может. И если ты не хочешь ничего менять, то это сделаю я.
Он усмехнулся своей отвратительно-обаятельно-сногсшибательной улыбкой, сверкая белыми зубами и чуть сощурив темно-серые глаза. Насыщенно серые, цвета мокрого асфальта или набрякших туч перед исторжением дикого урагана.
– Неужели? Наверное, съездишь на пару недель к своей маме, чтобы муж прочувствовал, какой он мудак, и приехал вымаливать прощения? Так ради Бога. Я скажу своему водителю, чтоб подкинул тебя до аэропорта. Билеты заказать?
Сколько высокомерия и презрения в голосе. Неужели от былой нежности и безумной любви остались вот эти нотки раздражения и ярости. Где оно? Где оно – наше счастье. Мы ведь были счастливы… или я все себе сама придумала? В какой момент в этом счастье я осталась сама? Или… или это потому, что я не могу забеременеть? Если бы у нас был ребенок, все было бы по-другому.
– Вот и отлично. Именно так я и поступлю.
– Прекрасно. Билет на «когда» взять?
От обиды у меня запершило в горле и начало печь глаза. Мне хотелось его ударить за этот издевательский тон и за то, что все решает за меня. Даже то, куда и когда мне от него уйти.
– Я сама решу на «когда» и сама возьму билет. Я не твоя вещь, и ты не будешь мною распоряжаться! Девками своими распоряжайся!
– Разумеется. Девками само собой, – хищно оскалился и приблизил лицо к моему лицу. – Ты – моя жена, и я не распоряжаюсь, а несу за тебя ответственность. Поэтому именно я и решаю – куда и когда ты поедешь.
– И в чем она заключается? В вечном отсутствии и в этой… этой женщине, которая скрашивает твой рабочий день? Я не стану все это терпеть. Я терпела годами! Я закончилась, понимаешь? Я хочу перемен.
– Каких таких перемен? Работать с Алексеевым, который мечтал тебя трахнуть еще со школы? Так и скажи, что хочешь получить разрешение наставить мне рога и раздвинуть перед ним ноги.
Я замахнулась, чтобы дать ему пощечину, но он перехватил мое запястье и завел мою руку мне за спину, дернув к себе, задавив между собой и стенкой.
– Ты – моя женщина, Лиза. Моя, понимаешь? Я готов выполнять любые твои прихоти, только скажи. Хочешь работать – ради Бога, работай. Но там, где я скажу!
Я попыталась освободить руку, но он сдавил мое запястье и не отпускал.
– Ты ошибаешься, если думаешь, что все будет продолжаться, как раньше, и как ты сказал – не будет. Все. Те времена окончены. Я уже не та безропотная и на все согласная Лиза.
– Я не думаю, я знаю, что так и есть!
Тяжело дышит, и ноздри раздуваются от ярости. Такой красивый в этот момент и такой чужой, такой далекий. Мне не верится, что все это он говорит мне сейчас, не верится, что между нами разверзается пропасть, и никто не собирается через нее переступать. Я и так переступала все эти годы. Я считала, что женщина должна быть умной, женщина должна держать семью… а сейчас я устала держать. Я хочу, чтобы держали меня, а некому. Просто некому, черт возьми! И эта новость… как мне сказать ему? И надо ли теперь вообще что-то говорить. Я и так ничтожество в его глазах.
– Значит, у тебя устаревшие представления обо мне! Я больше не стану мириться с ролью мебели в нашем доме. Я человек, я женщина, и я хочу, чтоб это замечали.
Михаил хищно оскалился и тут же рывком привлек меня к себе, запрокинул мою голову, ухватив за волосы на затылке и всматриваясь в мои глаза, накрыл ладонью мою грудь, сжимая ее нарочито грубо через тонкую вязку свитера. Словно показывая, что имеет на это право в любую секунду.
– Я недостаточно тебя замечаю, как женщину? Так и сказала бы, что я мало тебя трахаю, и я разложу тебя прямо на этом столе. Да где угодно. Тебе мало секса, любимая? В этом вся проблема?
Насмехается, потому что именно с сексом у нас всегда все было в порядке. До этих проклятых отъездов и командировок. И даже вместе с ними мой муж был пылким и очень страстным любовником. Но мне этого мало! Мало быть просто телом. Я не хочу, чтоб меня кормили и трахали. Я хочу, чтоб меня любили и ценили, как женщину, как равноправного партнера. И я… я хочу его поддержку, хочу чувствовать себя нужной… а не жалкой.
– Мне мало тебя! Мне мало нас! Мне всего с тобой мало. Да что там мало – НАС НЕТ! Ты разве не замечаешь, что мы лишь одно название? Или ты видишь все только своими глазами? Только как тебе удобно? Появился твой бизнес, и пропали мы! Я так не хочу больше…
Я перегибала палку, но остановиться уже не могла. Я сорвалась, я словно увидела все без очков своей безумной любви к собственному мужу… и ощутила себя в этой любви, как на необитаемом острове.
– Так значит, для тебя нас больше нет? А кто есть, Елизавета? Кто теперь для тебя есть? Нашла мне замену?
– Это ты нашел замену. Кучу разных замен!
Прислонился лбом к моему лбу, но так и не выпустил из пальцев моих волос на затылке. Теперь он просто их перебирал, затуманивая мне мозг и лишая возможности думать. Но я не хотела поддаваться. Не хотела таять под его пальцами безропотной игрушкой.
– Однажды я уже сказал тебе, что люблю тебя. С тех пор ничего не изменилось, – прошептал очень серьезно, глядя мне в глаза и заставляя сердце пропускать удары, вспоминая, как часто раньше он мне это говорил.
– Для тебя вообще хоть что-то значит? Ты меня слышишь? Мишаааа, я больше так не хочу, ты понимаешь? Я пришла тебе сказать об этом!
– И что это значит? Ты хочешь развестись, Лиза?
Холодный тон, и взгляд мгновенно изменился, пальцы не ослабили хватку на моих волосах, он меня придавил к себе еще сильнее.
– А ты бы хотел, чтоб мы развелись?
– Ты пришла мне здесь рассказывать, чего хочешь ты. И я внимательно тебя слушаю.
– А я тебя… ты поедешь в свою командировку? С ней? Да или нет? Оставишь меня и поедешь?
Михаил посмотрел мне то в один глаз, то в другой.
– Я не оставляю тебя никогда — это моя…
– ДА ИЛИ НЕТ? Поедешь с ней?
– Да! У меня важный…
Я уперлась руками ему в грудь и силой оттолкнула от себя.
– Значит, да! Я хочу с тобой развестись! Хочу свободы от тебя!
И сама ошалела, когда произнесла это вслух, его взгляд вдруг стал пронзительно-ледяным. Изо всех сил ударил кулаком по стене возле моей головы.
– Это то, чего ты хочешь? Моя поездка и какая-то женщина, с которой у меня нет никаких отношений, кроме деловых, могут разрушить наш брак? Что ты придумала себе? Это только в твоей голове!
– Не какая-то женщина и не поездка, а твое равнодушие и твои приоритеты в отношении нас! А точнее, полное отсутствие нас в твоей жизни!
Я обхватила его лицо руками.
– Ты ничего не хочешь менять. А я ничего не хочу оставлять как прежде.. Мне был нужен ты… а ты не со мной. И все эти женщины вокруг тебя… их так много, мне уже кажется, что в тебя впитался их запах! И я… я больше не верю тебе! Не верю, что ты и они… что ты с ними не спишь!
Схватил меня за плечи и сильно тряхнул.
– Брееед! Это твои глупые выводы! Это все от скуки! Дай мне закончить этот проект, и я все тебе расскажу. Я с тобой. И нет никаких женщин, кроме тебя, Лиза!
– Я это слышала уже не один раз.
Он попытался привлечь меня к себе, но я уперлась руками ему в плечи.
– Не надо! Не надо снова мне лгать. Эта ложь не кончается годами. Я устала ждать, я устала считать твои командировки, устала постоянно подозревать, смотреть на них вместе с тобой. Я сегодня же уеду к маме. Насчет билетов не волнуйся – я сама куплю.
– Уже и чемодан собрала?
Рявкнул мне в лицо, потеряв полностью всякое терпение. И темно-серые глаза стали еще темнее, цвета графита. Как же я всегда любила его глаза… Грозовое небо… а плачу дождем именно я. Не хочу жалости… не вынесу ее больше.
– Соберу, не сомневайся!
– А Алексеев тебя встретит там?
– Возможно, и встретит.
Как же мне хотелось закричать ему, что сегодня мне сказали, что я никогда не смогу родить ему ребёнка… а вместо этого… вместо этого я готова лгать, что ухожу от него к другому мужчине. Потому что он весь там – на своем пьедестале идеальности, а я… я тут внизу со своим бесплодием. Ненужная ему с этими проблемами.
– Если ты уедешь, то обратной дороги не будет! Ясно? В одних трусах босиком к нему пойдешь!
– А ее и так уже нет! Я больше не люблю тебя! Ты разве еще не понял? Уйду хоть в трусах! Лишь бы от тебя подальше!
Выпалила и сама остолбенела, чувствуя, как дерет в горле и как эта ложь обжигает мне глаза. А он побледнел, стиснул челюсти, несколько секунд смотрел мне в глаза, а потом схватил за шиворот и, приподняв, поволок к двери.
– Тогда давай! Уходи! Ну? Что стала? Пошла вон!
Вытолкал меня в коридор и изо всех сил шваркнул ею так, что штукатурка посыпалась. На меня обернулся весь офис… и в их глазах не было сочувствия. Скорее, недоумение. И этим недоумением была именно я.
После того, как мы заехали на заправку, в его волосах запутались мелкие снежинки, они поблескивали на висках. Мне вдруг захотелось их смахнуть и пригладить его шелковистые каштановые пряди, откинуть назад. Даже пальцы заломило от этого желания, и я сжала их в кулак. Нельзя. Все. Теперь его волосы будет гладить кто-то другой. Может, и есть кому с тех пор, как я переехала. А сегодня… сегодня мы развелись. Звучит так, словно мы оба умерли. Точнее, я умерла, а он продолжит жить, как и жил. Потому что я оказалась далеко не в его приоритете. Бизнес оказался дороже. А я… с моими проблемами где-то за бортом. Без мужа, без ребенка… И сижу у разбитого корыта и понимаю, что вроде как блефовала и хотела получить нечто большее, а в итоге осталась ни с чем. Переоценила свою значимость в его жизни. Ради меня никто и ничего менять не захотел. И это не просто больно, это как тысячами иголок прямо в сердце. Так и надо. Я все это заслужила… Не надо было растворяться в нем,
Меня тащили следом за лошадью за связанные руки. Ступая по мосту, ведущему к массивным поднятым воротам, я чувствовала, как ужас окутывает меня все сильнее, накрывает с головой… Потому что это все уже совсем не походило на розыгрыш… Но тогда это могло означать, что я сошла с ума. Но разве галлюцинации могут быть настолько сильны, что я чувствую, как камушки забиваются мне в сандалии и болят мышцы рук и ног? Изуверы тащат меня еще с самой развилки, и я, не приученная к физической нагрузке, скоро просто упаду.– Пошевеливайся, ленивая дрянь! Не то я пришпорю лошадь, и твоя белая кожа сотрется о мостовую в лохмотья!Я прибавила шагу, понимая, что вот-вот рухну и не смогу пройти ни метра. Надо было заниматься спортом. Мама так и не отдала меня никуда. Жалела. Сама – бывшая гимнастка, решила не портить мне жизнь и вырастила комнатным цветочком, и теперь комнатный цветочек вот–вот погибнет от легкого бега трусцой за лошадью. Боже, о чем я дума
Я не могла сказать в свое оправдание ни единого слова. Все, что они говорили, слышалось мне бредом, и даже если бы у меня во рту не было кляпа, я бы все равно не смогла произнести ни слова… Да и я их не слушала. Я смотрела на НЕГО. Наверное, если бы сейчас с неба посыпались метеориты и оно упало на землю, я была бы менее ошарашена, чем этим жутким открытием.Люди не могут быть настолько похожи. Словно это близнецы, но даже у близнецов есть отличия… Они были и здесь, но, скорее, продиктованные окружающим антуражем. Его одежда, длина волос… И все. В остальном это был один и тот же человек. Я жадно смотрела на него, на то, как взошел по ступеням на свое место – кресло, украшенное мехом и головой белого медведя. Только сейчас я заметила, что следом за ним шли три пса. Внешне похожие на доберманов. Черные, с лоснящейся блестящей шерстью, в шипованных ошейниках и взглядом серийных убийц. Люди шарахались от них в стороны, но те не обращали ни на кого внима
В этомне было ничего похожего на посещение женской консультации и частногогинеколога. Хотя и там не испытываешь никаких положительных эмоций, а я так неиспытывала их вдвойне. Так как знала предварительный приговор врачей, и надеждана чудо смелости мне не прибавляла. Но то,что должно было произойти сейчас, привело меня в состояние истерического шока.Тот, кого они назвали лекарем, больше походил на…на какого-то Джека Потрошителяв нахлобученной на лоб высокой шляпе, длинном плаще до колен и сапо
Ядумала, меня отведут в ту же темницу, что и раньше, но я ошиблась, из зала судаменя вывели какими-то окольными путями на задний двор. Накинули суконнуюнакидку на плечи и капюшон на голову. Подталкивали вперед тычками в спину идерганием за локоть. Если бы еще привыкнуть к башмакам и длинной одежде, квыбоинам на мостовой, то я бы, может, и поспевала за ними, а так яподворачивала ноги, и мне казалось, что я в любой момент растянусь на этойпроклятой мостовой.
Походкавальяжная, плавная. Он явно не торопится и наслаждается своим преимуществом. Ая смотрю на него и не могу понять – это Миша или не Миша. Кто сидит под этойоболочкой? Пальцами впилась в края лохани, глядя, как он прошел вглубь спальни.В руках хлыст, сапоги в пыли, как и полы его черного… как он там называется?Камзола? Слежу за ним, не решаясь что-то сказать, чувствуя, как меня разрываетизнутри от миллиарда самых разнообразных эмоций, и я не могу высказать ни однуиз них. Он остановился у стола и снял камзол, швырнул на спинку кресла, оставшисьв тонкой рубашке с пышным воротником. Черт! Он в этом мире, как у себя дома.Эта одежда сидит на нем, как влитая. Каждый его жест, походка, поворот головы.Все идеально. Повернулся ко мне и усмехнулся уг
Насбыло трое. Трое Ламбертов, которые должны были унаследовать земли Адора иподелить между собой пять континентов. Я, мой старший брат Джошуа и младшаясестра Мари Эмбер. Трое детей родного брата короля Карла Второго – ЭдуардаЛамберта. Адор и Блэр тогда жили в мире. Ведь граф Блэр двоюродный братбездетного короля Карла и моего отца. Незаконнорождённый брат. Брат, неунаследовавший титул герцога и не получивший от своего отца ничего кроме земельс рудниками, которые давно не приносили графству никакой прибыли, так как шахтыпочти опустели. Нищий и обозленный на свою родню Антуан Блэр все же довольнодолго держал лицо и пытался соответствовать статусу. Тем более торговые путибыли проложены через Адор на север, куда Блэр поставлял свои товары и держал
Впервыея увидел ее не в зале суда… и даже не в монастыре, куда приезжал не единожды,чтобы посмотреть на свою будущую жену. Я увидел ее еще ребенком в колыбели… Когдакороль Карл решил положить конец возродившейся страшной вражде, унесшей сотнижизней.
Вдверь стучат, а он смотрит мне в глаза и свирепо шепчет один и тот же вопрос:– Ктоэтот Миша? Кто он, дьявол тебя раздери?
Видетьего с ней… Так, словно мне вонзили в сердце тысячу острых железных заноз,пронизали ими мою плоть, воплощая самое болезненное, что может произойти сженщиной – измена. Да, мой разум понимал, что это не Миша, да, я знала, норазве разум может приказать сердцу, разве он может заставить его не болеть, несжиматься в судорогах и не кровоточить? Если бы мы были столь всесильны, развемы могли бы страдать и погибать от неразделённой любви? Ненавидеть и мучиться?Ревность, как болезнь, как страшное стихийное бедствие, выжигающее всевнутренности ядом, разрушает все в руины. Ревность – самое ужасное игубительное чувство, которое только можно испытать. Ничего не причиняет столькомучений, как осознание, что тебе предпочли другую. Видеть их вместе рука об
– Ичто теперь?Резкообернулся к сэру Гортрану, который стоял у меня за спиной, и я видел, какиграли желваки на его широких скулах.
Священникчитал свои молитвы, а я смотрел не на свою невесту, а на НЕЕ. И думал только обэтой ведьме. Проклятый Лу. Самый лучший и от того сейчас ненавистный втройне.Он одел ее так, что все остальные женщины померкли, исчезли, стали безликими нафоне этой дряни с распущенными рыжевато-медовыми локонами в белоснежном платье,как и на всех гостях женского пола. Но Элизабет Блэр выглядела в нем так, чтомне хотелось ослепнуть. Проклятье! Я даже не думал, что женщина может бытьнастолько красивой, настольк
БаронГортран Франклин Уэлч. Мой советник, мой брат по оружию, первый, кто призналменя, вернувшегося из лепрозория и похожего на ободранного больного пса.Первый, кто присягнул мне в верности и начал вместе со мной отстраивать Адор.Сейчас он стоял рядом со мной возле тела маленького Джека и смотрел, как лекарьнакрывает простыней покойного.
– Яникого не ублажала, – выдохнула и встретилась взглядом с его дымчатыми глазами,– кроме вас.Приэтих словах его глаза вспыхнули, а у меня в горле стало сухо и захотелось пить,ужасно, словно меня вымучила многодневная жажда. Сердце билось как бе
Онсдержал свое слово. Герцог Ламберт был на редкость честным человеком, хотя вотношении того – человек ли он, я не была уверена с самой первой встречи. И завремя своего пребывания в замке поняла, что в этом были не уверены и другие.То, как они все смотрели на него, как склоняли головы, едва он появлялся, и неосмеливались поднять на него взгляд. Стоило Моргану заговорить, и смолкали всеголоса, воцарялась тишина, как будто они боялись… смертельно его боялись. Всвой первый день на конюшне я поняла, ч
Когдая вышла из подвала, оказалось, что сейчас день, и весь двор затянут сероватойдымкой тумана. Плотным облаком, нависшим над замком. Словно хлопья ваты,хаотично разорванной и разбросанной в воздухе, шевелящейся, как живаясубстанция, обволакивая стволы деревьев и окутывая фундаменты зданий, путаясьпод ногами у лошадей. Никогда не видела такого явления природы.
ЭлизабетБлэр… Да, ее звали Элизабет Блэр. Всеми проклятая, гонимая, ненавистная дочьграфа Блэр, которую окрестили ведьмой и боялись всю ее жизнь. Элизабет,заклейменная магической змеей, которая на самом деле вовсе не являлась символомколдовства, а была призвана сдерживать его. Эта змея оплетала ее руку и жалилаее своим ядом каждый раз, стоило лишь ей испытать эмоции, почувствоватьрадость, счастье или гнев. Проклятая тварь на ее руке начинала бесноваться ипускать яд по ее венам, заставляющий корчит