Меня тащили следом за лошадью за связанные руки. Ступая по мосту, ведущему к массивным поднятым воротам, я чувствовала, как ужас окутывает меня все сильнее, накрывает с головой… Потому что это все уже совсем не походило на розыгрыш… Но тогда это могло означать, что я сошла с ума. Но разве галлюцинации могут быть настолько сильны, что я чувствую, как камушки забиваются мне в сандалии и болят мышцы рук и ног? Изуверы тащат меня еще с самой развилки, и я, не приученная к физической нагрузке, скоро просто упаду.
– Пошевеливайся, ленивая дрянь! Не то я пришпорю лошадь, и твоя белая кожа сотрется о мостовую в лохмотья!
Я прибавила шагу, понимая, что вот-вот рухну и не смогу пройти ни метра. Надо было заниматься спортом. Мама так и не отдала меня никуда. Жалела. Сама – бывшая гимнастка, решила не портить мне жизнь и вырастила комнатным цветочком, и теперь комнатный цветочек вот–вот погибнет от легкого бега трусцой за лошадью. Боже, о чем я дума
Я не могла сказать в свое оправдание ни единого слова. Все, что они говорили, слышалось мне бредом, и даже если бы у меня во рту не было кляпа, я бы все равно не смогла произнести ни слова… Да и я их не слушала. Я смотрела на НЕГО. Наверное, если бы сейчас с неба посыпались метеориты и оно упало на землю, я была бы менее ошарашена, чем этим жутким открытием.Люди не могут быть настолько похожи. Словно это близнецы, но даже у близнецов есть отличия… Они были и здесь, но, скорее, продиктованные окружающим антуражем. Его одежда, длина волос… И все. В остальном это был один и тот же человек. Я жадно смотрела на него, на то, как взошел по ступеням на свое место – кресло, украшенное мехом и головой белого медведя. Только сейчас я заметила, что следом за ним шли три пса. Внешне похожие на доберманов. Черные, с лоснящейся блестящей шерстью, в шипованных ошейниках и взглядом серийных убийц. Люди шарахались от них в стороны, но те не обращали ни на кого внима
В этомне было ничего похожего на посещение женской консультации и частногогинеколога. Хотя и там не испытываешь никаких положительных эмоций, а я так неиспытывала их вдвойне. Так как знала предварительный приговор врачей, и надеждана чудо смелости мне не прибавляла. Но то,что должно было произойти сейчас, привело меня в состояние истерического шока.Тот, кого они назвали лекарем, больше походил на…на какого-то Джека Потрошителяв нахлобученной на лоб высокой шляпе, длинном плаще до колен и сапо
Ядумала, меня отведут в ту же темницу, что и раньше, но я ошиблась, из зала судаменя вывели какими-то окольными путями на задний двор. Накинули суконнуюнакидку на плечи и капюшон на голову. Подталкивали вперед тычками в спину идерганием за локоть. Если бы еще привыкнуть к башмакам и длинной одежде, квыбоинам на мостовой, то я бы, может, и поспевала за ними, а так яподворачивала ноги, и мне казалось, что я в любой момент растянусь на этойпроклятой мостовой.
Походкавальяжная, плавная. Он явно не торопится и наслаждается своим преимуществом. Ая смотрю на него и не могу понять – это Миша или не Миша. Кто сидит под этойоболочкой? Пальцами впилась в края лохани, глядя, как он прошел вглубь спальни.В руках хлыст, сапоги в пыли, как и полы его черного… как он там называется?Камзола? Слежу за ним, не решаясь что-то сказать, чувствуя, как меня разрываетизнутри от миллиарда самых разнообразных эмоций, и я не могу высказать ни однуиз них. Он остановился у стола и снял камзол, швырнул на спинку кресла, оставшисьв тонкой рубашке с пышным воротником. Черт! Он в этом мире, как у себя дома.Эта одежда сидит на нем, как влитая. Каждый его жест, походка, поворот головы.Все идеально. Повернулся ко мне и усмехнулся уг
Насбыло трое. Трое Ламбертов, которые должны были унаследовать земли Адора иподелить между собой пять континентов. Я, мой старший брат Джошуа и младшаясестра Мари Эмбер. Трое детей родного брата короля Карла Второго – ЭдуардаЛамберта. Адор и Блэр тогда жили в мире. Ведь граф Блэр двоюродный братбездетного короля Карла и моего отца. Незаконнорождённый брат. Брат, неунаследовавший титул герцога и не получивший от своего отца ничего кроме земельс рудниками, которые давно не приносили графству никакой прибыли, так как шахтыпочти опустели. Нищий и обозленный на свою родню Антуан Блэр все же довольнодолго держал лицо и пытался соответствовать статусу. Тем более торговые путибыли проложены через Адор на север, куда Блэр поставлял свои товары и держал
Впервыея увидел ее не в зале суда… и даже не в монастыре, куда приезжал не единожды,чтобы посмотреть на свою будущую жену. Я увидел ее еще ребенком в колыбели… Когдакороль Карл решил положить конец возродившейся страшной вражде, унесшей сотнижизней.
Онавела меня по узкому коридору, удерживая в руке канделябр с тремя зажжённымисвечами. Чопорная, в белоснежном чепце, вышагивала по шахматному полу, какпризрак. Подчеркивая своим присутствием всю нереальность происходящего. А уменя в висках пульсировали ее слова… я все еще не могла прийти в себя послесказанного.
Этотвечер казался мне нескончаемым. Все эти часы, пока я сидел во главе стола исмотрел на лица своих подданных, пожиравших мясо, впиваясь зубами в сочныесвиные ножки, запивая квасом и пивом. На их раскрасневшиеся лица, наосоловевшие глаза. Через несколько дней они так же будут жрать на моей свадьбе.Король Карл, его прихлебатели и жополизы, мечтающие меня свергнуть.
Вдверь стучат, а он смотрит мне в глаза и свирепо шепчет один и тот же вопрос:– Ктоэтот Миша? Кто он, дьявол тебя раздери?
Видетьего с ней… Так, словно мне вонзили в сердце тысячу острых железных заноз,пронизали ими мою плоть, воплощая самое болезненное, что может произойти сженщиной – измена. Да, мой разум понимал, что это не Миша, да, я знала, норазве разум может приказать сердцу, разве он может заставить его не болеть, несжиматься в судорогах и не кровоточить? Если бы мы были столь всесильны, развемы могли бы страдать и погибать от неразделённой любви? Ненавидеть и мучиться?Ревность, как болезнь, как страшное стихийное бедствие, выжигающее всевнутренности ядом, разрушает все в руины. Ревность – самое ужасное игубительное чувство, которое только можно испытать. Ничего не причиняет столькомучений, как осознание, что тебе предпочли другую. Видеть их вместе рука об
– Ичто теперь?Резкообернулся к сэру Гортрану, который стоял у меня за спиной, и я видел, какиграли желваки на его широких скулах.
Священникчитал свои молитвы, а я смотрел не на свою невесту, а на НЕЕ. И думал только обэтой ведьме. Проклятый Лу. Самый лучший и от того сейчас ненавистный втройне.Он одел ее так, что все остальные женщины померкли, исчезли, стали безликими нафоне этой дряни с распущенными рыжевато-медовыми локонами в белоснежном платье,как и на всех гостях женского пола. Но Элизабет Блэр выглядела в нем так, чтомне хотелось ослепнуть. Проклятье! Я даже не думал, что женщина может бытьнастолько красивой, настольк
БаронГортран Франклин Уэлч. Мой советник, мой брат по оружию, первый, кто призналменя, вернувшегося из лепрозория и похожего на ободранного больного пса.Первый, кто присягнул мне в верности и начал вместе со мной отстраивать Адор.Сейчас он стоял рядом со мной возле тела маленького Джека и смотрел, как лекарьнакрывает простыней покойного.
– Яникого не ублажала, – выдохнула и встретилась взглядом с его дымчатыми глазами,– кроме вас.Приэтих словах его глаза вспыхнули, а у меня в горле стало сухо и захотелось пить,ужасно, словно меня вымучила многодневная жажда. Сердце билось как бе
Онсдержал свое слово. Герцог Ламберт был на редкость честным человеком, хотя вотношении того – человек ли он, я не была уверена с самой первой встречи. И завремя своего пребывания в замке поняла, что в этом были не уверены и другие.То, как они все смотрели на него, как склоняли головы, едва он появлялся, и неосмеливались поднять на него взгляд. Стоило Моргану заговорить, и смолкали всеголоса, воцарялась тишина, как будто они боялись… смертельно его боялись. Всвой первый день на конюшне я поняла, ч
Когдая вышла из подвала, оказалось, что сейчас день, и весь двор затянут сероватойдымкой тумана. Плотным облаком, нависшим над замком. Словно хлопья ваты,хаотично разорванной и разбросанной в воздухе, шевелящейся, как живаясубстанция, обволакивая стволы деревьев и окутывая фундаменты зданий, путаясьпод ногами у лошадей. Никогда не видела такого явления природы.
ЭлизабетБлэр… Да, ее звали Элизабет Блэр. Всеми проклятая, гонимая, ненавистная дочьграфа Блэр, которую окрестили ведьмой и боялись всю ее жизнь. Элизабет,заклейменная магической змеей, которая на самом деле вовсе не являлась символомколдовства, а была призвана сдерживать его. Эта змея оплетала ее руку и жалилаее своим ядом каждый раз, стоило лишь ей испытать эмоции, почувствоватьрадость, счастье или гнев. Проклятая тварь на ее руке начинала бесноваться ипускать яд по ее венам, заставляющий корчит