В этомне было ничего похожего на посещение женской консультации и частногогинеколога. Хотя и там не испытываешь никаких положительных эмоций, а я так неиспытывала их вдвойне. Так как знала предварительный приговор врачей, и надеждана чудо смелости мне не прибавляла.
Но то,что должно было произойти сейчас, привело меня в состояние истерического шока.Тот, кого они назвали лекарем, больше походил на…на какого-то Джека Потрошителяв нахлобученной на лоб высокой шляпе, длинном плаще до колен и сапо
Ядумала, меня отведут в ту же темницу, что и раньше, но я ошиблась, из зала судаменя вывели какими-то окольными путями на задний двор. Накинули суконнуюнакидку на плечи и капюшон на голову. Подталкивали вперед тычками в спину идерганием за локоть. Если бы еще привыкнуть к башмакам и длинной одежде, квыбоинам на мостовой, то я бы, может, и поспевала за ними, а так яподворачивала ноги, и мне казалось, что я в любой момент растянусь на этойпроклятой мостовой.
Походкавальяжная, плавная. Он явно не торопится и наслаждается своим преимуществом. Ая смотрю на него и не могу понять – это Миша или не Миша. Кто сидит под этойоболочкой? Пальцами впилась в края лохани, глядя, как он прошел вглубь спальни.В руках хлыст, сапоги в пыли, как и полы его черного… как он там называется?Камзола? Слежу за ним, не решаясь что-то сказать, чувствуя, как меня разрываетизнутри от миллиарда самых разнообразных эмоций, и я не могу высказать ни однуиз них. Он остановился у стола и снял камзол, швырнул на спинку кресла, оставшисьв тонкой рубашке с пышным воротником. Черт! Он в этом мире, как у себя дома.Эта одежда сидит на нем, как влитая. Каждый его жест, походка, поворот головы.Все идеально. Повернулся ко мне и усмехнулся уг
Насбыло трое. Трое Ламбертов, которые должны были унаследовать земли Адора иподелить между собой пять континентов. Я, мой старший брат Джошуа и младшаясестра Мари Эмбер. Трое детей родного брата короля Карла Второго – ЭдуардаЛамберта. Адор и Блэр тогда жили в мире. Ведь граф Блэр двоюродный братбездетного короля Карла и моего отца. Незаконнорождённый брат. Брат, неунаследовавший титул герцога и не получивший от своего отца ничего кроме земельс рудниками, которые давно не приносили графству никакой прибыли, так как шахтыпочти опустели. Нищий и обозленный на свою родню Антуан Блэр все же довольнодолго держал лицо и пытался соответствовать статусу. Тем более торговые путибыли проложены через Адор на север, куда Блэр поставлял свои товары и держал
Впервыея увидел ее не в зале суда… и даже не в монастыре, куда приезжал не единожды,чтобы посмотреть на свою будущую жену. Я увидел ее еще ребенком в колыбели… Когдакороль Карл решил положить конец возродившейся страшной вражде, унесшей сотнижизней.
Онавела меня по узкому коридору, удерживая в руке канделябр с тремя зажжённымисвечами. Чопорная, в белоснежном чепце, вышагивала по шахматному полу, какпризрак. Подчеркивая своим присутствием всю нереальность происходящего. А уменя в висках пульсировали ее слова… я все еще не могла прийти в себя послесказанного.
Этотвечер казался мне нескончаемым. Все эти часы, пока я сидел во главе стола исмотрел на лица своих подданных, пожиравших мясо, впиваясь зубами в сочныесвиные ножки, запивая квасом и пивом. На их раскрасневшиеся лица, наосоловевшие глаза. Через несколько дней они так же будут жрать на моей свадьбе.Король Карл, его прихлебатели и жополизы, мечтающие меня свергнуть.
ЭлизабетБлэр… Да, ее звали Элизабет Блэр. Всеми проклятая, гонимая, ненавистная дочьграфа Блэр, которую окрестили ведьмой и боялись всю ее жизнь. Элизабет,заклейменная магической змеей, которая на самом деле вовсе не являлась символомколдовства, а была призвана сдерживать его. Эта змея оплетала ее руку и жалилаее своим ядом каждый раз, стоило лишь ей испытать эмоции, почувствоватьрадость, счастье или гнев. Проклятая тварь на ее руке начинала бесноваться ипускать яд по ее венам, заставляющий корчит
Когдая вышла из подвала, оказалось, что сейчас день, и весь двор затянут сероватойдымкой тумана. Плотным облаком, нависшим над замком. Словно хлопья ваты,хаотично разорванной и разбросанной в воздухе, шевелящейся, как живаясубстанция, обволакивая стволы деревьев и окутывая фундаменты зданий, путаясьпод ногами у лошадей. Никогда не видела такого явления природы.
Вдверь стучат, а он смотрит мне в глаза и свирепо шепчет один и тот же вопрос:– Ктоэтот Миша? Кто он, дьявол тебя раздери?
Видетьего с ней… Так, словно мне вонзили в сердце тысячу острых железных заноз,пронизали ими мою плоть, воплощая самое болезненное, что может произойти сженщиной – измена. Да, мой разум понимал, что это не Миша, да, я знала, норазве разум может приказать сердцу, разве он может заставить его не болеть, несжиматься в судорогах и не кровоточить? Если бы мы были столь всесильны, развемы могли бы страдать и погибать от неразделённой любви? Ненавидеть и мучиться?Ревность, как болезнь, как страшное стихийное бедствие, выжигающее всевнутренности ядом, разрушает все в руины. Ревность – самое ужасное игубительное чувство, которое только можно испытать. Ничего не причиняет столькомучений, как осознание, что тебе предпочли другую. Видеть их вместе рука об
– Ичто теперь?Резкообернулся к сэру Гортрану, который стоял у меня за спиной, и я видел, какиграли желваки на его широких скулах.
Священникчитал свои молитвы, а я смотрел не на свою невесту, а на НЕЕ. И думал только обэтой ведьме. Проклятый Лу. Самый лучший и от того сейчас ненавистный втройне.Он одел ее так, что все остальные женщины померкли, исчезли, стали безликими нафоне этой дряни с распущенными рыжевато-медовыми локонами в белоснежном платье,как и на всех гостях женского пола. Но Элизабет Блэр выглядела в нем так, чтомне хотелось ослепнуть. Проклятье! Я даже не думал, что женщина может бытьнастолько красивой, настольк
БаронГортран Франклин Уэлч. Мой советник, мой брат по оружию, первый, кто призналменя, вернувшегося из лепрозория и похожего на ободранного больного пса.Первый, кто присягнул мне в верности и начал вместе со мной отстраивать Адор.Сейчас он стоял рядом со мной возле тела маленького Джека и смотрел, как лекарьнакрывает простыней покойного.
– Яникого не ублажала, – выдохнула и встретилась взглядом с его дымчатыми глазами,– кроме вас.Приэтих словах его глаза вспыхнули, а у меня в горле стало сухо и захотелось пить,ужасно, словно меня вымучила многодневная жажда. Сердце билось как бе
Онсдержал свое слово. Герцог Ламберт был на редкость честным человеком, хотя вотношении того – человек ли он, я не была уверена с самой первой встречи. И завремя своего пребывания в замке поняла, что в этом были не уверены и другие.То, как они все смотрели на него, как склоняли головы, едва он появлялся, и неосмеливались поднять на него взгляд. Стоило Моргану заговорить, и смолкали всеголоса, воцарялась тишина, как будто они боялись… смертельно его боялись. Всвой первый день на конюшне я поняла, ч
Когдая вышла из подвала, оказалось, что сейчас день, и весь двор затянут сероватойдымкой тумана. Плотным облаком, нависшим над замком. Словно хлопья ваты,хаотично разорванной и разбросанной в воздухе, шевелящейся, как живаясубстанция, обволакивая стволы деревьев и окутывая фундаменты зданий, путаясьпод ногами у лошадей. Никогда не видела такого явления природы.
ЭлизабетБлэр… Да, ее звали Элизабет Блэр. Всеми проклятая, гонимая, ненавистная дочьграфа Блэр, которую окрестили ведьмой и боялись всю ее жизнь. Элизабет,заклейменная магической змеей, которая на самом деле вовсе не являлась символомколдовства, а была призвана сдерживать его. Эта змея оплетала ее руку и жалилаее своим ядом каждый раз, стоило лишь ей испытать эмоции, почувствоватьрадость, счастье или гнев. Проклятая тварь на ее руке начинала бесноваться ипускать яд по ее венам, заставляющий корчит