Чужая кухня

К сожалению, в кухне, куда меня привёл охотник, к аппетитным запахам прилагалась повариха. Или домоправительница. Или кем приходилась охотнику эта пожилая сухопарая женщина с короткими выбеленными волосами?

— Валентина Павловна, накормите нашу гостью. — Охотник первым присел к полированному столу.

Современное оборудование, стекло, хром, глянец и холодные серые глаза накрывающей на стол женщины. Глаза, которые не упустили ничего: ни короткого, едва прикрывающего попу платья, ни выреза, ни голых ног.

Кроме собак, лайне ещё очень не любят такие вот женщины. Они прожили свою жизнь правильно. Правильно работали, правильно выходили замуж, правильно рожали детей и правильно их воспитывали. Они познали сокровенный смысл слова «правильный», и такие как я в этот смысл не вписывались. Совсем. Эта, к примеру, смотрела так, словно я уже побывала замужем поочерёдно за каждым из её сыновей и теперь не давала ей видеться с внуками.

Тарелка с умопомрачительно пахнущим куском мяса стукнулась о столешницу передо мной чуть громче, чем это необходимо.

— Спасибо, — с чувством поблагодарила я.

Женщина поджала губы, отчего её рот сразу стал похожим на куриную гузку.

— Валентина Павловна, Ани поживёт у нас некоторое время, — обрадовал её охотник. Не знаю, что меня удивило больше: то, что он знал моё имя, или слово «поживёт». — Обеспечьте девушку всем необходимым.

На лбу женщины появились вертикальные морщины.

— Она суккуб, — пояснил охотник.

А вот это уже интересно. То есть повариха в курсе, кому служит и какие в этом доме бывают гости?

— И подрабатывает девочкой по вызову.

— Точно, — поспешила согласиться я. — А он меня вызвал.

Женщина с грохотом опустила крышку на одну из кастрюль и вышла. Надеюсь, не за мышьяком.

Ели в молчании. Вернее, я ела, а мужчина смотрел куда-то поверх моей головы. Тишина казалась вязкой, как кисель, иногда её разбавляло фырканье закипевшего чайника или стук столовых приборов.

Аппетит улетучился раньше, чем опустела тарелка. Я отложила вилку.

Что я тут делаю? Почему мирно сижу напротив, вместо того чтобы расцарапать охотнику физиономию?

Словно поняв, о чём я думаю, взгляд его золотистых глаз задержался на моих руках. Я отодвинула тарелку. Открылась и закрылась дверь, в кухню вернулась… как её там? Валентина Падловна?

— Спасибо, всё было очень вкусно, — проговорила я.

Она посмотрела на недоеденный кусок мяса. Складка на лбу стала ещё глубже.

— Вот, переоденься. — Женщина положила на стол что-то хлопковое, с пуговицами и ромашками по ткани.

— Спасибо.

Я с готовностью вскочила и одним движением стащила с себя платье. Переодеваться, так переодеваться. Жаль только, что белья на мне не было — бюстгальтер не надела, а трусики остались на память тому парню в отеле. Хотя вру, ни капельки не жаль.

Бабка охнула и перекрестилась. Неужели верующая? Занятно.

Охотник был куда сдержаннее на эмоции. Он окинул меня взглядом от пальцев ног до макушки. А потом обратно.

— Заканчивай цирк, — лениво произнёс он.

Слишком лениво. Лишь слегка изменилась интонация. Настолько слегка, что человек бы ничего не услышал.

Я склонилась к мужчине, накрывая его ладонь своей. Моя грудь оказалась прямо напротив его глаз. Пусть хорошенько рассмотрит то, от чего отказывается. Рука охотника едва заметно дрогнула, пульс замедлился, чтобы тут же пуститься вскачь. Мои соски напряглись…

Наверное, тот глоток коньяка был лишним, или я слишком воодушевилась, поняв, что не настолько безразлична мужчине, как тот пытался показать. А может, ещё что… Но итог один — я совершила ошибку.

— А ты не такой неуязвимый, каким кажешься, Денис.

Я ещё не успела договорить, а тарелка уже полетела в одну сторону, стол в другую. Зазвенела и рассыпалась стёклами столешница. Крепкие пальцы обхватили мою ладонь. Он дёрнул меня на себя. Я ударилась коленями о стул и упала, осколки впились в голые ступни. Второй рукой охотник схватил меня за волосы, заставляя задрать голову и посмотреть в лицо.

— Скажу один раз, сук… суккуба. — Он дёрнул так, что у меня на глаза навернулись слёзы. — Во-первых, я запрещаю произносить моё имя. А во-вторых, можешь вертеть задом как угодно. Можешь гордиться этим, но даже если я снизойду до грязи вроде тебя и трахну в ту дырку, что ты сейчас с таким усердием демонстрируешь, это ничего не изменит. Тебя ждёт уютная могилка метр на два.

Я судорожно выдохнула, потому что знала, что последует за этим. Он отбросит меня, как грязную тряпку. Отбросит и перешагнёт, а вечером вернётся, и тогда я смогу до хрипа выкрикивать его имя и сотню других до кучи, но это уже не будет иметь никакого значения.

Одна ошибка уже есть, и думаю, что ещё одна не будет иметь никакого значения. Несмотря на боль, я подалась вперёд и посмотрела ему в глаза.

— Ты прав, охотник, — прошептала я. — Я суккуб. Ты знаешь, как мы убиваем. — Я почти коснулась губами его уха. — Так зачем мне пачкаться? Зачем пускать кровь мальчишке, если он и так был мой, от члена до затылка. Я могла осушить его до дна одним глотком, и он бы умер с улыбкой на губах. Моё дело — это удовольствие, а ножи и кровь — это по твоей части, охотник. Не моей.

Несколько секунд мы так и смотрели друг на друга. То ли враги, то ли любовники, то ли бывшие, то ли будущие. И он всё-таки отбросил меня. Отбросил на битое стекло, перешагнул и ушёл, не оглянувшись. Но вопреки боли, вопреки порезам и страху, вопреки всему, я знала — этот раунд остался за мной.

Тогда почему же на глаза всё ещё наворачивались слёзы?

— Вставай, нечего сырость на моей кухне разводить.

Я подняла голову. Надо мной, уперев руки в бока, стояла Валентина.

— Вставай-вставай. — Она покачала головой и поставила на стул, где сидел охотник, аптечку. — Ишь какая. — Повариха или домработница, или кто там она в этом доме, смотрела, как я поднялась с пола. — Где это видано, чтобы девки платья перед мужиками скидывали?

Я едва подавила желание подробно объяснить ей, где.

— Нашла из-за чего реветь. — Она легонько стукнула меня по руке, не давая дотронуться до пореза на бедре, и ловко вытащила осколок стекла невесть откуда взявшимся пинцетом. — Чего глазищи бесстыжие вытаращила? — Я моргнула. — Зеленеющие, как у кошки, а волосы… — Она обвиняющее ткнула в меня бутылочкой с перекисью. — Красишь, небось? Чёрные, как вороново крыло. Красивая же девка.

Я покорно кивнула, а она стала обрабатывать порез, продолжая говорить:

— Такую не грех и в жёны взять. Так зачем на мужиков вешаться? В гетеры потянуло? — спросила Валентина, и от того, с каким значением она произнесла это старомодное «гетеры», я едва не рассмеялась. — Под мужиков ложиться, разве ж это дело? Кто себе такую судьбу выберет? И чем только девки думают?

— А вы когда выбирали свою, о чём думали? — с интересом спросила я. — Когда решили стать человеком?

— О чём ты? — Домоправительница наклеила на рану пластырь и подняла голову. — Я не выбирала. Я родилась человеком.

— Так и я, — пожала я плечами — такой родилась. Заниматься сексом для меня, — губы женщины снова сжались, думаю, слово «секс» ей не понравилось — так же естественно, как дышать. И без этого «кислорода» я очень скоро задохнусь и умру.

Ну не рассказывать же ей, что это «скоро» растянется лет на двести. Я не человек и стареть буду очень медленно. Другое дело, что я планирую навсегда остаться девчонкой-старшеклассницей.

— Прикройся, бесстыдница! — Валентина швырнула в меня чем-то похожим на пижаму. — И шагом марш в комнату.

— Может, вам помочь прибра…

— Второй этаж, третья дверь с правой стороны, — отрезала бабка. — Надумаешь бежать, скажи, чтобы я обед собачьим иродам не готовила.

Я остановилась возле двери, всё ещё нагишом, прижимая к груди ворох одежды.

— Валентина Павловна…

— Чего тебе, греховодница?

— Я дверь в комнате стулом подпёрла. Изнутри. Когда убегала, — пришлось признаться мне.

Бабка закатила глаза к потолку и пробормотала что-то очень похожее на молитву. Нет, не на молитву, а на ругательство. И некоторые словосочетания были мне незнакомы.