8

Напряжение выходило мелкой дрожью в ослабевших коленях. Не отрываясь от спасительной стены, Валиса посмотрела на ошарашенную тетушку, и вдруг расхохоталась. Это была почти истерика, но Валиса, не в силах подавить рвущийся наружу смех, только вытирала навернувшиеся слезы.

– По… поздравляю, тетя! – выдохнула она наконец. Серьезность момента Валиса осознавала, но не смеяться не могла – подумать только, она просила тетушку Луэссэ сопровождать ее, чтобы не привлекать внимания мужчин к себе, а в итоге замужем оказалась тетушка!

Ноги окончательно отнялись, и девушка съехала на пол. Обрадованная Лайни шустро посеменила к прилавку с ожерельями – блестящие штучки ей очень понравились.

– Счастья вам! – прозвучало сквозь судорожные всхлипы.

– Валиса? Что с тобой?! Ты с ума сошла?!

Обеспокоенная тетушка кинулась к племяннице.

– Нет, тетя! – всхлипнула та. – Просто ты только что вышла замуж!

Тетушка Луэссэ с размаху села рядом с ней.

Понадобилось немало времени, чтобы успокоить рыдающую от смеха Валису и втолковать тетушке, что спрашивать ее согласия было просто некогда – иначе бы увезли, не спрашивая. А так – она разом стала женой уважаемого человека и заполучила сразу двух дочерей и внучку.  Больше всего Валису поразила реакция тетушки. Когда та наконец уяснила, что с ней не шутят, она вдруг зарделась, опустила глаза и испуганным шепотом спросила:

– А это ничего, что я такая старая?

На сей раз хохотали все, кроме самой тетушки, хотя было не до веселья. И лекарь, и его внучка понимали, что воин, которому приглянулась Валиса, так просто не отступится. Приняв девушку в род, они защитили ее – но и сделали уязвимой. Шелебы жили по очень строгим правилам, и обучать Валису этим правилам попросту не было времени. А ее наверняка начнут испытывать, и, если она оступится, последствия будут самыми ужасными.

– Дитя мое, – лекарь склонился над бледной от пережитого страха, нервно смеющейся Валисой. – Ты держалась достойно. Но теперь выслушай меня. Сейчас мы пойдем домой. Возможно, тебе будут задавать вопросы или заставлять что-то сделать. Если не будешь знать, что отвечать, просто посмотри на меня или на сестру. Смотри не в глаза – смотри на руки. Если руки расслаблены, все хорошо, можешь соглашаться. Если хоть палец шевельнулся – нет, и только нет. Отказывайся от всего. Поняла?

Валиса кивнула.

– А теперь пойдем. Ты можешь встать?

Он бы не удивился, если пришлось бы нести девушку на руках. На этот случай хозяин лавки уже выразил свою готовность помочь. Но Валиса поднялась сама. Лекарь прикрыл глаза, благодаря Всемогущего. Девочка сама не понимает своей силы. Двенадцать на дюжину даже среди дочерей шелебов после такого бились бы в истерике и просились домой, к маме. Или вообще лишились сознания. А уж чужачка… Может быть, конечно, что она просто не понимает всей сложности своего положения, и потому так держится. Но и это уже очень много для слабой женской сути. Они справятся. Они обязаны справиться – ради того, чтобы этот драгоценный камень получил должную огранку…

– Пойдем.

Даури заботливо подхватила сестру под руку. Тетушка Луэссэ поймала Лайни, положила на поднос ожерелье, которое малышка успела основательно обслюнявить, и передала девочку матери. Расстроенная тем, что звенящую и блестящую игрушку отобрали, Лайни обняла Валису за шею и сердито отвернулась от новобрачной.

Улица уже опустела. Шелейхи собрались на площади в центре нишаба, пересчитывая добычу. Пробираясь краем площади за лекарем, Валиса видела блеющих овец и несколько девушек. Девушки выглядели не слишком обрадованными – а ведь они были дочерьми этого народа. Выходило, что Даури избавила подругу от действительно печальной участи… Чужую по крови воины пустыни точно не пощадили бы. Не потому ли шелебы так рано выдают своих дочерей замуж, подумала Валиса. Чтобы защитить их от участи добычи… Что толку, если им предстоит стать не наложницами, а женами воинов? Против воли идти замуж за нелюбимого – мало радости…

Как ни осторожен был старый лекарь, их заметили. Воинов нечего было опасаться, они никогда бы не посмели посягнуть на его семью, но того воина, оскорбленного потерей желанной добычи, Гурул то-Эрдэ увидел сидящим на коне рядом с вождем, и бессильно выругался про себя. Родственник шихена. Хуже не придумаешь… Насколько он был наслышан, Лут, племянник военного вождя, отличался крайне вздорным характером и столь же крайней настойчивостью в достижении своей цели. Этот не отступится…

Лут то-Норэ увидел ускользнувшую из рук добычу, и его осенило. Вряд ли луах успел выучить чужачку всему, что обязана знать шелебская девушка! Подловить ее на незнании обычаев очень просто… и тогда принятие в род будет считаться недостаточным основанием для защиты Законом. Тогда она будет в его власти…

В его седельной сумке еще остались кусочки поджаренного мяса, взятые во вчерашнем набеге. Ах, как удачно, что он не выкинул погань – взял с собой, чтобы предъявить Совету… То селение они пустили по ветру пеплом – слухи оказались верными, забывшие Закон шелебы начали разводить помимо овец скотину чужаков. Сами они нечистого мяса не ели, лишь продавали, но то, что священная земля оказалась осквернена поганой кровью, уже было достаточным основанием для наказания. А когда в одном дворе нашли чужака, жарившего на огне мясо забитой козы, опоганенный нишаб заполыхал…

Прихваченное в качестве доказательства мясо Лут нанизал на стрелу и двинулся к беглецам, раздвигая людей конем. Озадаченный шихен проводил его взглядом. Один из воинов усмехнулся было, но поймал холодный взгляд вождя и замер с каменным лицом.

– Что это с ним? – спросил вождь.

– Та девушка, что с ребенком, она из чужаков. Лут хотел ее, но внучка луаха приняла ее в род. Теперь он злится, как раненый хамул. Верно, пошел добиваться своего.

– Он хочет обидеть луаха?!

Пришпоренный жеребец прыгнул в мгновенно расступившуюся толпу…

Валиса не успела прошмыгнуть в спасительный проулок – ей перегородил дорогу темно-рыжий конь. Даури тихо вскрикнула, вцепившись в плечо сестры. Задремавшая было Лайни проснулась и захныкала. Еще не подняв головы, Валиса уже знала, кто их остановил. Тот воин, который в такой ярости убежал из лавки… не зря старый лекарь предупреждал ее…

Она опустила глаза. Чуть повернула голову, чтобы видеть руки Даури. Та не шевелила пальцами – они были плотно стиснуты в кулаки. Стало быть, будет что-то несусветное…

– Ты дитя скорби? – гортанный голос раздался над самым ухом.

Кулаки мгновенно разжались.

– Меня приняли в род, – тихо ответила Валиса. – Я не родилась среди вас, но теперь я принадлежу народу.

– Закон запрещает отвергать угощение, если только один шелеб не желает смертельно оскорбить другого. Ты знаешь об этом?

Руки не дрогнули.

– Мне известен этот обычай.

– Тогда бери и ешь!

И ей почти в лицо уставилась стрела с нанизанными кусками мяса. По запаху Валиса узнала козлятину. Мясо как мясо… вот только сдавленный стон Даури никак не вязался с предложенным угощением. Рядом возникло бледное до синевы лицо лекаря, и Валиса поняла, что ее загнали в ловушку. Принять это мясо нельзя – иначе ее новые родичи не были бы так напуганы. Отказаться – значит, смертельно оскорбить.

Валиса не успела даже обдумать свой ответ. Слова сами сорвались с губ:

– Да оградит меня Всемогущий от скверны и защитит от тебя своей неисчерпаемой милостью! Прочь, искуситель!

Вот и все… Отказ прозвучал. Лучше умереть, чем жить в вечном страхе сделать что-то не так, сказать что-то не то… а о Лайни позаботится тетушка. Не убьют же они малышку!

Всхлипнув, Валиса оттолкнула стрелу и бросилась к тетушке. Отдав ей девочку, она спрятала лицо на груди старика, ожидая удара в окаменевшую от ужаса спину…

– Ах, дитя мое… – прошептал лекарь. – Я и не надеялся…

Сухая старческая рука гладила растрепавшиеся волосы. Постепенно до Валисы стало доходить, что казавшаяся неизбежной смерть слишком медлит. Медленно обернувшись, она увидела, что Даури стоит, прижав к губам ладони – знак крайнего изумления у шелебов, и в глазах у нее светится неземной восторг. Воин же, предлагавший ей запретную пищу, выглядел теперь столь же бледным, как совсем недавно – лекарь.

А сидевший рядом с ним на вороном кенолэ всадник был очень и очень недоволен бледным воином…

– Как ты посмел предлагать нечистую пищу моему дитя? – слабый старческий голос дрожал от негодования. – Если ты – блюститель Закона, как ты посмел толкать других на его нарушение, да еще прикрывая свое преступление тем же Законом? Шихен, я требую справедливости! Принятое мной дитя взывает к Всемогущему о защите от твоего родича!

Военный вождь молча спешился и опустился на одно колено перед старым лекарем, все еще обнимавшим за плечи испуганную девушку, не понимавшую ничего – кроме того, что сейчас решается ее участь.

– Ты в своем праве, – тихо заговорил шихен. – Мой родич молод и влюблен, а ты стар и мудр. Вспомни свою молодость, почтенный, и ты простишь пыл и нетерпение юности. Я умоляю о прощении…

Старик молчал.

Провинившийся воин скатился с коня и теперь стоял на коленях в пыли, ожидая решения лекаря. Стрела с поганым мясом валялась рядом в песке, по запретной пище ползала жирная зеленая муха. Валису замутило.

– Я мог бы требовать смерти преступника, – сказал наконец старик. – Всемогущий свидетель – это не самая тяжкая кара за содеянное. Но дело луаха – сохранять жизнь, а не отнимать ее. Я прощу виновного, если он поклянется никогда больше не преследовать мое дитя и не станет искушать других столь жестоким образом. Даже меня он смутил, и хвала Всемогущему, вложившему слова отповеди в уста женщины. Но ты говорил о любви, шихен… Дитя мое прекрасно и у многих будет вызывать желание. Но угождать мужчинам – не ее удел. В ней сила песчаной рыси. Во времена юности моей мало уже было таких, как она, среди женщин нашего народа, а теперь я не вижу их вовсе. Тем драгоценнее древняя кровь, пусть даже течет она в чужих жилах… Я требую защиты для нее от любого, кто посмеет взглянуть на мое дитя с вожделением, если только ее сердце не загорится ответным огнем!

– Да будет по-твоему, – военный вождь поднялся на ноги и с презрением посмотрел на своего племянника. – Прочь с глаз моих, позор моей сестры!

Подхватив под уздцы рыжего скакуна, воин скрылся в толпе. Шихен вскочил в седло и возвысил голос.

– Что касается твоей дочери, то будь спокоен. Никто не посягнет на женщину, выносившую и родившую дитя от духа. Она не может принадлежать смертному мужчине, и трижды глуп мой родич, решивший, что может тягаться с призраками!

Шихен махнул рукой, подавая сигнал, и вскоре только истоптанная множеством копыт площадь напоминала о набеге.

– Ах, дитя мое, как ты меня напугала… и как обрадовала!

Старый лекарь покачал головой, огладил бороду. Тетушка Луэссэ, еще бледная от пережитых волнений, притулившись в углу комнаты, укачивала девочку и с тревожным интересом поглядывала на своего нового мужа. Седенький старичок оказался важной особой – иначе с чего бы эти разбойники стали валяться перед ним в пыли? Вот уж съездила в гости с племянницей… хотя нет худа без добра. Где бы она еще нашла себе мужа? Свои норовят помоложе подыскать жену, а на вдове если бы кто и женился, так ради ее поместья. А его она давно отписала племяннику… Шелебы же, говорят, жен своих не обижают, за молоденькими не гоняются… Только неужто она так понравилась шелебскому знахарю, что он обманом решил жениться на ней?

Тетушка Луэссэ даже слегка загордилась собой. Не зря крутилась перед зеркалом в своей вдовьей спальне, ох, не зря… Чуяло сердечко, что не кончилась жизнь, только подождать немного – и будет еще что вспомнить к старости…

– Почему нельзя есть мясо козы?

Этот вопрос Валиса задала, как только немного отдышалась. Она еще не верила, что так легко отделалась, но неистребимое любопытство уже брало верх над смятением.

– Это ведь была козлятина, верно? Я узнала запах.

– Да.

– Вен Гурул…

– Дитя мое, мы ведь теперь родня… Я буду очень рад, если ты станешь называть меня, как твоя сестра – дедушкой.

Валиса кивнула.

– Коза – нечистая тварь. Так учит Закон пустыни. И этого обыкновенно достаточно. Но подумай сама, дитя. Ты ведь видела, как пасутся козы?

Девушка удивилась. При чем тут это? Она не присматривалась, конечно, но… Валиса попыталась припомнить, как это выглядит. В ее родных местах коз не держали, и ей никогда не приходило в голову спросить, почему. Ведь козий пух такой мягкий и теплый, а молоко целебно… и если у матери не хватает молока для ребенка, то коза может спасти ее малыша от голодной смерти…

Впрочем, по дороге в Байтану она видела коз. Рогатые животные с наглым взглядом желтых глаз паслись, где придется. Иных она замечала даже на деревьях – козы ухитрялись влезть по слегка наклоненному стволу на приличную высоту, чтобы полакомиться листьями… И не только листьями. Козы грызли кору на деревьях, объедали ветки. И траву вырывали с корнем…

– Козы уничтожают все, что растет, – вздохнула девушка. – Если они начнут здесь пастись, пустыня будет разрастаться. Поэтому они под запретом?

Лекарь тихо засмеялся.

– Ах, девочка… и они еще будут указывать мне, кто достоин горнила Хенеша, а кто – нет!

– Дедушка… – Валиса споткнулась на непривычном обращении, – нас будут искать.

– Вам нельзя уйти, – покачал головой старик. – Шихен запомнил тебя. Он придет снова. Он будет проверять, как Хенеш переплавляет твое серебро в тигле учения. Склонивший колени перед женщиной непременно захочет знать, достойна ли ты была такой чести.

– Но… дедушка, разве этот воин не у тебя просил прощения?

– Прощения – у меня, потому что ты под моей опекой. Но всякий мужчина помнит, что его жизнь оплачена кровью и муками женщины. И колени он преклонял перед той, кого оскорбил его родич, забывший в своей гордыне, что рожала его все-таки женщина. Наши мужчины не кланяются друг другу, дитя мое. Только матери или возлюбленной. Или той, в которой оскорблена женщина.

Лекарь глянул на свою супругу.

– Я могу отпустить лишь тебя, услада моей старости, потому что ты не ведала, на что идешь, а Всемогущий запрещает пользоваться чужим неведением. Если ты захочешь вернуться в свой род, я отпущу тебя. Старостью моей клянусь, я не желал причинить тебе вреда, но я солгу, если скажу, что лишь из желания спасти взял тебя под мою руку. Если ты уйдешь, я приму твое решение с покорностью и до конца жизни, теперь уже недалекого, сохраню твое имя, как огонек светильника, озаряющий мрак моего сердца. Если ты решишь остаться, клянусь, никогда ты не узнаешь печали под крышей этого дома.

Тетушка Луэссэ смахнула навернувшуюся некстати слезинку.

– Не думаю, что кто-то станет печалиться по мне, – сказала она. – Если ты позволишь, господин мой, я бы уехала ненадолго – попрощаться и взять кое-что из своих вещей. И заодно передала бы племяннику права на владение. А потом, если ты вправду желаешь видеть меня рядом с собой, я вернусь.

– Я не господин тебе, госпожа моего сердца, – покачал головой лекарь. – И я не могу удерживать тебя против твоей воли. Поезжай, если так нужно. И возвращайся поскорей.

– Дедушка… мне тоже нужно съездить. Можно?

– Зачем? – удивился лекарь.

– Мне не нужно ничего… кроме моего коня. Тетушка не сможет его привести. Он признает только меня, – торопливо пояснила Валиса. – Он очень ко мне привязан. Я вернусь. Даю слово. Если нужно… я готова оставить у вас Лайни.

– Довольно! – оборвал ее старик. – Разве я просил у тебя залога? Тем более – такого залога? Если тебе нужно, поезжай, бери, что тебе нужно, и возвращайся.  Но ради Всемогущего – больше никогда не говори таких слов! Или я пожалею о том, что кровь твоя теперь принадлежит моему роду!

– Простите...

Валиса готова была сквозь землю провалиться. Увидев румянец стыда на ее щеках, старик смягчился.

– Ну, довольно. Если сейчас поедете, к вечеру ты успеешь вернуться…