21
— Хорошо, — ответил я, помолчав. — С тем условием, что сейчас я свяжу тебе руки и завяжу глаза.
Странная и дерзкая мысль пришла мне в голову.
Тина захлопала в ладоши.
— Отлично! Так у меня ещё не было!
Своим ремнём я туго соединил руки молодой женщины с перекладиной стула — Тина поморщилась. Долго я не мог разыскать никакой повязки на глаза, пока не вспомнил, что в домашней аптечке есть бинт.
— Что-то уж очень экстремально, — проворчала моя ученица, пока, впрочем, не проявляя особого нетерпения. Любо-дорого было поглядеть на неё, упакованную таким образом, я не удержался от смешка. — В чём легенда этой игры?
— Легенда? — Я слегка растерялся. Что выбрать из двух: Библию или Шекспира? Увы, Тина очень скверно знает русский язык, да и это богословие от неё так же далеко, как от меня — высшая математика, сколь бы набожной она ни была в современном значении этого слова… — Представь себе юношу и девушку, которые немедленно должны расстаться, иначе ему угрожает смерть от руки её родственников.
— Бр-р, — поёжилась Тина. — Средневековье. Но в конце-то всё будет хорошо?
— Нет, — сурово ответил я. — В конце умрут оба. Его зовут Ромео, её — Джульеттой.
Тина запротестовала, и я запоздало подумал, что неплохо было бы и рот ей заткнуть. Не обращая внимания на её протесты, я наудачу раскрыл «Ромео и Джульетту» и принялся читать, негромко, очень медленно, тщательно артикулируя и заменяя устаревшее thou на уou. Я читал с внутренней дрожью. Я сам не ожидал, насколько выразительны могут быть слова древних книг, когда произносишь их вслух. И даже «выразительны» — неверное слово: речь идёт, скорей, о заклинании, каким подчиняют змей.
J u l i e t
Then, window, let day in, and let life out.
R o m e o
Farewell, farewell! One kiss, and I’ll descend.
J u l i e t
Art thou gone so, my lord, my love, my friend?
I must hear from thee every day in th’ hour,
For in a minute there are many days.
O, by this count I shall be much in years
Ere I again behold my Romeo!
R o m e o
Farewell!
I will omit no opportunity,
That may convey my greetings, love, to thee.
J u l i e t
O, think’st thou we shall ever meet again?
R o m e o
I doubt it not; and all these woes shall serve
For sweet discourses in our time to come.
J u l i e t
O God, I have an ill-divining soul!
Methinks I see thee, now thou art below,
As one dead in the bottom of a tomb.
Either my eyesight fails, or thou look’st pale.
R o m e o
And trust me, love, in my eye so do you.
Dry sorrow drinks our blood. Adieu, adieu!
[Д ж у л ь е т т а
В окошко – день, а радость – из окошка!
Р о м е о
Обнимемся. Прощай. Я спрыгну в сад.
Д ж у л ь е т т а
Ты так уйдёшь, мой друг, мой муж, мой клад?
Давай мне всякий час всё это время
Знать о себе. В минуте столько дней,
Что, верно, я на сотни лет состарюсь,
Пока с моим Ромео свижусь вновь.
Р о м е о
Я буду посылать с чужбины весть
Со всяким, кто её возьмётся свезть.
Д ж у л ь е т т а
Увидимся ль когда-нибудь мы снова?
Р о м е о
Наверное. А муки эти все
Послужат нам потом воспоминаньем.
Д ж у л ь е т т а.
О боже, у меня недобрый глаз!
Ты показался мне отсюда, сверху,
Опущенным на гробовое дно
И, если верить глазу, страшно бледным.
Р о м е о
Печаль нас пожирает, и она
Пьёт нашу кровь. Ты тоже ведь бледна.
Прощай, прощай!
(пер. Б. Пастернака)]
Читая, я не забывал поглядывать на Тину. Она замолчала после первого предложения и слушала, и странно менялось её розовое, румяное, довольное лицо. Моя ученица побледнела, полуоткрыла рот и дышала быстрее, глубже, но не от сладострастия изменилось её дыхание — от страха. Может быть, и слёзы показались в её глазах, но этих слёз я не видел. Тина впечатлительна, как большинство молодых девушек, а в наши дни так редко говорят о смерти. В сочетании же с любовью смерть — вообще запретная тема.
Сказав последнее adieu, я захлопнул книжку, схватил Библию и свою сумку и вышел без лишних слов. Папаша Джов рано или поздно обнаружит Тину и развяжет её, если к тому времени она не освободится сама. Пожалуй, в гневе она устроит погром в моей комнате. Невелика беда.
22В школе 2378, как и в любой школе, есть общежитие для учителей, точней, не общежитие как таковое, а просто комнаты, которыми педагоги могут воспользоваться. Основная идея христианского социализма заключается в том, что каждый член общества должен безвозмездно трудиться на общество не меньше двух часов в день, и за это имеет право на такой же бесплатный набор жизненных благ: комнату и питание в общественной столовой. Работа за рамками этих двух часов совершается уже за деньги и позволяет иметь предметы роскоши.Закрывшись в свободной комнатке, которая своей обстановкой (стол, стул, узкая койка) напоминала тюремную келью, я вновь открыл Новый Завет.Я читал, и волосы порой вставали дыбом от ужаса.В свою бытность студентом я основательно изучал теологию, о чём уже рассказывал. То, что я читал, о ч е н ь походило на Истинное Евангелие, которое Понтифик восстановил после напряжённых научных штудий и богоданной властью объявил каноническим. Оч
ЧЕТВЕРГ, 23 АВГУСТА23В четверг, с грехом пополам закончив уроки, я прошёл через турникет — и в фойе сразу встретился глазами с молодым мужчиной среднего роста. Мужчина подошёл ко мне.— Вы — Нестор? — тихо спросил он по-русски.— Говорите по-английски, — так же негромко ответил я ему, содрогнувшись от страха и одновременно от наивного восторга. — Не надо привлекать к себе внимания. Как вас зовут?— Иван.— Джон, вы хотели сказать. Как вы меня узнали?— Саша подробно описала вашу одежду и внешность.— А вы Саше — кто? — бесцеремонно спросил я.— Я её жених, — сухо ответил мужчина.Я осмотрел его с головы до ног, чувствуя на губах горечь прошлого вопроса и вопросов, которые я ему не задам. Мужчина, как я уже сказал, был молод (всего лет на шесть меня старше), сложения скорее астенического, чем креп
24— Кто за вами идёт по пятам? — спросил я, едва мы оказались в комнатке одни. Иван, не отвечая, внимательно осмотрел каждую из стен, провёл пальцами по дверному косяку, поднял матрас койки, заглянул под стол, даже перевернул стул вверх ножками, чтобы глянуть на обратную сторону сиденья — и только после этого слабо улыбнулся.— Агенты службы безопасности, — пояснил он.— Вот как… Есть опасность, что они найдут вас здесь?— Есть, — Иван поглядел мне прямо в глаза, напоминая свою невесту. — Решайте сами. В ы можете уходить, я вас не задерживаю.— Нет уж, — покривился я. — Я лучше подожду. Для чего вы пришли? Что вы хотели мне передать?— Я бы сказал, но я не совсем уверен в том, что эту комнату не прослушивают, и поэтому… а, чёрт побери!У меня у самого сердце ушло в пятки: в дверь энергично замолотили.— Служба безопа
25В комнатку ввалились двое, быстро выставив перед нами жетоны агентов и так же быстро спрятав их. Один был здоровенным мужиком лет сорока пяти с широкой и густой, слегка волнистой бородой, русой, почти рыжей, а второй, лет тридцати — пониже ростом и поуже в плечах, но тоже с широкой бородой откровенно мужицкого вида. Одни эти бороды выглядели жутко (подбирают, что ли, агентов по внешнему виду, пострашней?). Оружия в руках они не держали, но что оружие! Страх настолько парализовал меня, что я не мог и пальцем пошевельнуть. Верно, верно предсказывала Саша! Дождался приключений на свою несчастную голову…Нам обоим немедленно и очень туго скрутили руки за спиной, после чего субъект пониже два раза хлёстко, сильно ударил меня по щекам.— Признавайся, дрянь, кто это такой! — закричал он пронзительным голосом. — Кого это ты привёл сюда, поганец! Говори, пока тебе не оторвали башку!— Это… мой любовник,
26Я очнулся от хохота над моей головой. Смеялись в-с-е т-р-о-е, и руки у Ивана были развязаны!«Неужели жених Саши оказался подсадной уткой? — мелькнула в моей голове ужасная мысль. — Неужели и Саша — агент?»— Очухался, — по-русски заметил псевдоинспектор. Здоровяк присел рядом со мной на корточки.— Ты, Нестор, не обижайсь на товарищей, — произнёс он на чистом русском языке. — Проверка это была. Проверка, она каждому полагается. Сдюжил, молодца. А ну-тко, присядь…Он проворно развязал мне руки.— Сейчас быстро, не привлекая ничьего внимания, мы выходим из школы и расходимся в разных направлениях, — сообщил Иван и повернулся ко мне: — Саша ждёт в-а-с, Нестор, в общественной столовой № 231, за столиком. Она вам расскажет больше. Поспешите! — иронично прибавил он. — Вдруг кто-нибудь начнёт к-л-е-и-т-ь-с-я к ней, как у вас тут говоря
27Саша действительно сидела за столиком общественной столовой и широко заулыбалась, увидев меня.— Дурацкая идея! — сердито объявил я, плюхнувшись на стул напротив неё. — А если бы у меня сердце не выдержало?— Почему же? — спокойно отозвалась она. — Как ты хочешь, чтобы мы принимали новичков: по билетам? А что касается сердца… — девушка посерьёзнела. — Лучше пусть сердце не выдержит сейчас, чем после. Ты меня извини, но… я голодна. Ты бы не мог взять обед? Мне здесь точно ничего не дадут. У меня нет… — и она приподняла правую руку, показывая мне запястье.Я набрал полный поднос и вернулся к столику. Саша принялась есть. Сердце мне стиснуло острой жалостью к ней. Боже мой, как они там живут, если даже не могут поесть в общественной столовой? Хотя отчего «они»? Разве я сам не собираюсь стать одним из «них»? Разве мне уже не выдали пропуск? Восп
28Мы нашли старый могильный памятник со столиком и двумя узкими скамьями вокруг стола, на которые и присели.— Зачем рядом с памятником этот столик? — спросил я.— Раньше люди приходили к могиле и здесь же п о м и н а л и, — отозвалась Саша. — В этом было немало язычества, но было и хорошее в этом обряде. Память — драгоценное свойство человека, и, может быть, именно она, память, а не интеллект отличает человека от животных. Разве лисы или лошади не умны? Но у них нет коллективной памяти. Сейчас люди боятся смерти, они равнодушны к своим покойникам, и к своей истории тоже равнодушны. Вот отчего кладбища — превосходное место для разговоров…— Об истории?— И об истории тоже.— Расскажи мне об истории, Саша. Я хочу знать больше об Иоанне-Павле Третьем, о первых днях Понтифика… обо всём.Александра поставила ноги на скамейку, обхватив их руками, и, по
29[ВОЦАРЕНИЕ ХАМА]— Кто? — вздрогнул я.— Антихрист, дьявол вочеловечившийся, — чётко повторила Саша. — Да, именно тот, кто сейчас правит тремя четвертями мира, кто называет себя Понтификом и Святейшим, и в ком иные слепцы видят едва ли не новое воплощение Христа. Не всегда папская тиара сидела на голове достойных людей: она венчала и убийц, и насильников, и клятвопреступников, но т-а-к-у-ю голову, которой одни рога впору, тиара ещё ни разу не венчала.Никто, по сути, не знает, откуда он взялся, кто его отец и мать. Неизвестно даже, действительно ли он родился в 2045 году…— Я и этого не знал, — пробормотал я. — Нам всегда говорили о второй половине XXI века. Бог мой, постой… ведь ему сейчас должно быть шестьдесят пять лет! А выглядит он едва ли на сорок…— Да, — кивнула Саша. — И всё
84Вечером того дня, когда наш самолёт вылетел из Новосибирска, до города долетели первые ракеты с ядерным боезарядом. В семидневной войне Российская империя перестала существовать. Воистину, мы сами находились на волосок от гибели.В монастыре Ват Суан Мок Сергей Теофилович быстро сошёлся с настоятелем и через месяц был командирован в маленькую удалённую обитель Ват Путта Бен для её обустройства. Перед уходом он отдал нам на хранение несколько образов, ранее бывших на иконостасе Крипты.Михаил Петрович, отличный художник, написал и новые.* * *…Завершая свою историю, я пытаюсь отодвинуть её от себя и взглянуть на неё издали, беспристрастными глазами. Моё изложение восьми дней из жизни Свободного Союза — ни самое полное, ни, конечно, самое лучшее. Я, простой инструктор истории, не был вхож в элиту антихристианского общества, ни разу не посетил Христианию, и, вероятно, глазами генерала Liberatio Mundi или высокопоставленн
83Потянулись тоскливые дни. Михей потребовал принести нам Свод законов Российской империи (дали без возражений) и однажды, листая, воскликнул:— Эврика! «Духовные лица, произведённые в сан согласно традициям своей религии, за исключением “свободного католичества”, не могут быть задерживаемы без предъявления обвинения»!— Сергей Теофилович! — тут же оживился я. — Неужели вы не можете произвести нас… в дьяконов, скажем?Наставник развёл руками, грустно улыбаясь.— Я не архиепископ…— А в… буддийских монахов?— И это не могу. На церемонии должны присутствовать, как минимум, четыре полных монаха, не считая знатока Учения, который её проводит.— А в буддийских послушников?— Два монаха должны быть свидетелями…— А в кого-нибудь ещё ниже рангом? — не отставал я.Сергей Теофилович за
82В это сложно поверить, но до восточной границы Свободного Союза мы добрались почти без приключений. Впрочем, у Империи Хама были тогда другие заботы. Международная обстановка накалялась, и голоса в пользу войны раздавались всё громче.Мы перешли границу Российской империи пешком, ночью. Почти сразу же мы были арестованы пограничниками и отправлены в одно из отделений полиции Екатеринбурга.Не предъявляя нам обвинения, офицеры контрразведки Российской империи специальным автомобилем «этапировали» нас в Новосибирск, где нам отвели чуть более просторную камеру.Начались допросы.Следователь Татищев (в чине штабс-капитана) был вежлив, осторожен, мягок. Нам не угрожали, не кричали на нас, даже и речи не шло об избиениях или пытках. Более того, нам (неслыханная вольность для арестованных) вернули наши личные вещи, предварительно осмотрев их. (Впрочем, у Михея отобрали кривой нож, и он долго сокрушался по этому поводу.) Относи
81Мы ехали днём и ночью, останавливаясь только для того, чтобы забежать в придорожное кафе или магазин (каждый раз уходили только двое, двое оставались в фургоне). За рулём попеременно сидели то Михей, то Михаил Петрович. Ему на руку укрепили «браслет» пастора, а я, скрывая отвращение, должен был, на случай проверок со стороны дорожной полиции, залезть в платье «сестры Справедливости». (Михаилу Петровичу предлагать этот опыт никто из нас даже не решился, и то: засунуть телёнка в женский чулок было бы проще.) Меньше всего хотелось этого маскарада — с другой стороны, любой маскарад помогает забыться…О Саше мы не говорили.Спали тоже попеременно, и однажды ночью я проснулся на узкой трясущейся лавке фургона оттого, что понял: по моим щекам непрерывно бегут слёзы. Кажется, я даже застонал, как ни пытался удержать этот стон, как ни сжимал губы.Сергей Теофилович, в темноте еле различимый (свет в салоне мы не
80Сигналами и сочным русским трёхэтажным матом «святой сестры» фургон прокладывал себе дорогу через толпу.Я оглянулся назад. В салоне были только Михаил Петрович и Сергей Теофилович.— Где Иван? — спросил я, едва мы выехали на свободную улицу.— Мне почём знать, — огрызнулся Дед Михей. — Нянька я ему, што ль? Улетела птица в неведомы края.— Подумай, Михей Павлович: ведь ему невыносимо осознавать свою невольную вину перед Аней и быть с нами рядом, — тихо произнёс наставник за моей спиной. — Он прочитал её письмо. Может быть, он ушёл навстречу подвигу. Или падению... Но будем верить в лучшее.— А… Нэри?— И она ушла, — вздохнул Сергей Теофилович. — И про неё, Нестор, тоже не знаем, куда. Как, собственно, не знаем, откуда она явилась. Она оставила послание, которое мы вскроем перед границей Российской империи.— Сергей
79Литургия продолжилась. Десяток человек после этого, не вынесшие мерзости и адского ужаса зрелища, встали со своих мест и вышли через обычный вход. Я был среди них. Служба безопасности не пыталась нас задерживать, агенты оцепенели, жадно раскрыв глаза происходящему. Да, такое нечасто увидишь!Подкашивающимися ногами я добрёл до проезжей части — и вздрогнул, когда прямо над моим ухом прозвучал острый сигнал клаксона.Не может быть! Чёрный фургон похоронного бюро «Последний путь», наш старый знакомец! Дед Михей, в трещащем по швам платье «суки Господней», из которого нелепо торчали его волосатые руки, высунулся из окошка.— Сигай в кабину, живо! — завопил он. — Поехали!
СРЕДА, ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТОЕ АВГУСТА78Гигантская толпа собралась на площади перед храмом Христа Спасителя. Люди в нетерпении задирали головы к огромным уличным стереоэкранам, которые должны были транслировать литургию в прямом эфире, толкались, перешучивались, бранились, шумно дышали, распаляясь мыслью о сладком зрелище, будто нечаянно прижимались друг к другу поближе…Но Саша, в накидке «царицы Ыгыпетьской» шла гордо, прямо, царственно держа голову, и её — пропускали, перед ней — расступались.На входе работали три поста службы безопасности, и мы выбрали молодого африканца, понадеявшись, что тот недавно прибыл в Москву и не слышал нашумевшей истории о Лиме. Чернокожий юноша широко осклабился, проведя считывающее устройство над Сашиным запястьем.— Добро пожаловать, ваше преподобие, — поприветствовал он Сашу. — И вам, ваше преподобие, — сухо обронил он мне, надевшему &l
77Сергей Теофилович в своей келье читал древнюю Кхуддака-никаю, увидев нас, с удивлением поднял глаза и медленно закрыл книгу.— Вы всё-таки решили настаивать сегодня на заупокойном обряде? — спросил он.— Нет, — ответила Саша, прикусив губу (кажется, она была готова и расплакаться, и рассмеяться). — На венчальном, батюшка.* * *…Обряд венчания завершился, а никто не расходился, и даже с места никто не сдвинулся. Все стояли и смотрели на нас, безмолвно, пронзительно, и мне сжало сердце благодарностью и мýкой.— Идите, — шепнул наставник, наконец.И едва не на цыпочках мы вышли из храма Крипты, а все продолжали стоять, глядя нам вслед....Меня удивила землянка Саши (западная, бывший армейский дот). Я, думая прямолинейно и несколько наивно (что всегда свойственно молодости), ожидал увидеть в жилище председателя голые бетонные стены и пол, мишень для метания н
76Мы вышли из Крипты и действительно пошли по лесу. Саша, к моему изумлению, надела лёгкую белую блузку. Была она в ней так хороша, что я и посмотреть на неё боялся — оттого сразу начал хрипловато выкладывать то, что знал:— Лима сказала мне, что девушки будут с трибун бросать букеты. О н попросит выйти ту, чей букет ему понравится. Здесь есть несколько сложностей. Во-первых, служба безопасности на входе будет считывать метки и отнимет букеты у всех, кто не является жрицей или дивой.— Что за беда! — беспечно отозвалась Саша. — У нас же есть её браслет, «царицы Ыгыпетьской», как говорит Дед Михей. Нет худа без добра. Но с букетом ты меня действительно огорчил. Разве может букет полевых цветов от скромной партизанки соперничать с роскошными тепличными розами этих высокопоставленных блудниц? Неужели на самом деле придётся метать нож с трибуны? Больно уж это ненадёжно, и слишком обидно будет промахнуться, пра