บททั้งหมดของ Шарада мертвеца: บทที่ 21 - บทที่ 30

Как и обещал маркиз, кабинет Брехтова был удостоен его сиятельным присутствием ровно в восемь часов вечера. Оба выглядели усталыми, но довольными.– У вас есть что-то интересное, – подмигнул де Конн на ухмылку своего молодого приятеля.Тот подправил усики, погладил уже обросшее щетиной лицо и оттянул плотно прилегавший ворот мундира.– По трактиру Фразера, Авад Шаклович, я не узнал ровным счетом ничего.– Тогда грязную игру конкурентов можно отбросить, – заключил де Конн.Брехтов согласно кивнул.– Относительно Памфилия… Он действительно пропал. Живет с тетей, но та его не видела аж два дня.– А тетя выдвигала какие-либо предположения относительно его исчезновения? Говорил ли он с ней о своих планах?– Сведений о том у меня пока нет, но, если пожелаете, мы можем сейчас же навестить ее сами и расспросить обо всех подробностях.М

Маркиз де Конн остался наедине с зеркалом. Ночь беспокоила. Ее затаенная тишина. Отсутствие голосов, лишь шепотливый скрип по углам.– Пора навестить Фешу, – вслух произнес он и открыл один из своих чемоданов. – Бог знает, что там происходит, но Алена всерьез начинает беспокоить меня.Зеркало осветилось призрачно-зеленым светом и дрогнуло от глухого рычания Абдшу.– Я думал, ее бессонница связана с проказами моего братца, Таликоана, неугомонного демона сновидений.– Его вмешательство исключено, – мотнул головой маркиз. – Я позаботился об этом…Он нашел тряпичную куклу, набитую заговоренной травой. Ее сделала Фешу, Феодора Молчаловна, маленькая старушка из местных чухонцев. Ее древний народ, вепсы, непреклонно следовал обычаю вязать обереги, заговаривать камни и общаться с духами, как с добрыми соседями. У них не было «главного бога», за которого требовал

В утренний час невская столица, погруженная в болезненно бледное зарево солнца и дымный чад труб, напоминала стучащего от холода зубами и щерящегося на холодный свет огромного зверя, пробуждающегося в сером окружении воды и туч. Петербург встряхивался от туманного сна, звеня колокольцами почтовых колясок, чавкая грязью под ногами, ругаясь и ворча, отхаркивая мокроту на покрытую рытвинами брусчатку, надрывно скрипя дверями и колесами.Лакей маркиза разбудил Петра Георгиевича Тилькова, торжественно доложив о том, что хозяин ждет его в экипаже и ему приказано немедля быть в присутствии сиятельного со своим докторским саквояжем. Врач лишь обмыться успел. Всуе помолился, кряхтя оделся, махнул рукой на свое отражение в зеркальце и помчался к конюшням маркизова дома. Его усадили напротив хозяина, с Барыгой. Рядом с врачом сел Кабеза.– Вы голодны? – поинтересовался де Конн и, не дождавшись ответа, открыл стоявший у его ног небольшой сундук. Оттуда пахнул

Маркиз де Конн решил не завтракать дома, поскольку его ждали Конуевы к десяти. Выйдя из экипажа на Исаакиевской, он перешел деревянный мост и направился проведать государя Петра[1]. Утреннее небо ничуть не прояснилось, букой дулось свинцовыми тучами на усталых от него людей и недовольно грозилось очередным ливнем, а то и бурей. Будочники у Невы недоверчиво посматривали на неспокойные волны, прося конных лихачей и читающих на ходу прохожих быть осторожней на плавучем мосту. Все спешили, уткнувшись в воротники, смотря исключительно под ноги – туда, где в лужах отражалось угрюмая серость.Махнув рукой взметнувшемуся всаднику, де Конн медленно побрел по Галерной к своему новому пристанищу. – Любовь и согласие тебе, Путник.Де Конн остановился, обернулся. Он оказался посередине еле узнаваемой площади. Он был здесь, но не помнил, когда… вернее… где?– Опять ты? – поднял он голову на босоногую

– Расскажите мне о нем, – тихо произнес де Конн, как только скорбь Татьяны утолилась выплеском слез и рыданий.– Он был сумасшедшим! – вырвалось у девушки.– Прошу, сударыня, просто расскажите о нем, – еще мягче попросил маркиз, понимая, что чувствовала его молодая соседка. – Позвольте мне налить вам коньяку.Она всхлипнула, оторвалась от плеча де Конна и обидчиво буркнула.– Не знаю, любила ли я его, но в нем была какая-то сумасшедшинка, которая просто заводила меня… если вы понимаете, о чем я говорю.– Понимаю, сударыня.На столике перед козеткой устроились бутыль Clos de Griffier Vieux 1788 года и два круглых бокала.– Мы встретились на Гостином дворе. Я с папенькой была.– Когда это случилось?– Одиннадцатого этого месяца.– Две недели назад?Та кивнула в