В этот момент мы лихо въехали в наш старый двор, и Рома филигранно припарковался у подъезда.
– Выходи, Ромашка. Мы дома, – нахально скомандовал он.
– Это не мой дом! И если попробуешь вытащить меня из машины, я буду визжать так, что наши бабульки сюда всех ментов Центрального района вызовут, – прищурившись, пригрозила я.
– Лизонька, не провоцируй зверя обещаниями, – наклонился ко мне Рома, дразня. – Фантазии о тебе, извивающейся и вопящей подо мной от удовольствия, и так делают меня малость неадекватным.
Нет, ну не охамевшая ли в корень морда? Еще какая, вот только потряхивает меня уже не только от злости.
Рома опять нагло ухмыльнулся и, обойдя машину, распахнул дверцу. Наклонившись,
РоманЯ лежал, прижавшись всем телом к моей Ромашке, и старался как-то уместить у себя в голове то, что сейчас чувствовал. Если не осознать полностью, то хоть как-то немного привыкнуть к тому, что наконец держу в руках свою мечту. Не абстрактную, а реальную, живую мечту. Ту, что почти всю мою сознательную жизнь была моим наваждением и недоступным наслаждением в одном флаконе. Мою самую первую и самую мучительно-острую эротическую фантазию, что сводила меня с ума много-много ночей с того самого момента, как только меня вообще стали интересовать особи противоположного пола. А последние дни с того вечера, как эта моя личная катастрофа опять ворвалась в мою жизнь, не проходило и часа, чтобы ее образ не маячил в моем сознании хотя бы отдаленно, как белый шум или бесконечный аккомпанемент моей извечной тоски по невозможному.Лиза Ромашина. Моя Ромашка. Моя рана в сердце столько
Я открыла глаза сразу и замерла от незнакомого запаха. Мысли услужливо нарисовали мне быстренько полную картинку того, что я натворила. Мерное дыхание в мой затылок сообщило о том, что Рома спит. Его рука собственнически прижимала меня к себе, и даже ногу он на меня закинул, для верности, очевидно. Я тихонько пошевелилась. Рома вздохнул, но не проснулся. Осторожно, очень медленно я выскользнула из его объятий, сунув ему под руку мою подушку. Тело отзывалось ломотой и приятной болью в весьма неприличных местах.Впотьмах отыскала свое платье, золотистой лужей отсвечивавшее на полу. Конечно, о поиске нижнего белья речи и не шло.Мои туфли и сумочка были потеряны еще где-то на первом этаже. Уже на подходе я услышала низкую вибрацию моего телефона.– Да! – шепотом ответила я, выхватив его из валявшейся на полу сумочки.– Лизка? – после секундной паузы раздался шепот Ленки.– А кого ты хотела услышать?– Да пеще
Я открыла глаза сразу и замерла от незнакомого запаха. Мысли услужливо нарисовали мне быстренько полную картинку того, что я натворила. Мерное дыхание в мой затылок сообщило о том, что Рома спит. Его рука собственнически прижимала меня к себе, и даже ногу он на меня закинул, для верности, очевидно. Я тихонько пошевелилась. Рома вздохнул, но не проснулся. Осторожно, очень медленно я выскользнула из его объятий, сунув ему под руку мою подушку. Тело отзывалось ломотой и приятной болью в весьма неприличных местах.Впотьмах отыскала свое платье, золотистой лужей отсвечивавшее на полу. Конечно, о поиске нижнего белья речи и не шло.Мои туфли и сумочка были потеряны еще где-то на первом этаже. Уже на подходе я услышала низкую вибрацию моего телефона.– Да! – шепотом ответила я, выхватив его из валявшейся на полу сумочки.– Лизка? – после секундной паузы раздался шепот Ленки.– А кого ты хотела услышать?– Да пеще
Утро меня приветствовало не только противным зудением будильника, но и ощущением эмоционального похмелья. Думаю, такое знакомо почти всем. Ночью ты совершаешь нечто безумное, что воспринимается вполне нормальным и даже гармоничным, а утром тебе открывается вся глубина заблуждения и несуразность собственных действий. Или, скажем, накануне приходишь к неким выводам и решениям, практически дарующим просветление, но с наступлением нового дня малодушно не находишь в себе достаточно решимости начать жить в соответствии с недавними озарениями. Знакомо? Говорят – утро вечера мудренее. А по-моему, так еще местами и трусливее или, может, ленивее, но с точки зрения эмоций – трезвее. То, что еще вчера казалось доведенным до грани или жизнеопределяющим, с первыми лучами солнца видится уже не столь контрастным и окончательным. Это я, собственно, к тому, что решимости пойти на работу, где меня вполне мог поджидать Рома, я в себе не нашла. Поэтому, прямо
Я сидела на кухне, поджав ноги на мягком табурете, и пристально смотрела на початую бутылку вина и недопитый стакан передо мной. Да, я в курсе широко известного факта, что алкоголь не решает проблем, но небольшая хмельная анестезия, дающая временную передышку от упорно грызущих мозг мыслей, самое то сейчас. В дверь настойчиво позвонили. Само собой, я никого не ждала, и любой стоящий снаружи мог оказаться нежеланным гостем, поэтому я почти прокралась в прихожую на цыпочках, твердо настроенная не дать вынудить себя на разговоры, к которым не готова, если вдруг Роме или мужу как-то удалось найти меня. Уже подходя к двери, я расслышала возбужденные голоса Дани и Ганса и расслабилась. Эти мальчишки не угроза для подобия моего душевного равновесия, временно дарованного парой стаканов вина. Снаружи обнаружилась вся неразлучная троица с широкими улыбками на довольно милых мордахах, несмотря на их общий агрессивный имидж.
РоманК столу подошел худенький парень в форме официанта, со впалой грудью и веснушками, особенно ярко выделявшимися на бледной коже лица.– Я прошу прощения, – еле слышно промямлил мальчишка, – но ваша спутница просила вам передать, что бы вы ее не ждали.– Что, прости? – схватился я за край стола, ощущая, как каждый мускул натягивается.Парень растерялся и закашлялся, очевидно, совершенно теряясь.– Она просила передать, чтобы вы ее не ждали, и еще попросила больше не искать. – От его откровенно сочувствующего тона стало тошно.Мне очень захотелось отправить все, что стояло передо мной на столе, в стену. Просто смотреть, как предмет за предметом врезается в стену с фактурной штукатуркой.Как разлетаются на десятки осколков тарелочки и кофейные чашки.Как медленно по чистым стенам начнет стекать смесь кофе и дорогих десертов.Мне очень хотелось это увидеть.Но я сидел и с
– Так, милые дамы, покидаем гримерку. Ребятам нужно готовиться к выступлению. – Я громко похлопала в ладоши и открыла дверь, предлагая всем девицам убираться.– Эй, да кто ты такая, сука, чтобы нам указывать? – Сильно нетрезвая девица, густо покрытая цветными татуировками, с тоннелями в ушах и многочисленным пирсингом, вперила в меня осоловелые, сильно покрасневшие глаза.Она откровенно ерзала на коленях у Торка, буквально трахая его на сухую на глазах у всех. Неожиданно она оказалась на полу на заднице и шокированно уставилась на парня.– Что за на хрен?! – возмущенно завизжала она.– Никто так не разговаривает с нашей Элизабет, ясно, сучка? – неожиданно зло заорал он на нее. – А теперь встала и пошла отсюда на хрен!
Я помчалась из ресторана так, будто у меня за спиной был лесной пожар. В лифте буквально задыхалась от тех эмоций, что рвались наружу, причиняя боль и вызывая отчаянное желание кричать во все горло. Что со мной? Я ревную Рому? Ревную, да, безусловно. В однозначности эмоции, от которой прямо лихорадило, не было ни единого сомнения. Но он мне никто! Так, случайный партнер на ночь и несуразный мальчишка из почти забытого детства. Я ведь не могу испытывать к нему никаких чувств, а уж тем более такого удушливого, скручивающего в тугой узел собственничества. Не могу! Не должна! Это я сама не хотела больше его присутствия в новой версии моей жизни! Я сбежала, не пытаясь хоть как-то сгладить или замаскировать побег под что-то более взрослое или удобоваримое. Я убедила себя, что Рома абсолютно не мой тип. Так что ни о какой собственной эксклюзивности для такого мужчины в принципе речь не шла никогда, ведь я изначально четко представляла, какой он, и это и было