Утро меня приветствовало не только противным зудением будильника, но и ощущением эмоционального похмелья. Думаю, такое знакомо почти всем. Ночью ты совершаешь нечто безумное, что воспринимается вполне нормальным и даже гармоничным, а утром тебе открывается вся глубина заблуждения и несуразность собственных действий. Или, скажем, накануне приходишь к неким выводам и решениям, практически дарующим просветление, но с наступлением нового дня малодушно не находишь в себе достаточно решимости начать жить в соответствии с недавними озарениями. Знакомо? Говорят – утро вечера мудренее. А по-моему, так еще местами и трусливее или, может, ленивее, но с точки зрения эмоций – трезвее. То, что еще вчера казалось доведенным до грани или жизнеопределяющим, с первыми лучами солнца видится уже не столь контрастным и окончательным. Это я, собственно, к тому, что решимости пойти на работу, где меня вполне мог поджидать Рома, я в себе не нашла. Поэтому, прямо
Я сидела на кухне, поджав ноги на мягком табурете, и пристально смотрела на початую бутылку вина и недопитый стакан передо мной. Да, я в курсе широко известного факта, что алкоголь не решает проблем, но небольшая хмельная анестезия, дающая временную передышку от упорно грызущих мозг мыслей, самое то сейчас. В дверь настойчиво позвонили. Само собой, я никого не ждала, и любой стоящий снаружи мог оказаться нежеланным гостем, поэтому я почти прокралась в прихожую на цыпочках, твердо настроенная не дать вынудить себя на разговоры, к которым не готова, если вдруг Роме или мужу как-то удалось найти меня. Уже подходя к двери, я расслышала возбужденные голоса Дани и Ганса и расслабилась. Эти мальчишки не угроза для подобия моего душевного равновесия, временно дарованного парой стаканов вина. Снаружи обнаружилась вся неразлучная троица с широкими улыбками на довольно милых мордахах, несмотря на их общий агрессивный имидж.
РоманК столу подошел худенький парень в форме официанта, со впалой грудью и веснушками, особенно ярко выделявшимися на бледной коже лица.– Я прошу прощения, – еле слышно промямлил мальчишка, – но ваша спутница просила вам передать, что бы вы ее не ждали.– Что, прости? – схватился я за край стола, ощущая, как каждый мускул натягивается.Парень растерялся и закашлялся, очевидно, совершенно теряясь.– Она просила передать, чтобы вы ее не ждали, и еще попросила больше не искать. – От его откровенно сочувствующего тона стало тошно.Мне очень захотелось отправить все, что стояло передо мной на столе, в стену. Просто смотреть, как предмет за предметом врезается в стену с фактурной штукатуркой.Как разлетаются на десятки осколков тарелочки и кофейные чашки.Как медленно по чистым стенам начнет стекать смесь кофе и дорогих десертов.Мне очень хотелось это увидеть.Но я сидел и с
– Так, милые дамы, покидаем гримерку. Ребятам нужно готовиться к выступлению. – Я громко похлопала в ладоши и открыла дверь, предлагая всем девицам убираться.– Эй, да кто ты такая, сука, чтобы нам указывать? – Сильно нетрезвая девица, густо покрытая цветными татуировками, с тоннелями в ушах и многочисленным пирсингом, вперила в меня осоловелые, сильно покрасневшие глаза.Она откровенно ерзала на коленях у Торка, буквально трахая его на сухую на глазах у всех. Неожиданно она оказалась на полу на заднице и шокированно уставилась на парня.– Что за на хрен?! – возмущенно завизжала она.– Никто так не разговаривает с нашей Элизабет, ясно, сучка? – неожиданно зло заорал он на нее. – А теперь встала и пошла отсюда на хрен!
Я помчалась из ресторана так, будто у меня за спиной был лесной пожар. В лифте буквально задыхалась от тех эмоций, что рвались наружу, причиняя боль и вызывая отчаянное желание кричать во все горло. Что со мной? Я ревную Рому? Ревную, да, безусловно. В однозначности эмоции, от которой прямо лихорадило, не было ни единого сомнения. Но он мне никто! Так, случайный партнер на ночь и несуразный мальчишка из почти забытого детства. Я ведь не могу испытывать к нему никаких чувств, а уж тем более такого удушливого, скручивающего в тугой узел собственничества. Не могу! Не должна! Это я сама не хотела больше его присутствия в новой версии моей жизни! Я сбежала, не пытаясь хоть как-то сгладить или замаскировать побег под что-то более взрослое или удобоваримое. Я убедила себя, что Рома абсолютно не мой тип. Так что ни о какой собственной эксклюзивности для такого мужчины в принципе речь не шла никогда, ведь я изначально четко представляла, какой он, и это и было
РоманПосле двух мучительно тянувшихся месяцев поисков, моя Ромашка наконец лежала, крепко прижавшись к моему телу, притихшая и молчаливая. Наверняка думала. И ох, уж мне эти ее мысли.Я чувствовал вину за то, что набросился на нее, как взбесившийся похотливый зверь, не желавший терпеть ни единой лишней минуты. Но в тот момент, когда она снова оказалась в моих руках, податливая, теплая, обманчиво моя, мой мозг взорвался, уничтожая любое понятие о деликатности, терпении, хоть какой-то внешней красоте самого процесса. Осталось только дикое ослепляющее вожделение, которое скрутило меня так жестко и безотлагательно, что соображать я уже не мог. Самое ужасное, что, реши Лиза в тот момент остановить меня, кричи во все горло «Нет!», я бы вряд ли мог очнуться, вынырнуть из этого иступленного дурмана. Это была лавина, что подмяла меня, без малейшей возможности повернут
Я отключилась и проснулась от ощущения, что тепло тяжелого тела рядом сменилось прохладой одеяла. Поежившись, ощутила такую сладостно-тянущую боль во всем теле. Улыбнувшись, я натянула одеяло до подбородка и приоткрыла глаза. В сероватых лучах раннего рассвета разглядела Рому, который сидел на краю моей кровати уже полностью одетым. Его широкие плечи были ссутулены, как от огромной тяжести. От вида его мощной спины, как-то пораженчески согнутой, мне стало не по себе. Как будто он уже вдруг стал от меня безумно далек, и это причинило неожиданную боль.– Уже уходишь? – прочистив горло, хрипло спросила я.Рома резко обернулся и порывисто протянул руку ко мне, коснулся щеки в очень нежном и трепетном жесте, а потом сжал пальцы в кулак, словно пряча там воспоминание об ощущении моей кожи.– Я ведь обеща
Следующие две недели принесли мне одни расстройства.Во-первых, Дани начал вести себя как полный засранец. Он словно поменялся с Торком мозгами и даже превзошел его многократно.Если Торк, кажется, стал браться за ум, и я видела его с бутылкой пива все реже, то Дани постоянно был, мягко сказать, навеселе.Доходило до того, что пару раз нам его, невменяемого, пришлось держать под холодным душем и отпаивать кофе, чтобы не сорвал концерт. При этом он постоянно грубил мне, откровенно или завуалированно, и пытался задеть.Что касается поклонниц, то он вел себя безобразно вызывающе, будто долбаные отвязные рокеры 80-х. Я то и дело заставала его занимающегося сексом в самых неподходящих для этого местах. Причем постепенно мне стало казаться, что он нарочно стремился к тому, что
РоманВозвращаться домой без моей Лизы было тяжело. Конечно, во время поисков у меня не было иллюзий, что достаточно нам пересечься, и она последует за мной, куда скажу. Это вам не голливудские сопли, когда влюбленные, все резко осознав, бегут в финале навстречу друг другу, а ветер эффектно развевает их волосы. Но, проведя рядом с ней несколько слишком коротких часов, погрузившись в атмосферу ее тепла, запаха, прикосновений, сейчас я ощущал себя каким-то переполовиненным и замерзшим. Еще тяжелее эту дорогу домой делало осознание того, что у меня нет полной уверенности, что моя Ромашка действительно вернется ко мне. Все, что мне оставалось, – это надежда. Иначе зачем мне дом, в котором нет ее или хотя бы мечты о том, что Лиза однажды появится.Дни шли, и я ждал от нее звонка, СМС, хоть чего-нибудь. Но ничего не было, и это угнетало меня все больше. По сто раз на дню я хватался за телефон, но откладывал его. Я обещал дать ей этот долбаный месяц. Обещал. Только как