Глава 11. Прогулка

Вернувшись в гостевые покои, маркиз де Конн все же чувствовал себя так, будто его бросили в железную клеть и вот-вот должны поднять створку в проход, ведущий к логову зверя. Что-то нависало над ним, что-то опасное и тревожное. Интуиция настырно твердила о том, что в доме неспокойно. Он даже припомнил слова Евгении о плохом месте… Ну, да лучше пройтись! Де Конн прихватил тяжелую трость и тихим ходом взял курс к Адмиралтейству. Вот и Крюков канал^[1]. Здесь всегда оживленно на спусках к воде. Водовозы, лодочники, караулы, разносчики и сгребающие лошадиный навоз дворники. На самой набережной гуляющих почти никого, кроме не знающих ни холода, ни жары воркующих парочек. Де Конн перешел Галерный мост и остановился в размышлениях, куда идти дальше. Краем глаза выхватил из немногих пешеходов темную фигуру. Она отделилась от стены и застыла в ожидании. Справа – казармы и трактиры, слева – набережная Невы и ледяной ветер. Маркиз шагнул вперед и замедлил шаг. Фигура позади, прячась в тени и пригибаясь, не отставала.

«Похоже, господа наемные убийцы все-таки вынюхали меня, – подумалось маркизу. – Что ж, милостивый государь, посмотрим, с чьей ты грядки…»

Каперское прошлое никогда не покидало де Конна. Как дворянин он всегда был спокоен и учтив, но, когда чувствовал угрозу, становился опасен для тех, кто покушался на него хоть в самой малейшей степени. Он знал все трюки баратерос и был готов к краткому и смертельному поединку… Однако следовало бы проверить, точно ли согнутая тень следовала именно за ним. Впереди трактир Фразера. Туда и шагнул де Конн. Если слежка за ним действительно шла, то наемнику придется подождать его. Пусть померзнет!

Удар колокольчика над дверями трактира сразу привлек внимание всегда услужливых официантов.

– Куда желаете? – высокий ухоженный человек моментально возник перед посетителем.

– Куда-нибудь в уголок.

Английский трактир, наполненный иностранцами с торговых кораблей и золотой петербургской молодежью, был просторен и светел, чему премного служили огромные зеркала, украшавшие все стены заведения. Канделябры, картины на стенах, подсвечники и сальветы на столах. Пряный воздух, знакомая суета… Маркиза удивило меню трактира, а именно выбор сладких вин. Оно было приятно разнообразным и невероятно дорогим.

– У вас есть «Бланди Солера» семьсот девяносто пятого года?

– Если вас интересует мадейра, то у нас есть «Террантез» семьсот восьмидесятого! – выплеснул сияющий официант. – Желаете продегустировать?

– Ха, извольте! – ответил де Конн и по корсарской привычке шлепнул о стол золотым дублоном, чтобы ни у кого не возникало сомнений в его платежеспособности.

Между тем стол начал заполняться закуской соответственно платежу и вину: терпкий сыр, наперченная ветчина, устрицы и копченая рыба. Однако, взглянув на принесенную бутылку, маркиз произнес:

– Покажите мне пробку, – а после ее осмотра, добавил: – Мне надо переговорить с буфетчиком, а еще лучше с управляющим этим заведением.

Официант хотел было объяснить посетителю, что время нынче вечернее и управляющий, господин Лекок, пребывает в занятости. На это маркиз тихо, но жестко отрезал:

– Если вы не желаете поцеловать двери своего трактира завтра утром, советую вам найти способ вытянуть своего хозяина из занятости этим же вечером.

Через пять минут де Конн стоял перед дубовым столом в кабинете Лекока.

– Это полный абсурд! – вытирал тот взмокшую шею. – Откуда вы взяли, что вино не что иное, как подделка? – маркиз вздохнул, понимая, что сейчас творилось в голове бедного управляющего. В полном смятении он не мог остановиться, разговаривая, скорее, сам с собой, нежели с посетителем. – Мы как бутылку открыли, так тут же ее и закрываем той же пробкой, добавляя воск с печатью, чтобы никто на такую ценность не посягнул. Сама бутылка промаркирована, как указано в перечне вин…

Де Конн развел руками.

– Уважаемый, пробка слишком длинна, и бутылка не принадлежит означенному сорту вина, несмотря на то что маркирована^[2] трафаретом с подлинника, хотя и это можно подделать.

– Может, вино было профильтровано, а бутылки и пробки заменены… Бывает же такое при повреждениях.

– Да, бывает, – согласился маркиз. – Скажите-ка мне лучше, как часто посетители отравляются у вас?

Вопрос обескуражил Лекока. Он безвольно открыл рот, издал сдавленный звук, покраснел и тяжко выдохнул.

– Отравлений у нас никогда не было, кроме одного случая с двумя посетителями летом девятого года и трагической смертью на следующий день…

– Могу ли я взглянуть на бутылку из партии тех, что были выпиты теми несчастными?

Управляющий пожал плечами, буркнул: «То, от чего умер господин Линдорф, у нас более не имеется, но относительно тех двоих извольте», – и удалился.

Линдорф? Это имя де Конн уже слышал. Минуты две спустя на столе стоял ящик с тремя оставшимися бутылками «Мальвасия Солера» восемьсот первого года. Де Конн покрутил одну из них в руках, откупорил, принюхался, бросил требовательный взгляд на управляющего. Тот послушно достал бокал из буфета, протер белым полотенцем и поставил на стол. Маркиз после всех ритуалов смакования вина расстроено произнес.

– Это тоже подделка, но… сорт винограда верный… ничего не понимаю… хотя… – он походил по кабинету с бокалом в руке… – Ах, ну конечно… плохой год… вполне возможно…

Лекок ничего не понимал в поведении посетителя, разве только то, что все его бессмысленное бормотание, возможно, вело к разгадке тех злополучных отравлений, после которых их трактир чуть не разорился.

– Вот что, милейший, – наконец вышел из задумчивости де Конн, – предоставьте мне список тех, кто продал вам сие «оригинальное» вино, и я сохраню эту неприятность с подделками в тайне.

– На это уйдет пара дней, у меня нет сведений при себе…

– Пришлите мне результаты запроса в дом Конуева, на Аглинской линии… Всего хорошего.

На этом маркиз покинул трактир, так и не притронувшись к еде, но оставив золотой дублон на круглом лакированном столике.

Несмотря на прошедший час, темная фигура ждала маркиза шагах в двадцати, и, как только де Конн побрел в сторону дома, ее согбенная тень снова пришла в движение. Сомнений нет, за ним следили! Он свернул вправо, в Замятин переулок, и тут же прижался к углу в ожидании отставшего преследователя. Если кому-либо в голову приходила мысль напасть на маркиза де Конна, злодеям оставалось раскаиваться об этой оплошности до конца жизни.

С полминуты шаги торопливо приближались. Незнакомец шаркал и сильно пыхтел. «Старик», – понял маркиз, но тактики решил не менять. Как только шум шагов достиг угла, за которым стоял де Конн, рука его выстрелила вперед и пальцы, точно щупальца осьминога, обхватили горло преследователя. Еще секунда, и выхваченная из мрака «дичь» повисла перед ним, словно тушка индейки над поварской плитой. Подержав трепыхающееся тело пленника в воздухе пару мгновений, маркиз прижал его к стене, отпустив шею. Из-под войлочной шляпы на де Конна вылупились круглые светло-серые глаза старика лет семидесяти. Он дурно пах, был растрепан, плохо одет и беззуб.

– Ты стар, – процедил маркиз сквозь сжатые зубы, свирепо сверкнув глазами, – так что я тебе только руки переломаю.

С этими словами для острастки де Конн крутанул тяжелой тростью перед носом незнакомца.

– Ой, любезный! – тот неожиданно требовательно повысил голос. – Я хоть и тихоня, но орать-то умею!

Маркиз оторопел. Совершенно определенно перед ним был не вор и не разбойник. Он ослабил руку, которой удерживал старика, но к стене прижимать продолжал. В свое время, он прошел прекрасную науку о том, как обманчивы бывают самые невинные на вид люди.

– Кто ты такой? – сухо спросил де Конн.

– Фрол я, Семеныч, с Уралу, но нынча на отгулах… то бишь это… машина в шахте хряпнулась, вот я по городам батрачу…

– Крепостной?

– Был, барин, а нынча вольноотпущенник.

– Зачем ты шел за мной, Фрол Семеныч с Уралу?

Смягчившийся тон барина позволил старику перевести дыхание, и он попытался улыбнуться, обнажив голые десны.

– Я шо, я работу искал… и это… нашел. В доме вашем, аха. Я вам поболее скажу: знак мне был. Идусь я и – бац! – облачко у ворот вашенских вижу, аха, сюда, мол, иди… А быструха ваша зубатиться начала, вот старый я, мол, не гожусь… Понимаете ли, менпризировать^[3] меня взялась…

– Митькеевна?

– Она самая… злыдня косолапая…

С минуту де Конн соображал, в чем дело. Очевидно, старика прогнали, когда тот работу просил, но, увидав неспешно выходящего из ворот дома человека с тростью, старик рискнул приклеиться с просьбой рассмотреть его запрос о работе, приняв маркиза за хозяина дома… Он открыл было рот, чтобы продолжить допрос Фролки, но в ту же минуту, в момент напряженного осмысления, взор де Конна выхватил фигуру женщины, стоящую у угла в конце переулка. Она выглядела рассеянной, но ухоженной, хорошо одетой и приветливой. Взгляды их встретились. Де Конн глотнул воздуха.

– Это была женщина тридцати пяти лет, – резко произнес он, окончательно отпустив старика.

– Женчина? – переспросил старик.

Недоразумение на его лице вызвало волну раздражения в чувствах де Конна. Он не любил подобных моментов.

– Да. Ты же задаешься вопросом, кто спас тебя в тот день.

– Какой день? – хлопнул глазами Фрол. Барин начинал пугать его.

– В день, когда обрушилась машина в штольне, – поморщился де Конн. Он уже отвернулся, собираясь уйти. – Не говори, что не помнишь, старик. Некто опрокинул твою кружку, а ты потянулся за ней… это и спасло тебе жизнь…

Фрол перекрестился и, проклиная старость и пыхтя, рванул за барином.

– Вы ушто не серчайте, любезный! Забыл я, знаете ли, когда говорил вам о том моем везении. Но откудава вам о женчине известно? Иль я о ней тож упоминул?

Маркиз остановился, повернулся к старику. Его взгляд опять скользнул над головой Фрола и устремился туда, где стояла незнакомка. Теперь та была не одна. К ней подошла старуха, босоногая, простоволосая, с посохом. Еще мгновение, и видение растворилось. Де Конн вздохнул.

– Тебе следует вернуться на Урал, – сказал он, – ибо спасение твое произошло лишь затем, чтобы ты выполнил волю той женщины… Она погибла в шахте и желает, чтобы ты передал от нее весточку… Не передашь, она к тебе на всю жизнь призраком прилипнет.

Старик ничего не понял в словах барина, но, как только тот направился обратно к дому, вновь поскакал за ним.

– Не извольте беспокоиться! – выкрикнул он. – Я к Ксении нашей схожу, на Смоленское кладбище, и о защите попрошу… Аха!

– Какой еще Ксении? – фыркнул маркиз.

– Нашей… петербушской… блаженной. Она одна у нас… было так, что спасла девицу от брака с каторжником. Тот убил офицера и выдавал себя за него… Аха… Вот, а та с того света перстом на преступника указала, аха!

– Ты же не петербуржский.

– Ну щас-та да, – то, что барин продолжал задавать вопросы, было хорошим знаком, уж Фрол Семеныч знал господ, – а родился я здеся… у помещиков Ваниловых… Они меня в рекруты отдали, а там такая катавасия, барин! Ух… В иной раз расскажу! А в шахте, да… Несколько зубов той черепушки, шо нашел я… ну, женчины… золотыми оказались, вот я и выкупил себя… Аха… Свободный, как сокол…

– Понятно, – сухо отрезал маркиз и прибавил шагу.

Люди порой имели странную привычку приклеиваться к нему, словно банные листы в самом не положенном месте.

– Ну, так берете меня на работу? – кряхтел позади Фрол.

– Какую работу?

– Трубы чистить…

Маркиз остановился перед синими воротами дома Конуевых.

– Ты обращаешься не к той особе, – ответил он, но, глянув на одежду старика, спросил: – Где живешь? – Фрол растерянно потоптался. – На улице? – Старик заикнулся было о родственниках. Маркиз ударил набалдашником трости по воротам. – Я попрошу ди Брю определить тебе теплое место, одежду и еду в хозяйской прачечной, а завтра узнаю у хозяйки, что с тобой можно поделать.

На благодарности де Конн только и фыркнул: «Придумал же какую-то блаженную!» – тряхнул головой на ворчание Митькеевны, указал старику туда, где дымила прачечная, и направился в домик старого француза.

[1] Часть совр. площади Труда

[2] В XVIII веке бутылки с острова Мадейра маркировались белой краской через трафарет и никакой другой информации, кроме названия и года розлива, на себе не несли

[3] искаж. фр. презирать