Около трех маркиз де Конн вернулся в дом на набережной Невы. Евгения Яковлевна встретила его в слезах.
– Поленька опять в обмороке была, но я, как вы и велели, ее не трогала, няню не ругала…
Слушая срывающийся голос хозяйки дома, маркиз проследовал в комнату ребенка. Воздух в ней был свеж благодаря указу маркиза ежедневно проветривать помещение и растапливать печку в комнатке только дубом и ольхой.
– В первый раз сегодня? – поинтересовался он.
– В первый, голубчик… – всхлипнула хозяйка.
Маркиз глянул на часы. Без десяти три, и это только первый приступ. Отличные новости! Вынул плоскую серебряную палочку из костяной трубки, что висела у него с несессером на шатлене, протер белым платком и, аккуратно просунув в рот ребенку, осмотрел горло.
– Воспаления нет, – пробубнил он, глянул в светлые глаза Поленьки и подмигнул. Та протянула ручонки, пытаясь что-то
Ровно за пять минут до шести маркиз де Конн появился в спальне Поленьки со своим походно-врачебным саквояжем. С ребенком была только няня, Лукерья, женщина с детским личиком и маленькими ладошками.–Вы, я вижу, прекрасно управляетесь с ребенком… У вас есть дети?– спросил он ее, пока измерял девочке пульс. Привычку задавать личные вопросы слугам де Конн приобрел с первых лет врачебной практики: так они не пялились на него во время осмотра больного хозяина или, еще паче, хозяйки.Лукерья деловито поправила олонецкий повойник[1] на голове, заправила вылезшие из-под платка волоски, кашлянула, насупилась.–Трое,– деловито буркнула она.– Старший в гренадерском полку служить… Второй женат, на Литейном подмастерьем работаеть… Младшенький при отце растеть… десять годочков стукнуло…Маркиз кивал, делая вид, что слушает. Вынул стетоскоп, погрел о ладонь, приложи
Как и обещал маркиз, кабинет Брехтова был удостоен его сиятельным присутствием ровно в восемь часов вечера. Оба выглядели усталыми, но довольными.–У вас есть что-то интересное,– подмигнул де Конн на ухмылку своего молодого приятеля.Тот подправил усики, погладил уже обросшее щетиной лицо и оттянул плотно прилегавший ворот мундира.–По трактиру Фразера, Авад Шаклович, я не узнал ровным счетом ничего.–Тогда грязную игру конкурентов можно отбросить,– заключил де Конн.Брехтов согласно кивнул.–Относительно Памфилия… Он действительно пропал. Живет с тетей, но та его не видела аж два дня.–А тетя выдвигала какие-либо предположения относительно его исчезновения? Говорил ли он с ней о своих планах?–Сведений о том у меня пока нет, но, если пожелаете, мы можем сейчас же навестить ее сами и расспросить обо всех подробностях.М
–Кларет не должен нагреваться до температуры кипения,– маркиз перемешивал темно-красную жидкость в тонкой фарфоровой пиале над огнем и довольно улыбался,– немного имбиря… гангала, ложку рома… и готово.Содержимое пиалы тут же было разлито в два широких фужера. Четыре высоких подсвечника бросали дрожащие тени на козетку в гостиной. Де Конн продумал освещение заранее, поскольку очень рассчитывал на приход своей… ах, он даже не знал, что и думать относительно Татьяны! Казалось бы, он знаком с ней всего пару дней, а что-то сцепилось между ними, что-то связалось…Она приняла напиток, отпила, улыбнулась.–Как необычно вкусно!– восхитилась она.– Как это называется?–Глютвайн. Это швабский напиток, весьма полезный, если им не злоупотреблять.Маркиз присел напротив и, благодушно прищурившись, наблюдал за гостьей, за тем, как она пьет один из самых
Маркиз де Конн остался наедине с зеркалом. Ночь беспокоила. Ее затаенная тишина. Отсутствие голосов, лишь шепотливый скрип по углам.–Пора навестить Фешу,– вслух произнес он и открыл один из своих чемоданов.– Бог знает, что там происходит, но Алена всерьез начинает беспокоить меня.Зеркало осветилось призрачно-зеленым светом и дрогнуло от глухого рычания Абдшу.–Я думал, ее бессонница связана с проказами моего братца, Таликоана, неугомонного демона сновидений.–Его вмешательство исключено,– мотнул головой маркиз.– Я позаботился об этом…Он нашел тряпичную куклу, набитую заговоренной травой. Ее сделала Фешу, Феодора Молчаловна, маленькая старушка из местных чухонцев. Ее древний народ, вепсы, непреклонно следовал обычаю вязать обереги, заговаривать камни и общаться с духами, как с добрыми соседями. У них не было «главного бога», за которого требовал
Шестой час утра. Де Конн выбрал самое тихое и пока еще темное время, так как вид во двор открыт как на ладони: с высоких двухэтажных домов на набережной просматривалось все, что происходило на ее задворках. Низенькие заборчики, одноэтажные сарайчики, маленькие садики и даже где-то огородики. От любопытных глаз жильцов Аглинской линии ничто не могло ускользнуть со стороны Галерной.Де Конн втянул утренний запах печного дыма от каминов и приспешных труб[1]. Со всех сторон веяло густым ароматом домашней кухни и булочек, где-то готовили каштаны, где-то– квас и кулебяки. Несмотря на морозец, то ли с Невы, то ли с каналов тянуло гадливо тухлым душком плесени и рыбы. Кто-то из соседей справа любил турецкий табак, а слева– проводить утро в уборной с модными журналами… Обычная жизнь обывателей элитной набережной, пробуждающаяся неспешно, в своем неторопливо сонном темпе.Дровяной сарай с навесом для сушки белья ютился между правым крыло
В утренний час невская столица, погруженная в болезненно бледное зарево солнца и дымный чад труб, напоминала стучащего от холода зубами и щерящегося на холодный свет огромного зверя, пробуждающегося в сером окружении воды и туч. Петербург встряхивался от туманного сна, звеня колокольцами почтовых колясок, чавкая грязью под ногами, ругаясь и ворча, отхаркивая мокроту на покрытую рытвинами брусчатку, надрывно скрипя дверями и колесами.Лакей маркиза разбудил Петра Георгиевича Тилькова, торжественно доложив о том, что хозяин ждет его в экипаже и ему приказано немедля быть в присутствии сиятельного со своим докторским саквояжем. Врач лишь обмыться успел. Всуе помолился, кряхтя оделся, махнул рукой на свое отражение в зеркальце и помчался к конюшням маркизова дома. Его усадили напротив хозяина, с Барыгой. Рядом с врачом сел Кабеза.–Вы голодны?– поинтересовался де Конн и, не дождавшись ответа, открыл стоявший у его ног небольшой сундук. Оттуда пахнул
–Ну что ж, похоже, я буду жить,– подвел итоги маркиз, как только Петр Георгиевич снял временную перевязку с его груди и как следует обследовал рану.–Согласен, ваше сиятельство,– протараторил врач.– Но вам не следует увлекаться столь сомнительными развлечениями…Де Конн горько улыбнулся.–И все же я погощу пару дней в доме Конуевых… на всякий случай.Гайдуки, окружающие кресло хозяина, облегченно вздохнули. Только Тильков ничего не понял. Он не знал о «шараде мертвеца», о том, что вслед за погибшей гадалкой, цыганкой Шилабой, на тот свет должен был отправиться врач… Вот только который из них? Да и стоило ли серьезно беспокоиться? Может, все было лишь случайным совпадением? Все таинственно переглянулись.–Думаю, уважаемый Петр Георгиевич,– прервал молчание де Конн,– я отправлю вас в пансион сразу после завтрака
Маркиз де Конн решил не завтракать дома, поскольку его ждали Конуевы к десяти. Выйдя из экипажа на Исаакиевской, он перешел деревянный мост и направился проведать государя Петра[1]. Утреннее небо ничуть не прояснилось, букой дулось свинцовыми тучами на усталых от него людей и недовольно грозилось очередным ливнем, а то и бурей. Будочники у Невы недоверчиво посматривали на неспокойные волны, прося конных лихачей и читающих на ходу прохожих быть осторожней на плавучем мосту. Все спешили, уткнувшись в воротники, смотря исключительно под ноги– туда, где в лужах отражалось угрюмая серость.Махнув рукой взметнувшемуся всаднику, де Конн медленно побрел по Галерной к своему новому пристанищу.– Любовь и согласие тебе, Путник.Де Конн остановился, обернулся. Он оказался посередине еле узнаваемой площади. Он был здесь, но не помнил, когда… вернее… где?–Опять ты?– поднял он голову на босоногую