Эпилог (окончание)
– Значит, завтра уезжаете? – спросила Рут, задумчиво вертя на столе опустевшую чашку.
– Да, Рут. Все готово – билеты, ему виза, бронь в отеле на первое время, пока я буду подыскивать жилье. Пара вариантов квартир уже есть, остается встретиться с хозяевами.
– Значит, вы надолго, – не спросила, а констатировала Рут, стараясь, чтобы ее голос звучал непринужденно. Но по опущенному взгляду и поникшим «пружинкам» было понятно, что она огорчена предстоящей долгой разлукой.
– Пока не ясно, Рут. Как дело пойдет. Не от меня зависит. Главное, чтобы Фернандо эта операция помогла.
– Да, ты права. Это главное. Привези мне матрешку потом.
– Обязательно, – улыбнулась Нора.
А Рут вытащила из кармана маленький пакетик и протянула ей:
– Держи,
ЭляТелефон звонил и звонил, вспарывая тишину безликим рингтоном, установленным производителем и так и не смененным после покупки. Эля смотрела на вибрирующий мобильный со смесью страха и нарастающей паники, боясь взять его в руки.–Мама, телефон!– раздался высокий, перекрывающий рингтон голос сына. Тихон произнес эту фразу без недоумения, видимо, привык к тому, что мать каждый раз реагирует на вызов таким образом. Просто констатировал факт – телефон звонит – и даже не оторвался от своего занятия: раскрашивать в оранжевые и фиолетовые цвета сказочного дракона.Только тогда Эля, очнувшись от оцепенения, протянула руку и взяла мобильный – так осторожно, будто боялась о него обжечься. Мельком взглянув на экран, она с облегчением перевела дух и поднесла телефон к уху.–Элька, ты чего трубку не берешь?– услышала она недовольный голос Ани. Надо на звонки подруги установить другой
Нора–Еще что‑то желаете?– склонился в нарочито‑учтивом поклоне официант – молодой мальчишка лет двадцати – и лукаво взглянул на Нору большими маслинно‑черными глазами в опахале густых ресниц. Этот парень с профилем модели из мужского журнала и бугрящимися под рукавами черной футболки бицепсами расходовал тестостерон беззастенчиво и щедро, особенно в присутствии иностранных туристок, не смущаясь их морщинистыми шеями и дряблой пятнистой кожей неприлично глубоких декольте. Пожилые туристки из северных стран, утомленные непривычно жарким солнцем и нашедшие кондиционированный оазис в этом баре, обласканные вниманием красивого молодого мальчика, делали все новые и новые заказы – на радость тучному хозяину за барной стойкой.–Нет, спасибо,– сухо, не поддавшись блеску белозубой улыбки официанта, ответила Нора.– Рассчитайте меня, пожалуйста.Счет вышел гораздо больше, чем ожид
БезымяннаяСидеть на подоконнике и глядеть на мир по ту сторону окна стало ее любимым занятием. Кто‑то любил смотреть телевизор, а она – в окно, пусть и «настроено» оно было постоянно на одну «программу». Впрочем, это кому‑то стороннему могло бы показаться, что пейзаж за окном статический, как телевизионная заставка, но девушка каждый раз подмечала в картине изменения. То на склонившуюся к самому окну ветку усаживалась ворона и смотрела внимательным взглядом, словно вела молчаливый диалог. То поднявшийся ветер принимался раскачивать ветку так, что она стучала о подоконник. То под окном на начавшей жухнуть траве оказывалась оброненная кем‑то тряпица. И девушка, рассматривая ее, строила догадки, что это могло быть – потерянная кем‑то из пациентов кофта или вывешенная санитаркой на просушку тряпка. А уже через полчаса ее не оказывалось, и девушка представляла, как в палисадник, смешно ругаясь себе под нос, спускалась вперевалоч
ЭляДень с утра рассыпался словно высохший ком земли, хороня под слоем пыли все планы и надежды на спокойное будущее. Неприятности начались еще с ночи, когда Эля увидела кошмар, детали которого к утру из памяти выветрились, но осталось ощущение как после глотка тухлой воды. Даже чашка растворимого кофе не помогла избавиться от мерзкого привкуса. Да и как иначе, ведь ощущение осталось не на языке, а в голове, разболевшейся от воскрешенных кошмаром воспоминаний. Раз в две недели Эля видела этот сон словно напоминание: как бы она ни стремилась скрыться, спрятаться, наматывая километры, заметая следы и меняя телефонные номера, опасность приклеилась к ней второй кожей.–Мама, ты сегодня опять кричала ночью,– заметил Тихон, сонно болтая ложкой в чашке с чаем.–Мне снился большой зеленый монстр, который доедал мой последний йогурт,– отшутилась Эля. Сын, похоже, поверил, потому что принялся утешать ее и обе
НораКонверт был точной копией ранее полученных, словно отправитель однажды купил их целую пачку: белый со светло‑синей каймой с левой стороны, как если бы его случайно обмакнули в подсиненную акварелью воду. Обычно вся корреспонденция Норе приходила в скучно‑белых конвертах с напечатанным на них адресом. На этих же, с полосой, без почтовых штемпелей и марок, вместо адреса получателя стояло краткое «рara Nora»– «для Норы». Некто, не называвший своего имени, дважды в неделю опускал ей послания прямо в почтовый ящик. А в письмах были либо стихи (как его, так и классиков), либо тонкие комплименты. И хоть обратного адреса на конвертах не стояло, их отправитель наверняка жил где‑то поблизости, может быть, даже в одном с ней подъезде, так как он нередко писал, где видел Нору, что она в это время делала и во что была одета. Стиль письма выдавал образованного и начитанного человека, писал он практически без ошибок, если не считать т
КираТерритория за зданием больше походила на городской парк, чем на больничный сквер. Аккуратно подметенные дорожки извивались между цветущими клумбами, засаженными анютиными глазками, бархатцами и петуниями. Высокие свечи тополей, стоящие в позолоченных канделябрах уже опавшей листвы, подпирали чистое синее, с белыми росчерками облаков небо и снисходительно поглядывали на более низкие липы и клены, отбрасывающие на пока еще зеленые газоны не только веснушки осыпавшейся листвы, но и – в солнечный день – разлапистые тени. Два белых мраморных льва сторожили, словно вход в сокровищницу, трехступенчатую широкую лестницу, ведущую к фонтану в круглой окантовке небольшого бассейна. Кира уже знала, что зданию больницы более сотни лет. Когда‑то это была загородная летняя резиденция одного столичного генерала. И трехэтажное здание, формой напоминающее букву «П», и парк за ним, куда выходили окна средней части, и львы, и фонтан принадлежали еще е
ЭляОна сидела на краешке офисного стула для клиентов, зажав дрожащие ладони коленями, и напряженно глядела на гладкий лоб молодой девушки за компьютером. Похоже, волнение Эли передалось сотруднице агентства, потому что та вдруг нахмурилась и подалась корпусом к монитору, вглядываясь в него так сосредоточенно, будто ее взгляд мог обратить найденную информацию в желаемую. Эля тоже невольно наклонилась к столу и сильнее сжала коленями руки. Шрам на ладони вновь зазудел, как всегда бывало, когда она нервничала. Эля поскребла его пальцами другой руки и на секунду окунулась, как в болотную жижу, в воспоминание: она, раскинув руки, пятится назад, прикрывая собой детскую кроватку, словно птица – гнездо с птенцами. Ее голос уже сел от криков и рыданий, и мольбы вырываются сиплым шепотом, отчего звучат страшнее, безысходнее. Но в ответ доносятся лишь грязные ругательства, которые давно выжгли в душе дыру. Она пятится от того, кто наступает на нее с ножом, до тех
НораМагазин был закрыт. За опущенной ставней безжизненно чернело пустотой окно, а на самой ставне висело объявление о том, что магазин откроется второго сентября. Но Нора другого и не ожидала, поэтому прошла мимо темной зарешеченной витрины и остановилась перед массивной высокой дверью двухэтажного дома. Ряд каменных, выстроенных на века еще в конце позапрошлого столетия домов разных цветов и высоты, но с общими боковыми стенами образовывал эту улочку, названную Балконной из‑за маленьких разномастных балкончиков, украшенных все как один живыми цветами. С одной стороны улица рапирой пронизывала узкую дорогу, с противоположной – заканчивалась круглым земляным пятачком‑гардой, на котором скучились в теневой оазис похожие на гигантские брокколи сосны. На одном из балконов кто‑то невидимый мучил гитару, и неуверенная и спотыкающаяся, как походка пьяного, мелодия терзала утомленную жарой улицу.Звонка на двери не было. Нора стукнула дважды толстым чугу