Свет щекотал прикрытые веки, запутывался в ресницах, скользил прохладной ладонью по щеке. Отчего‑то он был не теплым, как солнечный луч, просачивающийся летним утром сквозь тюлевую занавеску, а свежим, как мартовский ветерок. И от его раздражающей прохлады Элеонора открыла глаза.
Свет лился плотным потоком с правой стороны, и девушка, ожидая увидеть там мощную лампу, повернула голову. Но тут же зажмурилась от слепящего, как солнце в заснеженных горах, свечения. Только свет этот был не солнечной природы, а неизвестного ей происхождения. Идеально белый – квинтэссенция этого цвета, плотный, безжизненный, мертвый. Элеонора приставила козырьком ладонь ко лбу, пытаясь рассмотреть источник света. Ей удалось разглядеть, что проходит он сквозь прозрачную стену из другого коридора. Девушка поднялась на ноги и заметила, что одета в летний комбинезон из светлой плащевки поверх ярко‑оранжевой футболки и обута в кожаные мокасины. В этой одежде она поех
Эпилог. Год спустяЭлеонораЭтот год выдался у нее сложным и нервным, но в итоге почти все пришло к ожидаемым результатам. Судебный процесс над Сергеем, где она выступала потерпевшей, завершился, несмотря на связи и деньги обвиняемого, справедливым приговором ему. Использование фальшивых документов обернулось для Элеоноры крупными проблемами: штрафом, невозможностью пока выехать за границу и многочасовыми хождениями по инстанциям в попытках вернуть настоящее имя. Но больше всего Элеонору угнетали постоянные разлуки с Фернандо, вынужденного жить в этот период на две страны. Но, словно устав проверять их отношения на прочность, высшие силы смилостивились и осыпали крупными и мелкими подарками. Во‑первых, у Фернандо появилась маленькая племянница, которая родилась у Алехандро и Патрисии. Во‑вторых, Аня встретила мужчину мечты и собиралась за него замуж. Рут написала, что отыскала какой‑то совершенно потрясающий старинный шкаф,
Эпилог (окончание)Нора–Значит, завтра уезжаете?– спросила Рут, задумчиво вертя на столе опустевшую чашку.–Да, Рут. Все готово – билеты, ему виза, бронь в отеле на первое время, пока я буду подыскивать жилье. Пара вариантов квартир уже есть, остается встретиться с хозяевами.–Значит, вы надолго,– не спросила, а констатировала Рут, стараясь, чтобы ее голос звучал непринужденно. Но по опущенному взгляду и поникшим «пружинкам» было понятно, что она огорчена предстоящей долгой разлукой.–Пока не ясно, Рут. Как дело пойдет. Не от меня зависит. Главное, чтобы Фернандо эта операция помогла.–Да, ты права. Это главное. Привези мне матрешку потом.–Обязательно,– улыбнулась Нора.А Рут вытащила из кармана маленький пакетик и протянула ей:–Держи,
ЭляТелефон звонил и звонил, вспарывая тишину безликим рингтоном, установленным производителем и так и не смененным после покупки. Эля смотрела на вибрирующий мобильный со смесью страха и нарастающей паники, боясь взять его в руки.–Мама, телефон!– раздался высокий, перекрывающий рингтон голос сына. Тихон произнес эту фразу без недоумения, видимо, привык к тому, что мать каждый раз реагирует на вызов таким образом. Просто констатировал факт – телефон звонит – и даже не оторвался от своего занятия: раскрашивать в оранжевые и фиолетовые цвета сказочного дракона.Только тогда Эля, очнувшись от оцепенения, протянула руку и взяла мобильный – так осторожно, будто боялась о него обжечься. Мельком взглянув на экран, она с облегчением перевела дух и поднесла телефон к уху.–Элька, ты чего трубку не берешь?– услышала она недовольный голос Ани. Надо на звонки подруги установить другой
Нора–Еще что‑то желаете?– склонился в нарочито‑учтивом поклоне официант – молодой мальчишка лет двадцати – и лукаво взглянул на Нору большими маслинно‑черными глазами в опахале густых ресниц. Этот парень с профилем модели из мужского журнала и бугрящимися под рукавами черной футболки бицепсами расходовал тестостерон беззастенчиво и щедро, особенно в присутствии иностранных туристок, не смущаясь их морщинистыми шеями и дряблой пятнистой кожей неприлично глубоких декольте. Пожилые туристки из северных стран, утомленные непривычно жарким солнцем и нашедшие кондиционированный оазис в этом баре, обласканные вниманием красивого молодого мальчика, делали все новые и новые заказы – на радость тучному хозяину за барной стойкой.–Нет, спасибо,– сухо, не поддавшись блеску белозубой улыбки официанта, ответила Нора.– Рассчитайте меня, пожалуйста.Счет вышел гораздо больше, чем ожид
БезымяннаяСидеть на подоконнике и глядеть на мир по ту сторону окна стало ее любимым занятием. Кто‑то любил смотреть телевизор, а она – в окно, пусть и «настроено» оно было постоянно на одну «программу». Впрочем, это кому‑то стороннему могло бы показаться, что пейзаж за окном статический, как телевизионная заставка, но девушка каждый раз подмечала в картине изменения. То на склонившуюся к самому окну ветку усаживалась ворона и смотрела внимательным взглядом, словно вела молчаливый диалог. То поднявшийся ветер принимался раскачивать ветку так, что она стучала о подоконник. То под окном на начавшей жухнуть траве оказывалась оброненная кем‑то тряпица. И девушка, рассматривая ее, строила догадки, что это могло быть – потерянная кем‑то из пациентов кофта или вывешенная санитаркой на просушку тряпка. А уже через полчаса ее не оказывалось, и девушка представляла, как в палисадник, смешно ругаясь себе под нос, спускалась вперевалоч
ЭляДень с утра рассыпался словно высохший ком земли, хороня под слоем пыли все планы и надежды на спокойное будущее. Неприятности начались еще с ночи, когда Эля увидела кошмар, детали которого к утру из памяти выветрились, но осталось ощущение как после глотка тухлой воды. Даже чашка растворимого кофе не помогла избавиться от мерзкого привкуса. Да и как иначе, ведь ощущение осталось не на языке, а в голове, разболевшейся от воскрешенных кошмаром воспоминаний. Раз в две недели Эля видела этот сон словно напоминание: как бы она ни стремилась скрыться, спрятаться, наматывая километры, заметая следы и меняя телефонные номера, опасность приклеилась к ней второй кожей.–Мама, ты сегодня опять кричала ночью,– заметил Тихон, сонно болтая ложкой в чашке с чаем.–Мне снился большой зеленый монстр, который доедал мой последний йогурт,– отшутилась Эля. Сын, похоже, поверил, потому что принялся утешать ее и обе
НораКонверт был точной копией ранее полученных, словно отправитель однажды купил их целую пачку: белый со светло‑синей каймой с левой стороны, как если бы его случайно обмакнули в подсиненную акварелью воду. Обычно вся корреспонденция Норе приходила в скучно‑белых конвертах с напечатанным на них адресом. На этих же, с полосой, без почтовых штемпелей и марок, вместо адреса получателя стояло краткое «рara Nora»– «для Норы». Некто, не называвший своего имени, дважды в неделю опускал ей послания прямо в почтовый ящик. А в письмах были либо стихи (как его, так и классиков), либо тонкие комплименты. И хоть обратного адреса на конвертах не стояло, их отправитель наверняка жил где‑то поблизости, может быть, даже в одном с ней подъезде, так как он нередко писал, где видел Нору, что она в это время делала и во что была одета. Стиль письма выдавал образованного и начитанного человека, писал он практически без ошибок, если не считать т
КираТерритория за зданием больше походила на городской парк, чем на больничный сквер. Аккуратно подметенные дорожки извивались между цветущими клумбами, засаженными анютиными глазками, бархатцами и петуниями. Высокие свечи тополей, стоящие в позолоченных канделябрах уже опавшей листвы, подпирали чистое синее, с белыми росчерками облаков небо и снисходительно поглядывали на более низкие липы и клены, отбрасывающие на пока еще зеленые газоны не только веснушки осыпавшейся листвы, но и – в солнечный день – разлапистые тени. Два белых мраморных льва сторожили, словно вход в сокровищницу, трехступенчатую широкую лестницу, ведущую к фонтану в круглой окантовке небольшого бассейна. Кира уже знала, что зданию больницы более сотни лет. Когда‑то это была загородная летняя резиденция одного столичного генерала. И трехэтажное здание, формой напоминающее букву «П», и парк за ним, куда выходили окна средней части, и львы, и фонтан принадлежали еще е