— Всевидящий! — Лина ахнула и приложила ко рту ладонь.
Изумление в ее глазах сменилось брезгливостью, а после и вовсе презрением: точно так же, как у графини. Ричард вообще избегал на меня смотреть, а вот взгляд Вудворда стал тяжелым, если не сказать злым. Он подхватил жену под руку, то же самое Ричард проделал со своей невестой. Они обошли меня за несколько футов, словно боялись коснуться или испачкаться, поднялись по ступенькам и вскоре исчезли за дверями театра. Я же стояла на улице, не в силах сделать и шага.
Вудворды смотрели на меня так, словно одним своим присутствием я оскорбляла их и все приличное общество Лигенбурга. Странно, что они не развернулись и не уехали тут же, чтобы не дышать со мной одним воздухом.
А впрочем, какая мне разница, что обо мне подумают Вудворды. Мужчина, способный принуждать женщину к близости и его дочь, готовая бросить подругу, только чтобы спасти себя. Равно как и те, кому я не сделала ничего плохого: ни графине, ни будущему мужу Эвелины, тем не менее глядящим на меня так, словно я грязь под ногами.
Подхватив юбки и тяжелые полы накидки, расправила плечи и шагнула к лестнице. Никакой договоренности о встрече с Орманом у нас не было, разве что мы «случайно» окажемся на соседних местах. Наш с ним договор подразумевает исключительно магическое обучение и ничего личного. С какой стати мне волноваться о том, как и с кем он проводит свой досуг?
Уже второй раз за этот вечер в голову пришла такая мысль. Разум услужливо подсказал, что подарки в стиле накидок и платьев ученицам не дарят, на что я успокоила его тем, что верну все в целости и сохранности. Лина тоже обещала одолжить мне платье на помолвку, поэтому ничего страшного в этом нет.
Успокаивая себя таким образом, я медленно поднималась навстречу льющемуся сквозь широкие окна и арки свету. Он стекал по ступенькам, согревая холодный камень, обещая непривычную роскошь переливающихся огнями люстр и красоту зала, где тяжелый занавес легко скользит над сценой.
Интересно, ее светлость, герцогиня де Мортен, играла здесь? Вспомнилось пренебрежение, звучащее в словах леди Вудворд, пренебрежение, граничащее с презрением, и это прибавило мне уверенности. Уверенности, которая сейчас была очень мне нужна. Если ее светлость справилась с таким отношением в свое время, я тоже смогу.
Поэтому за двери, в укутанный ослепительным сиянием холл я шагнула спокойно. Ну, почти спокойно, потому что встречи с Орманом никто не отменял, а неопределенность будоражила еще больше. Настолько, что даже восхищаться роскошью широкой лестницы, уводящей наверх, мраморными полами и лепниной, узорчатыми балясинами и высокими потолками получалось относительно.
— Добрый вечер, синьорина. — Голос справа заставил меня вздрогнуть и обернуться. — Прошу, ваша маска, которая несомненно оттенит вашу красоту и заставит всех гадать, кто же под ней скрывается.
Мужчина, протягивающий белую, расписанную золотыми узорами маску, был невысок. Его лицо тоже было скрыто под синей, выложенной по узору имитацией драгоценных камней. Лацианские маски, которые мне доводилось видеть на картинках, представляли собой произведения искусства, и теперь я в этом убедилась. Длинный, словно птичий нос, нависшие надбровные дуги, объемный контур рисунка на щеках и на лбу: открытыми оставались только подбородок и губы. Темные волосы, карие глаза и смуглая для наших мест кожа выдавали в нем маэлонца. Так же, как говор и обращение.
Он подмигнул мне и поклонился, когда наши пальцы соприкоснулись.
— До начала представления все ходят в масках, а после окончания первого акта — по желанию. Хотите программку?
— О, да! С удовольствием, — после рассказа Сюин мне еще больше хотелось почитать о том, куда я иду.
Расплатившись, убрала ее в ридикюль и улыбнулась:
— Спасибо!
— Вам спасибо, синьорина! Чудесного вечера!
В том, что вечер будет… чудесным, я не сомневалась, поэтому надела маску и поспешила в сторону гардеробных. Указатель привел меня к лестницам, уводящим вниз. Навстречу мне попадались женщины в самых разных нарядах и мужчины во фраках, от многоцветия платьев, украшений, причесок пестрело в глазах, тем не менее маски были только двух цветов. Белые с золотом для женщин, черные с серебром для мужчин: те цвета, которые подойдут к любому наряду.
Незаметно всматривалась в лица, пытаясь уловить стальной блеск глаз в прорезях маски, знакомые плотно сжатые губы или плавный контур подбородка. В меня, к слову, тоже всматривались, особенно мужчины, что шли в одиночестве. Те, что со спутницами —украдкой, мой наряд привлекал внимание. У многих женщин были платья с открытыми плечами, но большинство целомудренно прикрывали их шарфами из органзы. Даже те, кто не прикрывал, смотрели с интересом: фасона, где открытые плечи переходят в весьма смелое декольте, не было ни у кого.
У меня приняли накидку и выдали номерок, после чего я вдруг отчетливо осознала, что до встречи с Орманом осталось столько же, сколько до начала представления. В том, что его место окажется рядом с моим, я даже не сомневалась, поэтому сейчас медлила.
Ровно до того момента, как локтя коснулись пальцы, а следом низкий и сильный голос прокатился по телу волной:
— Вы обворожительны, мисс Руа.
Я не подпрыгнула только потому, что вросла в пол. Орман обошел меня, чтобы предложить руку: в темно-синем фраке, оттененном сталью жилета и брюк, с тростью и в неизменной маске, выделяющейся из черно-белой толпы, он сразу притягивал взгляды. Теперь, вместе с ним, и я. С чего я вообще взяла, что он воспользуется маэлонской маской, когда у него есть своя?
Неприлично так глазеть на мужчину, но сейчас именно это я и делала.
— Шарлотта, почему ты так смотришь? Еще немного, и я решу, что ты рада меня видеть.
А говорил, нет чувства юмора. Все у него есть, даже любовница.
Мысль о другой женщине почему-то отозвалась в сердце жалящей болью, но я все равно положила руку на сгиб его локтя.
В конце концов, он мне ничего не обещал.
— Просто не ожидала вас так скоро увидеть, — произнесла как можно более небрежно. — Думала, мы встретимся в партере.
Не представляю, как вести себя с ним. Не представляю, о чем с ним говорить. А мы вообще о чем-то должны говорить? Ну да, если мы вместе идем в театр, это предполагается. Хотя мы вообще-то не вместе идем, по крайней мере, такой договоренности не было.
— Что-то не так, Шарлотта?
— Все так, — очаровательно улыбнулась.
Одно радует, наедине с ним я не останусь. До завтрашнего вечера.
Чем я вообще думала, когда подписала с ним договор?!
— Тогда почему ты такая напряженная?
Вы еще спрашиваете? Это не я луплю людей, чтобы… чтобы доставить им удовольствие.
— Я столкнулась с Вудвордами, — это было первое, что пришло мне в голову.
— Они что-то тебе сказали? — В голосе его звучала сталь.
Та самая сталь, которую легко было спутать со свистом лопнувшей струны… или хвостов плети.
Выкинь это из головы, Шарлотта! Немедленно выкинь это из головы.
— Просто прошли мимо.
Орман остановился прямо у лестницы. Развернул меня лицом к себе и внимательно заглянул в глаза. Несмотря на то, что здесь свет был приглушен, его радужка словно светилась золотом. Уже не первый раз замечаю такое, что это вообще за магия?
— Ты расстроилась?
— Нет, — покачала головой. — Если не возражаете…
Смотреть на него вот так было неправильно, и уединяться — на глазах у всех, в переполненном людьми холле нижнего этажа — тоже. Но именно это сейчас и происходило, от его прикосновений по коже бежало тепло, а все мысли (разумные и не очень) испарялись.
«Этот мужчина опасен», — сказал Ирвин.
Можно подумать, я сама этого не знала. Знала, чувствовала, догадывалась, но…
Какое тут вообще может быть «но»?!
У него есть другая.
— Давайте поднимемся наверх, — произнесла как можно спокойнее. — Мне хотелось бы осмотреться.
В конце концов, что такого в совместном походе в театр, особенно когда мы оба под масками. Не съест же он меня, честное слово. Прямо сейчас.
«Прямо сейчас может и не съест, — любезно подсказал внутренний голос, — а вот завтра…»
Я посоветовала ему замолчать.
— Ты еще не бывала здесь? — спросил Орман, когда мы, продолжая собирать взгляды, поднялись и вышли в главный холл.
— Нет, раньше не доводилось, — ответила я, рассматривая мраморных девушек, держащих подсвечники. Они застыли по обе стороны лестницы, рассыпая свет на невысокие широкие ступени. В переходе между этажами, где лестница расходилась направо и налево, такие же подсвечники держали мраморные юноши. Когда-то, наверное, в их руках горели настоящие свечи, но сейчас их заменили на электрические.
— Волнуешься?
Еще как.
— Немного.
— Не волнуйся, Шарлотта. Я с тобой.
Вот поэтому и волнуюсь, чуть не брякнула я, но вовремя прикусила язык. Потому что все, что может быть неверно истолковано, Орманом обязательно будет неверно истолковано. Да что там, им будет неверно истолковано даже то, что в принципе нельзя неверно истолковать, а если неверно истолковать неверно истолкованное…
О чем я вообще думаю?!
Мы прошли через холл, в сторону раскрытых дверей, сквозь которые людские потоки стекались в зал. Приблизились к застывшему возле витража служителю в темно-синей ливрее и таких же брюках. Ослепительная белизна рубашки и перчаток выгодно подчеркивала цвет форменной одежды.
Я потянулась к ридикюлю, где лежала контрамарка, но Орман уже вручил проверяющему два билета и, прежде чем я успела что-то спросить, мы шагнули за двери.
— Что… — прошептала было я, но тут на глаза попался указатель, и у меня кончились слова.
— Я решил, что нам будет удобнее в бенуаре, — как ни в чем не бывало сообщил Орман.
Он решил?!
— Вам — возможно и будет, — сказала я, резко остановившись. — Но не мне. У меня есть билет в партер, и…
— Есть? — уточнил Орман.
Я заглянула в ридикюль, и на моих глазах контрамарка вспыхнула изумрудным пламенем. Когда я обрела дар речи, от нее уже осталось одно воспоминание.
— В таком случае я вернусь домой, — сказала я. — Желаю доброго вечера, месье Орман.
Отняла руку, но не успела сделать и шага. Он подхватил меня, как в вальсе, я даже пискнуть не успела. В неярком свете настенных бра в его глазах снова мерцало золото, но самое ужасное заключалось в том, что сюда, в коридор к бенуарам, в любой момент мог кто-нибудь войти.
— Пустите, месье Орман.
— Отпущу, если согласишься на бенуар, Шарлотта.
— А ваши методы не меняются, правда?
Золото сверкнуло ярче, и тут же погасло. Он все-таки меня отпустил.
— Чем тебя не устраивает отдельная ложа?
— Всем. Вы пригласили меня в театр, и снова мошенничаете.
— Ни разу, — серьезно произнес он. — В партере даже толком не пообщаешься, не говоря уже о том, чтобы насладиться обществом друг друга.
И что он подразумевает под наслаждением, позвольте спросить?!
— В партере можно превосходно пообщаться до начала представления, — заметила я. — Точно так же, как и во время антракта.
— Этого слишком мало, Шарлотта.
— Слишком мало для чего?
— Времени, проведенного с тобой. Мне его всегда мало.
Ей он тоже так говорил? На этой мысли осеклась так резко, как это вообще возможно.
Всевидящий! Я что, ревную?!
Нет. Нет, конечно нет. Не может такого быть, я не могу его ревновать. Хотя бы потому, что мы знакомы меньше месяца, потому что он ужасный, невыносимый, и нас ничего не связывает.
— Кроме того, ты тоже мошенничаешь, — неожиданно заявил он.
— И в чем же? — поинтересовалась.
— Скажу, если ты наконец изволишь подать мне руку.
— Всевидящий! — Лина ахнула и приложила ко рту ладонь.Изумление в ее глазах сменилось брезгливостью, а после и вовсе презрением: точно так же, как у графини. Ричард вообще избегал на меня смотреть, а вот взгляд Вудворда стал тяжелым, если не сказать злым. Он подхватил жену под руку, то же самое Ричард проделал со своей невестой. Они обошли меня за несколько футов, словно боялись коснуться или испачкаться, поднялись по ступенькам и вскоре исчезли за дверями театра. Я же стояла на улице, не в силах сделать и шага.Вудворды смотрели на меня так, словно одним своим присутствием я оскорбляла их и все приличное общество Лигенбурга. Странно, что они не развернулись и не уехали тут же, чтобы не дышать со мной одним воздухом.А впрочем, какая мне разница, что обо мне подумают Вудворды. Мужчина, способный принуждать женщину к близости и его дочь, готовая бросить подругу, только чтобы спасти себя. Равно как и те, кому я не сделала ничего плохого: ни графине, н
Он решил?!— Вам — возможно и будет, — сказала я, резко остановившись. — Но не мне. У меня есть билет в партер, и…— Есть? — уточнил Орман.Я заглянула в ридикюль, и на моих глазах контрамарка вспыхнула изумрудным пламенем. Когда я обрела дар речи, от нее уже осталось одно воспоминание.— В таком случае я вернусь домой, — сказала я. — Желаю доброго вечера, месье Орман.Отняла руку, но не успела сделать и шага. Он подхватил меня, как в вальсе, я даже пискнуть не успела. В неярком свете настенных бра в его глазах снова мерцало золото, но самое ужасное заключалось в том, что сюда, в коридор к бенуарам, в любой момент мог кто-нибудь войти.— Пустите, месье Орман.— Отпущу, если согласишься на бенуар, Шарлотта.— А ваши методы не меняются, правда?Золото сверкнуло ярче, и тут же погасло. Он все-таки меня отпустил.— Чем тебя не устраив
История происходила в Лации, одном из самых известных маэлонских городов. Славился он своими каналами и длинноносыми лодками, которые горожане использовали как средство передвижения, приезжие — как развлечение, а влюбленные парочки как место для романтического уединения. Главная героиня, девушка из небогатой семьи, приглянулась влиятельному мужчине намного старше себя, вхожему в круги правителей города. Он обещал ей красивую жизнь, если та согласится стать его любовницей, но она отказалась. Тогда он подставил ее отца, и его казнили за преступление, которого тот не совершал. Девушка осталась с матерью, младшим братом и четырьмя сестрами. Им с матерью отказывали во всех местах, куда бы они ни шли. Последней каплей стал момент, когда она пришла к нему (не зная о том, что случившееся с отцом произошло по его вине), чтобы продать себя за возможность кормить семью.— Тебе нравится, Шарлотта? — негромкий голос Ормана совсем рядом заставил меня вздрогнуть.
В буфете наверняка будет проще, чем с ним наедине, поэтому я кивнула. Позволила ему отодвинуть полог и облегченно вздохнула, оказавшись в царстве картин в позолоченных рамах и рожков светильников. В коридоре, ведущему к бенуарам, народу было немного, поэтому мы спокойно прошли к лестнице, уводящей наверх. Моя рука лежала поверх его, и это смотрелось так правильно, словно так было всегда.Всегда.Странное слово. Орман считает, что никогда — это слишком долго. Тогда что он скажет об этом?— Ты смотришь так, Шарлотта, словно хочешь что-то спросить.— Нет, просто задумалась.— Как у тебя получается всегда выглядеть так соблазнительно?Вопреки моей воле к щекам снова прилила краска.— Как вам удается приплести соблазнение даже к самым невинным ситуациям?— Потому что невинность соблазнительнее всего, Шарлотта.Орман чуть подался ко мне, еще чуть — и это будет непристойно.
К счастью, я еще не успела взять бокал, потому что иначе он оказался бы на полу.— За нас? — переспросила я, чувствуя, как дрожат пальцы.— За нас. За нашу встречу. За наше знакомство. — Орман смотрел на меня, и от этого взгляда внутри бежали пузырьки, совсем как в золотистом вине. — К сожалению, оно оказалось далеким от того, что можно назвать приятным. Но теперь все будет иначе.Это было сказано настолько серьезно и так глубоко, что оставить бокал на столе просто рука не поднялась. Прикоснулась к тонкой ножке, обнимая ее пальцами.— Скажи это, Шарлотта, — негромко произнес он.— Сказать — что?— За нас.Я смотрела ему в глаза, не в силах отвести взгляд. Наверное, никогда в жизни я не встречала настолько противоречивого мужчину. Мужчину, способного превратить твои сны и реальность в кошмар, а после защищающего от Вудворда. Мужчину, способного уничтожить одним словом, а после
Третий звонок оборвал наш диалог, я чуть подалась назад, позволяя себе откинуться на мягкую спинку кресла: сейчас это было мне просто необходимо. Занавес разошелся в стороны, открывая второй акт новой сценой. В доме любовника Виттории давали прием, где она и познакомилась с одним из правителей города.— Все-таки вы раскрыли мне всю интригу, — заметила я.— Неужели?— Вот если бы вы не сказали, что у Виттории дель Попцо…— Дель Поззо.— А я как сказала? В общем, если бы вы мне не сказали, что у нее был роман с правителем, я могла бы подумать, что эта история совсем о другом.— О чем же?Учитывая, что говорили мы едва-едва слышно, чтобы даже случайно не помешать ни актерам, ни зрителям, приходилось постоянно напрягать слух.— О том, как женщина понемногу влюбляется в мужчину, который убил ее отца и разрушил ее жизнь, а потом узнает, что это все сделал он.— И что
На меня начали оборачиваться: сначала актеры, затем зрители. Орман поднялся следом за мной. Я слышала, как его аплодисменты вливаются в мои, разносясь по огромному залу. Следом отозвались сидящие справа от нас, и эхо потекло по цепочке. Спустя минуту овации громыхали над партером и бельэтажем, катились по балконам и бусинам лож. Некоторые поднимались, чтобы уйти, но их никто не замечал, пустые места темнели щербинами гнилых зубов, теряясь в калейдоскопе фраков и разноцветных платьев. Люди поднимались, чтобы аплодировать уже стоя. Наверное, так и могло бы быть, так и было в моих мечтах, на самом же деле…Орман подхватил меня за талию, рывком увлекая в полумрак бенуара, а затем чуть ли не силой вытряхивая в коридор.— Что вы делаете?! — вскрикнула я, когда опомнилась.— Мы уезжаем. — Холоду в его голосе могла позавидовать самая лютая зима.— Но я хочу их поддержать! Вы не можете…— Ты уже и так сделал
Экипаж нам подали быстро: еще бы, сейчас, когда они отъезжали один за другим, задержка грозила немалыми неприятностями. Недовольные аристократы и свет общества Лигенбурга расползался по своим теплым норкам, чтобы втайне от всех сокрушаться по поводу «ужасного спектакля», который им пришлось посетить. Примерно так я представляла себе вечер поскупившихся на аплодисменты снобов. Ладно бы все остальные, но… ее светлость?! Ведь она сама играла в театре! Почему смолчала? Почему не выступила вперед? Ее уж точно поддержали бы, ее и герцога. Но она предпочла остаться в стороне.На руку снова что-то капнуло, и я быстро отвернулась к окну.Сегодня определенно какой-то «сырой» вечер.Сидевший напротив Орман пересел ко мне, и я даже не стала возражать. Не отодвинулась, не забилась в угол, не попыталась отстраниться.— Зачем они так? — всхлипнула и подняла на него глаза. — За что? Они ведь… они ведь досидели
В главном зале художественной галереи Вилль д’Оруа было не протолкнуться, а на меня было устремлено столько взглядов, что я не сразу услышала голос распорядителя, обращающегося ко мне:— Ваша светлость… кхм, ваша светлость!Когда он чуть повысил голос, я обернулась. Высокий лысеющий мужчина во фраке вырос рядом, как многолетнее дерево под влиянием магии жизни: быстро и очень неожиданно.— Ваша светлость, одна мадемуазель спрашивает, можно ли с вами переговорить. Я бы, конечно, сразу ее отправил, но вы просили сообщать, если это по поводу искусства, и…— Жиль, вы все правильно сделали, — ответила я. — Пригласите ее.— Сию минуту.Распорядитель исчез так же быстро, как появился, а я снова повернулась к картине. Над ней я работала чуть дольше, чем над остальными (временами приходилось прерываться, потому что слезы текли сами собой), но я все-таки закончила ее к откры
— А я скоро стану тетей! — с гордостью заявила Миралинда, обнимая меня ну очень осторожно и заглядывая в глаза.— Уже совсем скоро, — подтвердила я, обнимая сестренку в ответ.О том, что леди Ребекка пересекла границу Вэлеи вместе с ней, и пропала тоже вместе с ней, мне не сказали, чтобы не волновать. Оказывается, маме пришлось буквально выкупить Миралинду у виконта Фейбера: то есть отдать большую часть наследства за то, чтобы тот отказался от дочери и позволил ее увезти. Бывший муж не мелочился и не отобрал у мамы все исключительно потому, что сам не представлял размеры ее наследства (дед был страшным скрягой и даже когда давал за нее приданное, весьма поскупился, ссылаясь на неважное положение дел). В итоге у мамы остались деньги только чтобы восстановить дом и на первое время после, именно поэтому она нанялась на работу в той деревушке.Когда я узнала об этом (узнала, надо сказать, весьма специфически: в тот самый знаковый день примире
Места, по которым мы ехали, нельзя было назвать живописными. Их можно было еще назвать прекрасными, и то с большим приближением, потому что они были невероятными, волшебными, невозможными! Несмотря на то, что я жила здесь уже несколько месяцев, налюбоваться красотой Лавуа не могла. Мы переехали в Вэлею сразу после того, как состоялась премьера спектакля. Я позволила себе немного оживить декорации, после чего дикий виноград с картонного фасада с моей помощью пришлось пересаживать на фасад театра. Луиза в обиде не осталась, наоборот, пришла от этого в восторг: в истории про элленари стремительно разрастающиеся вьюны, наливающиеся цветом и ягодами, были очень кстати.С герцогиней мы расстались очень тепло, да и вообще, можно сказать, сдружились: после праздников она много времени проводила в театре вместе с Хлоей, присутствовала на репетициях, наблюдала за тем, как проходит подготовка к спектаклю, но почти никогда не вмешивалась. Позволяла актерам импровизировать, а всем сотрудн
Сюин помогала мне с прической. Иньфаянка появилась здесь в тот же день, что я пришла в себя, на этом настоял Эрик, и за ней тут же послали. Нам пришлось задержаться в Мортенхэйме: целитель не рекомендовал меня куда-либо перевозить, и Эрик решил остаться. Что касается случившегося той ночью, он мне все рассказал. Рассказал довольно отстраненно, избегая лишних деталей, но теперь я знала гораздо больше, чем мне хотелось бы.О том, что Мортенхэйм должен был стать ловушкой вовсе не для меня, и о том, что де Мортен использовал приглашение, чтобы заманить нас. К моему великому облегчению, Луиза ни о чем не догадывалась. Разочаровываться в этой удивительной женщине не хотелось, а впрочем, мои чувства вряд ли можно было назвать разочарованием. Скорее, они заставили меня о многом задуматься и сделать соответствующие выводы. В частности, о том, что иногда подлость идет рука об руку с благородством (и речь здесь, как ни странно, не о титулах, что даны от рождения).— Д
В миг, когда Эрик упал, мое сердце остановилось. Только что я слышала его биение под глухие шаги и хруст каменной пыли под ногами, а сейчас нет. Даже хриплое, сбивающееся дыхание виконта, бормочущего себе под нос, что мы должны отсюда вырваться, стало тише. Я больше ничего не видела и не слышала, и уж точно не представляла, что могу сжать руку в кулак и изо всех сил ударить Майкла в лицо.Он взвыл, пошатнулся, удерживающие меня пальцы разжались.А я бросилась к Эрику. Пролетев разделяющее нас расстояние, упала рядом с ним, переворачивая на спину, судорожно рванула жилет, затем рубашку: он не дышал.Сердце под моими ладонями не билось.— Нет, — прошептала я сдавленно и беззвучно, не слыша собственных слов, задыхаясь, глотая вместо воздуха пустоту. — Нет… нет, нет…Сковавший тело лед напоминал небытие или дикий, первобытный ужас. Этот ужас захватил меня с головой, липким потом плеснул в ладони, дрожью прокатился по спи
ЭрикШарлотта исчезла. Как сквозь землю провалилась: последнее, что он видел — это мелькнувший за углом краешек подола, а дальше только стремительно удаляющиеся шаги. Она бежала от него, его Лотте от него бежала, как от самого страшного чудовища, изо всех сил. Позднее, отслеживая каждый фут пройденного пути, Эрик заметил, где она могла спрятаться. Демонов рыцарь так надежно укрывал нишу, что заметить ее в такой спешке просто не представлялось возможным. Разумеется, когда он обнаружил это укрытие, Шарлотты там уже не было, не было и нигде поблизости, его встречали лишь распахнутые двери музыкального салона и тишина.Если бы он знал, к чему приведет поганый язык братца, выдрал бы его с корнем. Сейчас это желание только возросло, равно как и желание побить Анри головой о стену: сильно и методично, с толком, с расстановкой. Чтобы в его светлую голову наконец-то закралась мысль, что чувства людей &mdash
Я бежала, не разбирая дороги. Светильники и стены сливались перед глазами в смазанную пелену, пока за спиной не раздался его голос:— Шарлотта!Только тогда я метнулась в сторону, в первый попавшийся переулок коридора, из него — в первую попавшуюся дверь, а потом — в следующую сквозную. Отдернув спасительный полог ниши, укрылась за портьерами и стоявшим перед ним латником. Сердце колотилось как сумасшедшее, стучало в ушах, не желая униматься. Хлопнула дверь, шаги Эрика прозвучали совсем близко, и я зажала руками рот, чтобы не выдать рвущееся из груди дыхание и всхлип.Камилла.Камилла его жена.Я не могла поверить в то, что услышала, но я слышала это своими ушами. Его брат сказал, что…— Шарлотта!В голосе Эрика звучало отчаяние, но я только зажмурилась.Нет, нет, нет.Не хочу его сейчас видеть. Не хочу его больше знать!Как можно было лгать мне в глаза, как можно было делать мне пре
ЭрикЭрик обернулся, провожая взглядом Шарлотту с Терезой: пока она с ней, он будет спокоен.— Ты что творишь? — повторил свой вопрос уже жестче. — Я не собираюсь возвращать себе титул.— Это я уже слышал, — хмыкнул Анри.Цепляющиеся за его брата взгляды словно отражались от невидимого щита. Сколько лет прошло с тех пор, когда он увидел его впервые, но этого, нового Анри, Эрик почти не знал. Взгляд графа де Ларне стал жестким и резким, обворожительная мягкость, от которой млели все женщины, растворилась за прожитыми годами без следа.Глава Комитета, и этим все сказано.— Со слухом у тебя все в порядке, но явно не с последовательностью.— С последовательностью тоже, — Анри едва уловимо кивнул. — Обрати внимание.Эрик так же незаметно взглянул в сторону, куда указал брат. Равнодушно, походя, словно рассматривал залу, выхватывая взглядом
Мортенхэйм возвышался над снегами, выступал из темноты огромной, переливающейся огнями величественной скалой. Приникнув к окну, я не сводила глаз с этого замка, обещающего самый незабываемый и удивительный вечер в моей жизни. Вечер с мужчиной, которого я люблю.Перевела взгляд на Эрика — он сидел напротив меня, глядя совершенно в другую сторону. Казалось, его вовсе не волнует ни предстоящая ночь, ни замок, от которого я не могла отвести глаз вот уже десять минут: с той самой поры, как экипаж чуть-чуть поднялся в гору, оставляя за спиной дорогу и неожиданную поломку. На полпути колесо угодило в глубокую яму, припорошенную снегом, и надломилось. Если бы не Эрик, наверное, мы бы не двинулись с места.— Я ничего не смогу поделать, — воскликнул кучер, указывая на колесо: оно действительно выглядело ужасно. — Прощу прощения, мистер, но нам…— Снять его, вы, по меньшей мере сможете?— Зачем это? — кучер подозрител