В миг, когда Эрик упал, мое сердце остановилось. Только что я слышала его биение под глухие шаги и хруст каменной пыли под ногами, а сейчас нет. Даже хриплое, сбивающееся дыхание виконта, бормочущего себе под нос, что мы должны отсюда вырваться, стало тише. Я больше ничего не видела и не слышала, и уж точно не представляла, что могу сжать руку в кулак и изо всех сил ударить Майкла в лицо.
Он взвыл, пошатнулся, удерживающие меня пальцы разжались.
А я бросилась к Эрику. Пролетев разделяющее нас расстояние, упала рядом с ним, переворачивая на спину, судорожно рванула жилет, затем рубашку: он не дышал.
Сердце под моими ладонями не билось.
— Нет, — прошептала я сдавленно и беззвучно, не слыша собственных слов, задыхаясь, глотая вместо воздуха пустоту. — Нет… нет, нет…
Сковавший тело лед напоминал небытие или дикий, первобытный ужас. Этот ужас захватил меня с головой, липким потом плеснул в ладони, дрожью прокатился по спи
Сюин помогала мне с прической. Иньфаянка появилась здесь в тот же день, что я пришла в себя, на этом настоял Эрик, и за ней тут же послали. Нам пришлось задержаться в Мортенхэйме: целитель не рекомендовал меня куда-либо перевозить, и Эрик решил остаться. Что касается случившегося той ночью, он мне все рассказал. Рассказал довольно отстраненно, избегая лишних деталей, но теперь я знала гораздо больше, чем мне хотелось бы.О том, что Мортенхэйм должен был стать ловушкой вовсе не для меня, и о том, что де Мортен использовал приглашение, чтобы заманить нас. К моему великому облегчению, Луиза ни о чем не догадывалась. Разочаровываться в этой удивительной женщине не хотелось, а впрочем, мои чувства вряд ли можно было назвать разочарованием. Скорее, они заставили меня о многом задуматься и сделать соответствующие выводы. В частности, о том, что иногда подлость идет рука об руку с благородством (и речь здесь, как ни странно, не о титулах, что даны от рождения).— Д
Места, по которым мы ехали, нельзя было назвать живописными. Их можно было еще назвать прекрасными, и то с большим приближением, потому что они были невероятными, волшебными, невозможными! Несмотря на то, что я жила здесь уже несколько месяцев, налюбоваться красотой Лавуа не могла. Мы переехали в Вэлею сразу после того, как состоялась премьера спектакля. Я позволила себе немного оживить декорации, после чего дикий виноград с картонного фасада с моей помощью пришлось пересаживать на фасад театра. Луиза в обиде не осталась, наоборот, пришла от этого в восторг: в истории про элленари стремительно разрастающиеся вьюны, наливающиеся цветом и ягодами, были очень кстати.С герцогиней мы расстались очень тепло, да и вообще, можно сказать, сдружились: после праздников она много времени проводила в театре вместе с Хлоей, присутствовала на репетициях, наблюдала за тем, как проходит подготовка к спектаклю, но почти никогда не вмешивалась. Позволяла актерам импровизировать, а всем сотрудн
— А я скоро стану тетей! — с гордостью заявила Миралинда, обнимая меня ну очень осторожно и заглядывая в глаза.— Уже совсем скоро, — подтвердила я, обнимая сестренку в ответ.О том, что леди Ребекка пересекла границу Вэлеи вместе с ней, и пропала тоже вместе с ней, мне не сказали, чтобы не волновать. Оказывается, маме пришлось буквально выкупить Миралинду у виконта Фейбера: то есть отдать большую часть наследства за то, чтобы тот отказался от дочери и позволил ее увезти. Бывший муж не мелочился и не отобрал у мамы все исключительно потому, что сам не представлял размеры ее наследства (дед был страшным скрягой и даже когда давал за нее приданное, весьма поскупился, ссылаясь на неважное положение дел). В итоге у мамы остались деньги только чтобы восстановить дом и на первое время после, именно поэтому она нанялась на работу в той деревушке.Когда я узнала об этом (узнала, надо сказать, весьма специфически: в тот самый знаковый день примире
В главном зале художественной галереи Вилль д’Оруа было не протолкнуться, а на меня было устремлено столько взглядов, что я не сразу услышала голос распорядителя, обращающегося ко мне:— Ваша светлость… кхм, ваша светлость!Когда он чуть повысил голос, я обернулась. Высокий лысеющий мужчина во фраке вырос рядом, как многолетнее дерево под влиянием магии жизни: быстро и очень неожиданно.— Ваша светлость, одна мадемуазель спрашивает, можно ли с вами переговорить. Я бы, конечно, сразу ее отправил, но вы просили сообщать, если это по поводу искусства, и…— Жиль, вы все правильно сделали, — ответила я. — Пригласите ее.— Сию минуту.Распорядитель исчез так же быстро, как появился, а я снова повернулась к картине. Над ней я работала чуть дольше, чем над остальными (временами приходилось прерываться, потому что слезы текли сами собой), но я все-таки закончила ее к откры
Когда скрипнула дверь, старший констебль Фетрой поднял голову. Впрочем, тут же подскочил и вытянулся по струнке: перед ним стоял сам комиссар Лайдгэн. Невысокий мужчина с прилизанными светлыми волосами, зачесанными назад. Усы и бороду он не носил, от бакенбардов тоже отказался, что придавало главному полицейскому Лигенбурга довольно моложавый вид.— Вы подготовили документы по делу? — хмуро поинтересовался он.— Да, разумеется, но мы не ждали вас так скоро…— Мы тоже не ждали. Некромант из Королевской службы безопасности прибудет через четверть часа.Старший констебль слегка побледнел. Сотрудники Королевской службы безопасности занимались преимущественно внешней политикой, шпионажем и прочими далеко не рядовыми делами. В том, что их заинтересовало дело об убийстве, а точнее, убийствах (не далее как вчера было совершено третье), чудилось что-то зловещее. В принципе, любое убийство можно назвать зловещим, и за годы своей служб
Я смотрела на Ирвина, не в силах поверить своим глазам.Он был сводным братом. Был моим лучшим другом. Мужчиной, который был мне безумно дорог…Был?Печать, поставленная на воспоминания, дрогнула и пошла трещинами, я подавила желание обхватить себя руками. Лишь бы не чувствовать. Не думать. Не вспоминать. Знал ли он о том, что собирается сделать леди Ребекка и его отец? Вряд ли. Не знал, не задумывался, ему было все равно, что со мной станет. Наверное, это правильно: с той минуты, как Ирвин спустился по лестнице после моей лжи, я уже не думала, что мы встретимся вновь. Так легче и проще, так спокойнее, так и должно быть.Взгляд его скользил по мне: по обнаженным плечам, по декольте. Крылья носа чуть дрогнули, и на миг мне захотелось прикрыться. Накинуть на плечи шаль, скрывая роскошь платья и глубокий вырез, несомненно, слишком глубокий. Как раз в эту минуту он взглянул мне за спину — туда, где лежал небольшой чемоданчик с моими вещами, две ш
Ирвин вышел за дверь, а я прислонилась к стене.Меня не просто трясло, меня колотило.Правда ли то, что он сказал?Вспомнился жесткий взгляд Ормана, в котором клубилась ночь. Жесткий и страшный, проникающий в самую душу. Наверное, мне бы хотелось его забыть, но я не могла. В тот вечер, когда просила его отпустить меня, чтобы поговорить с герцогиней.Сталь, оплетенная сетями тьмы.С какой стати это вообще должно меня волновать? Его личная жизнь ни коим образом меня не касается, равно как и его… увлечения.Нет, Шарлотта, очень даже касается.Касается куда больше, чем ты можешь себе представить.Веревки на теле сейчас ощущались так, словно я была стянута ими под платьем.«Мне хочется делать с тобой ужасные вещи, Шарлотта, — голос Ормана звучал так отчетливо, как если бы он находился рядом со мной, в мансарде. — И приятные. Безумно приятные».Всевидящий!Разве это может быть прият
— Всевидящий! — Лина ахнула и приложила ко рту ладонь.Изумление в ее глазах сменилось брезгливостью, а после и вовсе презрением: точно так же, как у графини. Ричард вообще избегал на меня смотреть, а вот взгляд Вудворда стал тяжелым, если не сказать злым. Он подхватил жену под руку, то же самое Ричард проделал со своей невестой. Они обошли меня за несколько футов, словно боялись коснуться или испачкаться, поднялись по ступенькам и вскоре исчезли за дверями театра. Я же стояла на улице, не в силах сделать и шага.Вудворды смотрели на меня так, словно одним своим присутствием я оскорбляла их и все приличное общество Лигенбурга. Странно, что они не развернулись и не уехали тут же, чтобы не дышать со мной одним воздухом.А впрочем, какая мне разница, что обо мне подумают Вудворды. Мужчина, способный принуждать женщину к близости и его дочь, готовая бросить подругу, только чтобы спасти себя. Равно как и те, кому я не сделала ничего плохого: ни графине, н