К счастью, я еще не успела взять бокал, потому что иначе он оказался бы на полу.
— За нас? — переспросила я, чувствуя, как дрожат пальцы.
— За нас. За нашу встречу. За наше знакомство. — Орман смотрел на меня, и от этого взгляда внутри бежали пузырьки, совсем как в золотистом вине. — К сожалению, оно оказалось далеким от того, что можно назвать приятным. Но теперь все будет иначе.
Это было сказано настолько серьезно и так глубоко, что оставить бокал на столе просто рука не поднялась. Прикоснулась к тонкой ножке, обнимая ее пальцами.
— Скажи это, Шарлотта, — негромко произнес он.
— Сказать — что?
— За нас.
Я смотрела ему в глаза, не в силах отвести взгляд. Наверное, никогда в жизни я не встречала настолько противоречивого мужчину. Мужчину, способного превратить твои сны и реальность в кошмар, а после защищающего от Вудворда. Мужчину, способного уничтожить одним словом, а после спасти и вынести на руках в портал. Мужчину, столь же жестокого и опасного, сколь и нежного.
— За нас, — произнесла я.
И пригубила вино.
Как раз в ту минуту, когда наши бокалы вернулись на место, я увидела ее светлость. Они с мужем и парой, так бурно обсуждаемой дамами за соседним столиком, направлялись к выходу из ресторана. Герцогиня почувствовала мой взгляд, и наши глаза встретились. Сначала она удивленно замерла, а потом улыбка озарила ее лицо, придавая ему еще большую солнечность.
Ох!
Я поспешно поднялась из-за стола, Орман последовал моему примеру, обернулся... Ее светлость этого видеть не могла, но взгляд герцога потемнел буквально до черноты. Что касается Эрика, его рука плотно сжалась на набалдашнике трости.
— Добрый вечер, Шарлотта. — Луиза остановилась первой, и его светлость последовал ее примеру. — Позволь тебе представить моего супруга, его светлость Винсента Биго де Мортена, и наших друзей, мистера и миссис Рокенфорд. Винсент, это та девушка, о которой я тебе говорила...
Она повернулась к мужу и осеклась. Холод во взгляде герцога, несмотря на тлеющие в глубине глаз угли, явно предназначался не мне. Орман на него смотрел едва ли мягче: обманчивая расслабленность и складка у губ говорили о том, что он «взаимно рад» этой встрече.
— Мисс Шарлотта Руа, — закончила ее светлость и снова повернулась ко мне. — Шарлотта, представишь нам своего спутника?
— Месье Орман, — негромко произнесла я. — Месье Пауль Орман. Приятно познакомиться, ваша светлость.
Запоздало опустилась в реверансе, но в этом знакомстве все изначально пошло не так.
— Мистер Рокенфорд. Миссис Рокенфорд.
Ноздри герцога едва уловимо шевельнулись, словно он собирался сказать что-то резкое. Что ему не позволило — выдержка или воспитание, сложно сказать, но в следующую минуту положение спас именно мистер Рокенфорд. Вблизи он оказался не менее приятным: энергичный, крепкий и коренастый, с тонкими вкраплениями веснушек на светлой коже. Глаза его лучились уверенностью, силой и счастьем.
— Орман? Тот самый месье Орман? — произнес он и шагнул вперед, протягивая руку для знакомства. — Я о вас наслышан. У моего дома стоит «Ваорхан» последней модели, и должен сказать, это что-то невероятное!
— Взаимно, — отозвался Эрик, отвечая на рукопожатие. Только после этого я смогла немного расслабиться, хотя взгляд его светлости по-прежнему оставался тяжелым. — Благодаря вам я путешествую гораздо быстрее, чем мог бы делать это раньше.
— О, так вы предпочитаете дирижабли! — Рокенфорд ослепительно улыбнулся. — Рад это слышать, потому что большинство моих знакомых до сих пор боятся подниматься на борт этого «летающего кошмара».
— Вероятно, они просто не имели возможности его оценить, — голос Ормана смягчился: хороший признак. Он коснулся пальчиков Джулии губами: — Миссис Рокенфорд. Рад встрече.
От меня не укрылось, что радость встречи относилась именно к знакомству с Рокенфордами. Что касается де Мортенов, он едва удостоил их взглядом, как, впрочем, и де Мортен — его. Я чувствовала, что вот-вот провалюсь сквозь землю от стыда, ведь ее светлость была так ко мне добра! С другой стороны, ее муж на меня вообще не смотрел, а Ормана явно пытался расплавить или пригвоздить к стене.
— Взаимно, — отозвалась Джулия.
Судя по растерянному выражению ее лица, не одна я чувствовала это странное напряжение.
— Нам пора, — герцог первым прервал обмен любезностями, но сейчас я даже была этому рада. — Хорошего вечера, мисс Руа.
— Доброго вечера, ваша светлость. Ваша светлость.
Сейчас называть герцогиню Луизой у меня при всем желании язык бы не повернулся. Я снова сделала реверанс, и только когда они отошли, смогла вздохнуть спокойно. Медленно опустилась на стул, потянулась за бокалом.
Глоточек, еще и еще… Теперь уже глаза Ормана стали похожи на чашные чайки. То есть на чайные чашки, разумеется. Я не остановилась, пока бокал не опустел, а кислинка послевкусия не стала обжигающе-пузырьковой. Только после этого подвинула к себе вазочку с клубникой. Интересно, Камилла тоже любит такое вино и клубнику? То есть мужчины, насколько я знаю, предпочитают более крепкие напитки, но Орман выбрал именно этот. Почему?
Пробегающий мимо официант тут же заменил бокал. Мне и Орману, но я на него не смотрела, полностью увлеченная клубниллой. То есть камикой. То есть клубникой. И еще немного вином, которое пошло очень хорошо, вслед за первым бокалом. Или уже за вторым?
— Как ты познакомилась с де Мортенами, Шарлотта?
Это прозвучало холодно. Очень холодно.
— Это имеет значение?
— Имеет. И очень серьезное.
— С ее светлостью я познакомилась на выставке, — заметила я. — А после обратилась к ней за помощью. Именно она помогла мне найти место помощницы художника-декоратора.
Взгляд его снова сверкнул золотом.
— Вот как.
Я не отвела глаз.
— Именно так, месье Орман. Вы что-то имеете против?
— Разумеется нет.
— Вот и чудесно, — ответила я. — А вы? Мне кажется, или его светлость был не очень рад встрече?
Пузырьков во мне становилось все больше и больше, они поднимались наверх и грозили унести меня вместе с собой. Прямо к потолку, где я зависну как воздушный шарик и буду светить нижними юбками.
— Не кажется, — ответил Орман, внимательно глядя на меня. — Но это долгая история.
— А вы говорите, говорите, — я указала на него клубникой. — Потому что мы совершенно никуда не торопимся.
Как раз в эту минуту над театром прокатился звонок, поднимая волну скрежета отодвигаемых стульев, шагов и шелеста платьев.
— Уже торопимся.
Орман едва успел отодвинуть стул для меня, потому что я быстренько поднялась (на пузырьках, видимо). Пузырьков действительно стало больше, голова кружилась, но как-то приятно. Неловкая встреча с ее светлостью и слова Ирвина отодвинулись на второй план, на первый выступило лицо Ормана. Так близко… я даже почти коснулась его кончиками пальцев, но вовремя вспомнила, что мы в театре. Поэтому просто положила руку на сгиб его локтя. Точнее, сначала ткнулась ему в запястье, но он перехватил мою ладонь и устроил ее поверх своей руки.
— Ты никогда не пробовала игристое вино? — негромко спросил Эрик, когда мы вышли из буфета.
— Нет, — покачала головой. — По правде говоря, я никакое вино не пробовала. А вы, месье Орман, этим воспользовались!
— Как я мог воспользоваться, если я об этом не знал?
Ну… наверное, логика в этом есть.
— Все вы знали, — сказала я и вздохнула. — Я так и не попробовала тарталетки.
— Надо было налегать на них, а не на вино.
— Вы грубиян!
— Я просто прямолинеен. — Он внимательно заглянул мне в глаза. — Пожалуй, лучше отвезу тебя домой.
— Нет! — возмутилась я. — Я хочу досмотреть спектакль. Мне интересно, что станет с Витторией.
Орман покачал головой.
— Тебе нужно на свежий воздух, Шарлотта.
— Мне просто нужно посидеть, и все пройдет.
Это все просто потому, что я никогда раньше не пробовала игристое вино.
Несколько мгновений Орман пристально вглядывался в мое лицо, а потом кивнул. Мы спустились по лестнице и через небольшой холл прошли в коридор к бенуарам. На этот раз я не сопротивлялась и под второй звонок покорно позволила усадить себя в кресло: так голова кружилась не столь сильно. Орман раздвинул портьеры, открывая зрительный зал. Сцена не плавала перед глазами, люстра не двоилась, но я все равно казалась себе легкой и воздушной. Как сахарная вата, которую продают на ярмарке.
— Что ты там говорила про мой коварный план? — Он опустился в соседнее кресло и чуть подался ко мне.
— Коварный план?
— Да, по спаиванию невинных девиц.
— Я такого не говорила, — отмахнулась. — Я имела в виду, что вы нагло воспользовались тем, что я не пила игристое вино.
— Это одно и то же.
— Разве?
Третий звонок оборвал наш диалог, я чуть подалась назад, позволяя себе откинуться на мягкую спинку кресла: сейчас это было мне просто необходимо. Занавес разошелся в стороны, открывая второй акт новой сценой. В доме любовника Виттории давали прием, где она и познакомилась с одним из правителей города.— Все-таки вы раскрыли мне всю интригу, — заметила я.— Неужели?— Вот если бы вы не сказали, что у Виттории дель Попцо…— Дель Поззо.— А я как сказала? В общем, если бы вы мне не сказали, что у нее был роман с правителем, я могла бы подумать, что эта история совсем о другом.— О чем же?Учитывая, что говорили мы едва-едва слышно, чтобы даже случайно не помешать ни актерам, ни зрителям, приходилось постоянно напрягать слух.— О том, как женщина понемногу влюбляется в мужчину, который убил ее отца и разрушил ее жизнь, а потом узнает, что это все сделал он.— И что
На меня начали оборачиваться: сначала актеры, затем зрители. Орман поднялся следом за мной. Я слышала, как его аплодисменты вливаются в мои, разносясь по огромному залу. Следом отозвались сидящие справа от нас, и эхо потекло по цепочке. Спустя минуту овации громыхали над партером и бельэтажем, катились по балконам и бусинам лож. Некоторые поднимались, чтобы уйти, но их никто не замечал, пустые места темнели щербинами гнилых зубов, теряясь в калейдоскопе фраков и разноцветных платьев. Люди поднимались, чтобы аплодировать уже стоя. Наверное, так и могло бы быть, так и было в моих мечтах, на самом же деле…Орман подхватил меня за талию, рывком увлекая в полумрак бенуара, а затем чуть ли не силой вытряхивая в коридор.— Что вы делаете?! — вскрикнула я, когда опомнилась.— Мы уезжаем. — Холоду в его голосе могла позавидовать самая лютая зима.— Но я хочу их поддержать! Вы не можете…— Ты уже и так сделал
Экипаж нам подали быстро: еще бы, сейчас, когда они отъезжали один за другим, задержка грозила немалыми неприятностями. Недовольные аристократы и свет общества Лигенбурга расползался по своим теплым норкам, чтобы втайне от всех сокрушаться по поводу «ужасного спектакля», который им пришлось посетить. Примерно так я представляла себе вечер поскупившихся на аплодисменты снобов. Ладно бы все остальные, но… ее светлость?! Ведь она сама играла в театре! Почему смолчала? Почему не выступила вперед? Ее уж точно поддержали бы, ее и герцога. Но она предпочла остаться в стороне.На руку снова что-то капнуло, и я быстро отвернулась к окну.Сегодня определенно какой-то «сырой» вечер.Сидевший напротив Орман пересел ко мне, и я даже не стала возражать. Не отодвинулась, не забилась в угол, не попыталась отстраниться.— Зачем они так? — всхлипнула и подняла на него глаза. — За что? Они ведь… они ведь досидели
Туда, где краешек корсета цепляет сосок.Прикосновение выходит таким пронзительным, что я вздрагиваю всем телом.Не дрожу, именно вздрагиваю, когда волна удовольствия прокатывается от зажатых в тиски его пальцев запястий до самых ног. Впрочем, в следующий миг меня уже накрывает второй: губы Ормана плотно обхватывают сосок, кончик языка касается безумно-чувствительной вершинки.— А-а-ах…Дыхание вырывается вместе со стоном. Мне кажется, что все, до предела. Особенно когда он перехватывает мои руки одной, а второй скользит по шее, цепляя грудь и спускаясь все ниже. Прикосновения через корсет почти не чувствуются, скорее, звучат во всем теле предвкушением.Он плотнее сжимает губы, вырывая у меня сдавленный всхлип. Проводит рукой между моих ног, прямо в разрезе панталон. Пытаюсь свести бедра, но в это мгновение меня обжигает пронзительно-острая вспышка укуса. Боль, обычно отрезвляющая, сейчас расходится от вершинки груди по всему телу. Пья
«Я не позволю тебе замерзнуть».Отголоски эха разносятся по лабиринтам коридоров. Пустынным коридорам театра, в которых я стою совершенно одна. Холод бежит по обнаженным плечам, стекает в глубокое декольте, заставляя кожу покрываться мурашками. Тишина такая, что слышен шорох моего платья, когда я иду вперед. Все ближе, ближе и ближе к бенуару, в котором меня ждет Эрик. Сердце бьется все быстрее, пальцы с силой сжимаются на атласной ткани. Мне невыносимо холодно, я обхватываю себя руками, но руки просто ледяные.«Я не позволю тебе замерзну-у-у-уть».Эхо его голоса вплавляется в шелест моих юбок, и получается шипение. Странное, мягкое, тягучее шипение, словно он произносит это нараспев, простуженным голосом. Но я уже почти дошла: отодвигаю тяжелые портьеры, шагаю внутрь, и… оказываюсь на сцене. На сцене, где удивительно красивая женщина (я не могу видеть ее лица, оно в темноте, но точно знаю, что это так), выгибается под ударами плет
Сидеть и трястись под одеялом — не самое лучшее завершение вечера. У меня по-прежнему зуб на зуб не попадал, только теперь уже точно не от холода. Чувство, что в тебя вливается чистая ярость и злоба, ледяная и неумолимая, заставляло внутренне сжиматься. Зубы звучно клацнули о чашку с чаем и настойкой, которую мне принес Эрик.— Шарлотта, здесь нет призраков.— Да? Тогда что я, по-твоему, видела?— Уверена, что это был не сон?— Если я не сплю сейчас, то в ванной точно был не сон, — отрезала я. — Почему ты мне не веришь?— Потому что будь здесь призрак, я бы его почувствовал. Увидел.— Но…— Я говорил тебе про свое проклятие, Шарлотта, — голос его прозвучал глухо. — Я не маг смерти, но я вижу смерть. Вижу Грань. Вижу обратную сторону жизни и все, что с ней связано, потому что я умирал.От такого признания даже я похолодела. Отставила чашку, чудом не п
— Ты чудесно поработала, Шарлотта. Молодец!Несмотря на то, что поработала я пока что относительно (мне все было в новинку в мастерской декораций, и я больше мешалась, чем помогала), щеки покраснели от похвалы. Возможно потому, что она была искренней: мистер Стейдж, художник-декоратор театра ее светлости, всегда говорил искренне. Среди его подчиненных я была единственной девушкой, но кажется, это никого здесь не смущало. Ко мне вообще отнеслись очень тепло, не только не бросали косые взгляды (чего, признаться, я очень боялась), но еще и всячески опекали.— Спасибо, — ответила я. — Мне было очень приятно работать с вами.— Вот и хорошо. Завтра продолжим, — он кивнул на начинавший обретать очертания эскиз, который мы воссоздавали с утвержденного макета, стоявшего на столе. — Тебе далеко добираться до дома?— Нет, мне… — тут я вспомнила, что мне еще предстоят занятия с Эриком. — Просто нужно
Дом спал: это было видно еще издалека. Он выделялся из роскошных особняков Дэрнса темными окнами и молчаливой уединенностью. Так может стоять на балу старая дева, чуть поодаль от стайки дебютанток, лишенная их красок и привлекательности, мрачная и нелюдимая.Не представляю, откуда в голове возникло это сравнение, но мне оно показалось весьма подходящим.— Не сложно управлять таким огромным домом? — спросила я у Тхай-Лао.Инфьаец покачал головой.— Не сложнее, чем лачугой.— Но здесь же столько комнат, за которыми нужно следить…— У каждого дома есть свое сердце, мисс Руа. Главное его сразу почувствовать.Сказать, что я ничего не поняла — значит, ничего не сказать. Но если у этого дома и было сердце, оно билось в каком-то особом ритме. Холодное, жесткое, оттаивающее только в мастерской. Вот она всегда была полна света, даже в самый пасмурный день или в самый ужасный (для меня, как когда-то каз